В.А.Чудинов

Рецептивная критика. На сайте http://iph.ras.ru/elib/2584.html мы встречаем такое определение: «РЕЦЕПТИВНАЯ ЭСТЕТИКА (нем. Rezeptions-Asthetik, от лат. receptio - принятие) - направление в современной эстетике, философии литературы и искусства, сформировавшееся в середине 20 в. в рамках феноменологии. Уже в исследованиях Э. Гуссерля пространство восприятия художественного факта было осмыслено как проблема метафизического отношения художественного произведения и реципиента. И именно проработка гуссерлианской идеи интенциональности в работах Р. Ингардена явилась основанием для демонстрации творческого характера читательского восприятия. На основе этой идеи в центр внимания рецептивной эстетики была поставлена проблема бытия художественного произведения как результата коммуникации между автором и читателем, который создает «смысл произведения». Пространство восприятия трактуется как «встреча» текста и реципиента, во взаимодействии которых возникает и реализуется живое произведение искусства. Однако если еще у Ингардена понятие «конкретизация» ориентировало на «извлечение» из текста вневременных метасвойств, то уже у пражского структуралиста Ф.Водички производится «историзация» восприятия и ставится вопрос о критериях релевантности исторически обоснованной конкретизации».

Говоря о рецептивной эстетике, Базылев пишет: «XXI век оказывается парадоксальным образом терпим к нетерпимому - к симбиозу классической рациональности и нарратива» [1:209]. - Согласен. Но началось это вовсе не с историографии. Вспомним абстракционизм в искусстве, скажем, «черный квадрат» Малевича, на примере которого оттачивались нарративы - о том, какой это огромный шаг вперед по сравнению с академическим изобразительным искусством.

В остальном из малопонятного словоблудия Базылева следует лишь то, что ставится вопрос о правдивости исторической конкретизации.

Симбиоз рациональности и мифологии. «Симбиоз становится возможным за счет представленности в культуре «трудного чтения». Это явление хорошо известно литературоведам ХХ века. Еще в 1920-е гг. читательскими реакциями на художественный текст остро интересовался англичанин А. Ричардс, посвятивший исследованию этой проблемы книгу «Практическая критика». Усилия А. Ричардса не получили поддержки - в то время европейское и американское литературоведение было увлечено психоанализом и марксизмом. Позже появились другие увлечения - «новая критика», структурализм. Но вот именно последние и спровоцировали обострение интереса к рецептивной критике, к читательским реакциям, ибо методологии, концентрирующие внимание исключительно на тексте, читателем, да и автором практически не интересовались. Именно в этой связи в европейской культуре появились основания говорить о дегуманизации литературы подобными методологиями. Эта их дегуманизация была замечена феноменологическими и рецептивными критиками, которые противопоставили своё понимание творчества различным текстоцентрическим подходам к нему» [1:209-210].

Понятно, что исследователей не мог волновать только результат деятельности писателя. Интерес к автору в литературоведении существовал давно, однако интерес к читателю возник сравнительно недавно.

«Чтобы обрести какую-то твёрдость в восприятии текста и суждении о нём, читатель или критик начинает соотносить его содержание или значение с «реальным миром», не замечая того, что текст при этом теряет свою «литературность». Художественное произведение, по мысли В. Изера, не отражает реальный мир, а «соревнуется» с ним. Текст занимает «промежуточную позицию между миром реальных вещей и миром читательского опыта». «Акт прочтения поэтому является процессом, в котором читатель стремится пристегнуть вибрирующую структуру текста к тому или иному значению», - утверждает В. Изер. Естественно, что в так понимаемом тексте «затемнённость» структуры и смысла не рассматривается как недостаток - чем затемнённее текст, тем больше «прочтений» он стимулирует, то есть, является истинно художественным. Впрочем, «ничто не формируется в самом тексте», практически всё привносится в него читателем. Просто более «затемнённые» тексты лучше возбуждают воображение читателя, его реакции. Опытные писатели не стремятся к простому «ангажированию» мнения читателя, а дают ему свободу. С этим В. Изер связывает качество произведения. Он приветствует усиление «затемнённости» в современной литературе, анализируя ее эволюцию от прямолинейных произведений Филдинга до предельно «затемнённого» романа «Улисс» Джойса» [1:210].

Возможно, что с точки зрения литературоведения, чем туманнее и затемнённее произведение, тем оно художественнее. Однако для науки существует прямо противоположный критерий - ясность и понятность.

Пример с моего сайта. «Наверное, именно поэтому сегодня, как и вчера, возможны всё новые и новые «открытия» и «дешифровки», предлагаемые в лингвоистористических книгах, так захватывающие воображение и самого автора, и тем более, читателя. Например, книга Л.В. Шершнева «Камень из Розетты» [1:210].

Замечу, что у Леонида Васильевича Шершнёва, моего коллеги, такой книги нет, а имеется небольшая статья на моём сайте, на которую Базылев и ссылается (ссылка в списке литературы 23: http//chudinov.ru/chershnev2010). Кроме того, сама фамилия Шершнёва в английском написании Базылевым дана, как «Чершнев». Я понимаю, что это - элементарная небрежность, но если бы Базылев удостоился чести получить собственный ЖЖ Базылеведения, то тролли базылеманы уличили бы его как в незнании английского языка, так и в том, что он не имеет понятия о той литературе, на которую ссылается. Вероятно, он переписал содержание статьи и ссылку на нее у какого-то другого автора.

А теперь посмотрим, что он понял в этой статье. Процитировав Шершнева, Тома Бошевского и Аристотеля Тентова, особенно фразу о том, что они определяют язык Розеттского камня как праславянский, Базылев походя хлопает их по плечу: «Ошибка современных учёных заключается в том, что они, для того чтобы изучить средний текст Розеттского камня, предпочитают древнеегипетский язык (называемый новым египетским в имеющейся литературе) и область Египта, а не старомакедонский язык и область Балкан» [1:210-211]. - Ну и фраза! Древнеегипетский язык никогда не назывался новоегипетским, это абсурд! Уважаемый профессор хотел сказать, что демотическое письмо древнего Египта относилось к Новому Царству, но сказал это столь косноязычно, столь туманно и затемнено, что, разумеется, это выражение, должно иметь массу интерпретаций в духе постмодерна. Только доктор филологических наук может высказаться столь противоречиво, простым смертным этого не дано!

На самом деле, он со статьёй абсолютно незнаком, ибо средняя часть Розеттского камня читается не на египетском, а именно на старомакедонском языке. А о том, что славянские языки могут иметь более широкий ареал распространения, чем сегодня полагают, он не только не задумывался, он считает это ошибкой. Каково! Но тогда аналогично было бы считать, что на английском языке люди не могут говорить где-то, кроме Англии. Вот такие у нас нынче доктора филологических наук.

А еще из этого изречения следует, что для того, чтобы не ошибаться, исследователи должны спросить по поводу своих дешифровок мнение Базылева. Он, видимо, считает себя наиболее крупным дешифровщиком в области египтологии.

«В книге Л.В. Шершнева [опять речь идёт якобы о книге, а не о статье - В.Ч.] показано, что до нанесения надписей камень из Розетты представлял собой кусок стелы с «русскими надписями и изображениями». Иными словами, мы имеем перед собой «палимпсест с более древними признаками, несомненно, русской культуры и с последующими надписями на египетском, древнегреческом и старомакедонском языке; последний являлся диалектом русского».

Но и до эпохи постмодернизма в русской культуре латентное понимание особой ценности «тёмных текстов» или отдельных «тёмных мест» было особенно приятно читателю. Затемнённость смысла, особенно в душеполезном произведении, а что может быть полезнее исторического чтения о великой истории собственной страны, вызывающего гордость за нее и за себя, привлекала отечественного читателя еще со времен Древней Руси» [1:211].

Тут автор путает божий дар с яичницей. С одной стороны, текст Розеттского камня давно переведен как с греческого, так и с египетского языков, так что никакой затемнённости смысла в нём нет. С другой стороны,  речь идёт о научной дешифровке, которая никак не связана с личностью дешифровщика. Майкл Вентрис, дешифровавший критское линейное письмо Б, не был греком, а даже если бы и был, то вряд ли его дешифровка, которая показала, что тесты линейного Б написаны на древнейшем греческом, занимался  полезным историческим чтением о великой истории собственной страны, вызывающего гордость за нее и за себя. Он просто решал научную задачу.

Так что и тут доктор филологии попал пальцем в небо.