В.А.Чудинов

Мнение В.М. Василенко. После прочтения надписей на деревянных изделиях мне было весьма интересно познакомиться с атрибуцией этих предметов археологом В.М. Василенко. Для того чтобы не упустить его мыслей, я приведу его взгляды почти полностью, опустив общие фразу насчет декоративно-прикладного искусства и малой изученности деревянных древностей Новгорода.

«В нашей статье мы остановимся на одной интересной теме, – образе дракона-змия, который вырезан на рукоятях древних ковшей, на деревянных фрагментах, похожих на миниатюрные небольшие дощечки для детских кресел, на костяных изделиях. Касаясь ковшей Х-XIII вв., Б.А. Колчин отмечает, что «ручка ковша того времени приобретает форму головы и шеи фантастического дракона. Облик его иногда трактовался с таким количеством реалий и атрибутов, что приобретал некоторую «реалистичность» изображаемого чудовища. Иногда же его облик был лаконичен, стилизованное изображение лишь намекало на дракона» [2]. Мы сразу же должны отметить верность наблюдений Б.А. Колчина. Головы драконов-змиев в ковшах Новгорода действительно отмечены большой жизненностью. Поэтому характеристика «реалистичность» показывает ту особенность, которой поражают и сейчас изображения «драконов». Они выполнены так, что за ними чувствуется виденный, во всяком случае, сильно и ярко воображаемый образ дракона. Мастер-резчик, использовал изгибы дерева для создания гибких, подвижных змеиных шей и голов драконов-змеев (мы думаем, что новгородцы называли их змиями так же, как это звучит в сохранившихся до нашего времени народных сказках о змеях-Горынычах); двумя-тремя скупыми, но выразительными врезками передавал оскал морды, глаза» [1, с. 327]. Согласен насчет реализма передачи образа змея; однако гадать о том, как называли этих драконов новгородцы мне незачем: я уже показал читателю, что они назывались ЯЩЕРЫ (или МАЛАЯ НЕЖИТЬ) и понимались зооморфной ипостасью Перуна. Отсюда и «реалистичность» изображения – речь идет о каноническом образе. Археологи, не подозревая о наличии надписей (хотя надписи сделаны кириллицей, только малоконтрастны), то есть, относясь к добытому из земли материалу весьма пренебрежительно, не желая этот материал глубоко анализировать, начинают заниматься изготовлением неких «правдоподобных предположений», то есть досужим домыслом. Именно это с их точки зрения и есть «наука». Если же просто прочитать надпись, то эта сама собой разумеющаяся элементарная процедура сразу вызовет их отторжение: это-де «фантазии». Напомнив об этом перевернутом мире археологической науки, о котором я говорил неоднократно, я продолжаю цитирование.

«Среди изображений «змиев» выделяются выполненные из едва обработанных кусков дерева, где мастер лишь усилил ножом гладкость, придал более точные очертания голове-морде «змия», наметил одним уверенным врезом углубления пасти, нарисовал глаз кружком с ямкой (зрачком) в центре(см. табл. 23, рис. 4; здесь и дальше мы будем указывать таблицы и отдельные изображения по выпуску Б.А. Колчина [2]). Иногда мастер изображал морду змия, даже не замечая глаз: пусть они угадываются самим зрителем (см. табл. 32, рис. 6). В других случаях голова дракона несколько вытянута, имеет странную бороду. Глубоко врезанный и помещенный почти на лоб глаз заставляет змия-дракона «смотреть» вверх, что придает ему еще некоторую активность (см. табл. 25, рис. 2). Иной характер имеет змий на той же таблице (на рис. 1) – он изображен с опущенной, но свирепо оскаленной мордой. Шея перевита (украшена) тремя кольцами, словно гривнами или браслетами. В трактовке изображения морды , открытой пасти и зубов – предельная простота, лаконизм, и в то же время здесь, как и во всех других «головах» змиев, мягкость, пластичность. Создавая змиев-драконов, новгородец верил в них, видел их живыми» [1, с. 328]. С этим тоже можно согласиться, хотя опять причина подобного «реализма» остается невыясненной. Да ее данный автор понять и не мог, поскольку ему было неизвестно, что он имеет дело с оберегом от Перуна, выполненным в виде Перуна в его зооморфной ипостаси.

Далее следует еще одна страница описания драконов с точки зрения того, свирепы они или добродушны, и вот, наконец, мы добираемся от описания к осмыслению. «Ковши –черпачки с головками змиев-драконов, украшавшие столы новгородцев, вносили в их быт особую поэтичность. Они как бы олицетворяли народные поверья о силах природы, о ее могучих стихиях: солнце, воде, земле» [1, с. 330]. Автор статьи в книге конца ХХ века пишет вполне в духе цензора, исправившего труд А.Н. Афанасьева с «Языческих» на «Поэтические воззрения славян на природу», как если бы вместо стройной религиозной концепции славяне занимались бы поэтизацией быта. Если с такими мерками подходить к христианству, то и икону Николая-чудотворца можно характеризовать как «поэтический портрет дедушки». На самом деле в изображении драконов нет никакой поэтизации: напротив, за разнообразными формами скрывается довольно жесткий канон: Перун должен выглядеть как ЯЩЕР.

Но далее, автор статьи признается: «Мы не знаем точного значения змия-дракона, но можем догадываться о том, что оно было положительным, иначе не стали бы держать его в своем доме новгородцы, не стали бы украшать его изображением предмет своего быта – ковши, сосуды для воды, браги и меда» [1, с. 330]. Таким образом, автор сам черным по белому признается в том, что значения изображений он не знает, а вместо знания использует догадки. И опять хочу подчеркнуть: те факты, которые я читаю на надписях, современным археологам не ведомы, и они эти факты считают моими фантазиями, тогда как сами пытаются догадываться о назначении обсуждаемых ими предметов, признаваясь в абсолютном их незнании.

Самое интересное, что автор ссылается на работу Б.А. Рыбакова, в которой как раз дается понимание ящера как Перуна, однако эта ссылка вскользь не проясняет для автора ситуации – он так и остается в состоянии неведения: «Письменные источники тоже знают культ водного ящера: «…ов реку богыню нарицаеть и зверь, живущий в ней, яко бога нарицая, требу творить». И тут же далее Б.А. Рыбаков добавляет, что позднее Перун-бог громовержец «заменил здесь водное божество озера и реки, как и вскоре христианская церковь заменила языческое капище». Изображения змеев-драконов не сразу ушли из быта новгородцев, где они, конечно, были не только украшением, но и своеобразным оберегом: охраняли от зла, способствовали благополучию» [1, с. 330]. Замечу, что зооморфный образ все славянские боги имели еще в палеолите, тогда как в палеолите же многие из них получили и антропоморфное изображение. Иными словами, Перун не «заменил собой» водного змия где-то накануне обращения славян в христианство, а являлся этим змием весь период своего мифологического существования. Однако хотя у Б.А. Рыбакова, пусть и в виде догадки, но мысль о связи ящера с Перуном все же прорывается, то у В.М. Василенко эта связь оказывается непонятой.

К сожалению, данная мифологема у упомянутого исследователя оказалась лишь описанной внешне. Ее смысл так и остался непонятым. Наука, отрицающая несомненные успехи эпиграфики, вряд ли может развиваться успешно, варясь только в собственном соку.

Публикуется впервые.

Литература

1. Василенко В.М. Образ дракона-змия в новгородских деревянных ковшах // Древняя Русь и славяне. М., «Наука», 1978

2. Колчин Б.А. Новгородские древности. Резное дерево. М., САИ, М., «Наука», 1971

3.Рыбаков Б.А. Язычество древней Руси. М., «Наука», 1988

4.Чудинов В.А. Священные камни и языческие храмы древних славян. М., «Фаир-Пресс» 2004