В.А.Чудинов

Рис. 2. Вот таким выглядит на сайте «Литературной газеты» мой рисунок из книги

«Ставшие лохматыми от сильного увеличения линии произвольно разрубаются автором на дольки, отдалённо напоминающие буквы; при этом автор ещё и часто разворачивает их то на 90, а то и на 180 градусов - интересно выглядел Пушкин, вертящий бумагу так и эдак во время рисования». Насчет «лохматых букв» гениальный архитектор-эпиграфист погорячился: ничего лохматого нет ни в книге, ни на приведенных им в газете двух иллюстрациях, рис. 2 и рис. 3.

Рис. 3. Другой мой рисунок из книги на сайте «Литературки»

Замечу, что я «разрубаю» на «дольки» в полном соответствии с правилами русского языка для рукописного текста, и если рукописно написано слово Мила, то я и выделяю буквы в той самой очередности, в которой они написаны, что хорошо видно на рис. 4 (где при большом увеличении так же не видно лохматых букв). Так в чём же тут произвол? В том, что Пушкин одно слово писал нормально, а другое, на противоположной стороне изображаемого им листа дерева, с поворотом на 180⁰? Но именно так ему было удобно писать. Поворачивал ли он при этом лист бумаги? - Скорее всего, да. Или для поворота листочка весом в полграмма тоже следует изрядно попотеть? Или вертеть бумагу и так и эдак неприлично? Или поворот бумаги чем-то унижает достоинство нашего литературного гения? Легко видеть вздорность этого возражения; никто и никогда не запрещал ни писателю, ни графику, ни живописцу поворачивать лист бумаги или холст так, как ему было удобно. И только Лев Нецветаев, который, видимо, держал лист бумаги при рисовании строго параллельно своему телу (а сам вытягивался во фрунт) полагает, что при этом Пушкин выглядел интересно. На мой же взгляд - буднично и деловито.

Рис. 4. А вот как выглядит этот же рисунок в моей рукописи

«Быстрый росчерк также произвольно растаскивается Чудиновым на куски - и вот уже «заговорил» воротник Гоголя, а несложный росчерк на рукописи поэмы «Кавказ» предстаёт фразой: «А.С. Пушкин смотрел стихи». Стоит ли эта нелепая фраза (кстати, что в ней секретного?) мучительной зашифровки в завиток, производящий впечатление начертанного сразу? Нет, конечно, как не было у поэта этого странного замысла». - Опять интересно: а что же означает этот быстрый росчерк? Пока что ни один литературовед не догадался, и не высказал своих соображений. А я показал, что смысл многих росчерков состоял в том, что А.С. Пушкин спустя какое-то время вновь просматривал свои стихи и, согласившись с первым начертанием, ставил этот росчерк. Или производил правку, и уже потом ставил росчерк. А желание не афишировать свой строгий самоконтроль был вызван расхожим мнением о том, что Пушкин пишет «с лёту», практически не правя свои стихи позже. Ничего «мучительного» в таком росчерке не было, он приводится во многих местах его черновиков и требует усилий не больше, чем простая подпись. Но что очень интересно, так это категорическое замечание Льва Нецветаева: «не было у поэта этого странного замысла». Тут уж остается снять шляпу перед Нецаетаевым-литературоведом: либо он ясновидящий, способный прочитать замыслы давно умершего поэта, либо такой корифей пушкиноведения, который наперечет знает все замыслы Пушкина. Но о Нецветаеве как литературоведе я ничего не слышал.

«Правда, речь чудиновского Пушкина неудержимостью словоизвержения порой напоминает одного из гоголевских героев. Особенно болтлив маньяк-шифровальщик в пейзажных рисунках, чуть ли не полностью «состоящих» из уродливых микроскопических букв». - Ого! Вот это да! Мне разные критики приклеивали разные эпитеты, но до маньяка-шифровальщика я дошел впервые. Как говорится, от интеллигента слышу! И впервые узнал о том, что, оказывается, А.С. Пушкиных на Руси было видимо-невидимо. Один из них - чудиновский Пушкин. А есть, видимо, и нецветаевский Пушкин, эдакий молчун, который слова лишнего не скажет, и, разумеется, не напишет. А уж если что и напишет, то уродливыми микроскопическими буквами. За что его только величают гениальным поэтом? А, может быть, нецветаевский Пушкин и не поэт вовсе, а просто заурядный график, оставивший нам кучу мимолётных, или, как гениально высказался Лев Нецветаев, мнимолетучих набросков, в которых нет решительно никакого смысла? Похоже, что Нецветаев раскрыл Пушкина только с этой стороны. Потому и возмущается, и изобретает свои неологизмы. Уж он-то, архитектор, в точности знает, каким был Пушкин и как поэт, и как прозаик. Именно этому во всех архитектурных вузах обучают в первую очередь. Потому, что конструировать пространство - не их забота. Забота архитекторов - это пушкиноведение. С чем я архитектуру и поздравляю.

«Сильно впечатляют «методы насилия» и «марака», на авторстве которой так настаивает то ли Пушкин, то ли его «поверенный» Чудинов. А что до «методов насилия», то это точная характеристика всего стиля книги, фонтанирующей безапелляционными «открытиями» - Итак, я якобы применяю методы насилия. По отношению к чему? Допускаю, что какие-то слова я мог прочитать не вполне верно, однако так бывает в любых дешифровках, и со временем приводятся более точные чтения. Для примера можно обратиться к сборникам «Новгородские грамоты на бересте», где приводятся такие незначительные исправления. Однако никто и никогда не называл такие вполне естественные погрешности «методами насилия». Так что поздравляю Льва Нецветаева с очередным открытием в эпиграфике - все результаты эпиграфических исследований с его лёгкой руки теперь следует считать «методами насилия». - Не понравилось ему пушкинское слово «марака». Бывает! Чувству юмора ведь научить невозможно. И когда Пушкин острил в кругу своих друзей, что знает каждый литературовед (но не такой корифей, как наш архитектор), он и не подозревал, что его слова спустя два века не понравятся Льву Нецветаеву! Бедный Пушкин!

«В «текстах» всплывают десятки неведомых имён и фамилий, масса таких же фабул и ситуаций, которые автор книги бестрепетно комментирует как реальные, смело игнорируя «устарелую» трактовку. Так, в автоиллюстрации к поэме «Анжело» Чудинов в шляпе Луцио «вычитывает» слова «Мария Магдалина» и «праведница чудо-дева»; тут же переименовывает стоящую рядом Изабеллу, что не мешает ему в длинном «тексте» весьма фамильярно «читать» о ней...». - Опять весьма интересно: литературоведы приводят этот пример как перерисовку Пушкина из работ европейских авторов, где фигурируют совершенно другие персонажи; наш гениальный архитектор этого не замечает и пеняет Пушкину, что автора несколько смущает европейский наряд собеседника Марии. Пушкин рисовал не так, как хотелось бы Нецветаеву! И он доподлинно знает, что все рисунки Пушкина - это автоиллюстрации! Правда, в этом с ним могут поспорить признанные литературоведы, но ведь все, кто не согласен с нецветаевской логикой - просто маньяки! Замечу, что я пока следую логике Нецветаева; и если приводится в пример рисунок, то слово «автор» может означать только Пушкина, но никак не мою скромную особу маньяка-дешифровщика. Точно так же, как десятки неведомых имён и фамилий могут означать просто применяемые Пушкиным псевдонимы известных лиц. Но до такого простенького решения гениальный архитектор не дошел. Так что все приемы рисования Пушкина и придуманные им имена - это, конечно же, мои происки. Поскольку это не укладывается в львиной голове Нецветаева.

«Так, Смоленская церковь и Смоленская гора (с зарисовкой дома Карамзиных в Симбирске, в 1833 году) перенесены Чудиновым в Смоленск, где Пушкин ни разу не был». - И это тоже гениальные строки Нецветаева. Вполне возможно, что Пушкин копировал Смоленскую гору в Симбирске - я-то ведь читаю то, что он вписал в рисунок. Да и литературовед С.В. Денисенко привёл подпись Пушкина: «Смоленская гора. Церковь Смол(енская) и дом Карамзина. 15 сент. Волга». Обращаю внимание на сокращение Смол вместо Смоленская. Поэтому и надпись руницей СЬМОЛНЪСЬКЪ, скорее всего, передает такое же сокращение названий той же Смоленской горы и церкви.

Рис. 5. Моя дешифровка, которую Л. Нецветаев не захотел привести

Почему-то Лев Нецветаев принял его за рисунок города Смоленска, который, как известно, находится на Днепре, а не на Волге. И приписал мне ту трактовку, которой я не давал. А в тексте книги я писал, что на рисунке можно прочитать слова СМОЛЕНСК, а также СКОПИРОВАЛ С НАТУРЫ. И еще, ВОЗМОЖНО, РУНЫ К НАМ ТОРОПЯТСЯ. И подтвердил, что это - зарисовка с натуры. Так что Смоленскую гору и Смоленскую церковь переносит с берегов Волги на берега Днепра не Пушкин и не Чудинов, а именно Нецветаев, который сам же себя и опровергает. Что ж, архитектору позволительно не знать географию, но только зачем это незнание приписывать мне?

«Дальше - больше. Как остановить исследовательский пыл? Вот уже и в немецкой книге 1477 года кудри на голове Марка Поло складываются из чисто русских букв в слова «То Марко Поло первопроходец». Комментарии вроде бы излишни». - Естественно, излишни, ибо на рисунке, который Нецветаев не приводит, эта надпись видна особенно отчетливо. Только Лев Нецветаев такого рода тексты читать не умеет. И своё неумение он приписывает моему излишнему исследовательскому пылу. Между тем, большинство историков знают, что венеты - это античные и средневековые славяне, и что именно они построили не только Венецию (буквально, Венетию), но и Вену. А фундаменты многих зданий покоятся на дубах, многие из которых завозились из Руси. Казалось бы, Нецветаев как архитектор это должен был бы знать. Замечу, что Северная Италия долгое время входила в Священную империю германской нации, так что книги часто издавались на немецком языке, хотя жители Венеции очень долго помнили свое славянское прошлое. Но наш гениальный архитектор не в ладах с историей, подобно тому, как чуть выше мы видели его нелады с географией.

Рис. 6. Еще один мой рисунок, не воспроизведенный Нецветаевым

«Впрочем, автор ещё в предисловии сам удивляется, что в европейской тайнописи «от античности до Нового времени... независимо от страны, ВСЕ НАДПИСИ ДЕЛАЛИСЬ НА ЧИСТОМ И ВПОЛНЕ ПОНЯТНОМ РУССКОМ ЯЗЫКЕ. Иными словами, тайнописный русский язык служил в рисунках в качестве международного РАНЬШЕ И ШИРЕ ПО РАЗМАХУ ПРИМЕНЕНИЯ, ЧЕМ ЛАТЫНЬ!» Фразы (выделенные, кстати, самим автором) - это, по-моему, сенсация не меньше пушкинской тайнописи. Историки, ау, где вы?» - А вот тут я иронизировать не буду, поскольку Нецветаев действительно выделил суть моего открытия. Но не принял его. Что ж, это его мнение, которое он вправе иметь. Он-то не исследовал тысячи надписей на русском языке более раннего времени, относящиеся к самым разным странам Европы. Поэтому в данном случае его невежество оправдано. О ведь все-таки архитектор, а не историк.

Впечатление о Л. Нецветаеве было бы неполным, если бы он не выступил и как эпиграфист: «Зато утешила и почти примирила с автором его попытка прочитать черновик «Бесов». Там, где как раз сравнительно ясно читается «Мутно небо, ночь мутна», - автор увидел куда более сильный, хотя и странноватый образ: «Могутно небо, ночь могутна». - Это интересно. Жаль только, что вариант чтения, предлагаемый архитектором, никак не укладывается в тот размер, который несут последующие строки. И уж совсем странно, что он не заметил, что меня интересуют не надписи кириллицей, а надписи руницей; так что мне в принципе безразлично, что было в частично перечеркнутых самим Пушкиным строках. Иными словами, он обратил внимание вовсе не на то, что я предлагал в качестве дешифровки. Что ж, в пылу критики можно притупить бдительность, и начать критиковать меня и за прочие несущественные вещи. Однако эта мелкотравчатость, к сожалению, характеризует самого критика. Руницу-то он не читает, и потому может судить только о том, что доступно его восприятию, то есть, неперечеркнутые рукописные слова. И могучее небо, равно как и могучая ночь его смутили. Ему по душе только муть, как на небе, так и в ночи. Что ж, каждый имеет право на свои пристрастия, кому нравится мощь, кому - муть. Только не следует приписывать сугубо личное обожание мути своему оппоненту.

Рис. 7. Руница в конце стихотворных строк А.С. Пушкина

«Определение запало в память, и я теперь думаю о книге почти стихами: «Она мутна или могутна? Она могутна иль мутна?» Наверное, неспроста три издательства, поразмыслив, отказались её печатать». - Опять Лев Нецветаев выступает в роли ясновидца. Издательства-то отказались печатать вовсе не потому. В «Вече» данная рубрика книг стала расходиться плохо, поскольку существовала уже несколько лет, а второе издательство, куда я отдавал книгу, у Артюшенко так и не появилось. А потому оно ничего и не стало издавать. Но оба издателя сочли ее и крайне интересной, и весьма научной. А вот «Поколение» напечатало, и на сегодня она - наиболее раскупаемая книга во всем издательстве. Так что здесь, как и выше, гений архитектора бьет мимо цели.

«Сколько доверчивых душ будут отныне с опаской поглядывать на портрет Пушкина: кто знает, что он ещё там нашифровал? В любом случае гриф Российской академии наук, украшающий авантитул, сослужил академии не лучшую службу». - Пушкин не работал шифровальщиком, он лишь вписывал свои мысли в собственные рисунки, а моя работа как раз была предназначена не для доверчивых душ, а для моих коллег-ученых. Ибо мое издание - научное, и не рассчитано на то, что его будет читать каждый встречный-поперечный. Как не рассчитано, например, издание атласов по судебной медицине с изображением различного вида человеческих смертей на чтение рядового читателя - от этих иллюстраций идет мороз по коже. Именно для этого и приводились грифы соответствующих научных организаций. - Но почему гриф РАН сослужил академии наук не лучшую службу, совершенно неясно. Как мы видели, суждения архитектора по проблемам литературоведения, эпиграфики и криптографии не выходили за пределы здравого смысла, не демонстрируя вхождения в область собственно науки. И именно поэтому мнение РАН для него не указ. Он якобы сам знает, что А.С. Пушкин мог, а что не мог сообщать, поскольку когда-то написал его слащавый портрет. Так что мы тут имеем дело просто с воинствующей некомпетентностью. А заодно и с профессиональной немощью, коль скоро член Союза художников России в изображение козы не способен вписать даже четыре буквы и потеет, составляя эскизы. Так что цветистая рецензия Л. Нецветаева - это пример обскурантизма дилетанта, не знающего азов эпиграфики, а заодно и своей собственной профессии графика.

На форуме «Литературной газеты» имеется несколько откликов. Вот Лена М.: «Славно, что и ЛГ начала ставить заслоны слесарям... Хотя пнуть совсем уж неадекватного Чудинова-то особой доблести не надо». - Просто великолепно! Я уже не только маньяк-шифровальщик, но еще и слесарь. Замечательная характеристика Лены М. Скорее всего, она - та самая блондинка из анекдотов, для которой под слесарным делом понимается чтение неизвестных типов письма. Ведь как эпиграфисты, так и слесари занимаются тем, что подбирают ключи... Ну, а пинать меня она считает делом нормальным, хотя и не особенно доблестным. Что ж, спасибо и на этом. Так что для нее - Нецветаев хотя и герой, но не особо доблестный. Ибо обливание грязью - это геройство. А отыскать тексты и произвести демонстрацию того, что русский язык был мировым даже в Средневековье - это может и каждый слесарь! Точь-в-точь, как говорил Промокашка в фильме «Место встречи изменить нельзя», когда Шарапов сыграл этюд Шопена: «так играть и я могу!» Вряд ли, однако, он представлял себе, сколько лет нужно было обучаться игре на фортепиано, чтобы исполнить такой репертуар. Ибо он сам не мог сыграть даже столь любимую в криминальной среде «Мурку», неизмеримо более простую в техническом отношении. Так что обнаружение великого европейского распространения русского языка в древности - это просто проявление неадекватности некого Чудинова, а не огромное по трудозатратам, по мощным новым подходам и по культурным следствиям открытие мирового уровня. Вероятно, адекватные люди считают русский язык самым молодым и потому самым плохим из мировых языков. Как, например, Лена М., путающая эпиграфику со слесарным делом. Конечно, с позиций блондинки слесарям (которые почему-то пишут книжки) надо ставить заслон, иначе слесари сочтут Русь одним из культурнейших государств древности. Что, по мнению Лены М., совсем не так.

Другой отклик, Александра Зрячкина: «Да, восхитительный материал. От души улыбает». - Какая тонкая ирония! Какое мастерское приписывание непереходному глаголу переходности! Да кого же не улыбнёт, когда в первооткрывателя кидают комья грязи? Когда архитектор, не прочитавший ни одной древней надписи, смело обличает того, кто этих надписей прочитал уйму? Когда дилетант, не умеющий отличить Волги от Днепра, осуждает Пушкина за то, что тот писал не так, как надо? И когда он же доказывает, будто бы Пушкин не мог вписывать в рисунки надписи на том основании, что он, Нецветаев, этого делать не умеет? Согласен, всё это заслуживает не только улыбки, но и подлинного осмеяния. Ибо «Литературная газета» занялась не свойственным ей делом привлечения к критике литературного процесса некомпетентных лиц. Впрочем, не удивлюсь, если она переменит название на «Ульяновский архитектор», и уж тогда начнет поправлять заодно и физиков, и химиков, которые пишут «неправильные» и «опасные для доверчивых душ» формулы. Ведь членство в Союзе художников, как оказывается, дает право судить обо всём на свете, даже о том, о чем художник не имеет ни малейшего представления. И ставить себя в этом выше Российской академии наук.