В.А.Чудинов

Расшифровка славянского слогового и буквенного письма

Июль 23, 2008

Как я устраивался на стажировку

Автор 11:16. Рубрика Xроника научной жизни


Во время перерыва я объяснил Н.А. суть возникших осложнений, но он сам ничего не мог понять и предложил обратиться к директору. А тот, хотя и торопился домой после рабочего дня, принял меня, обещал разобраться и через десять минут вызвал меня к себе и объяснил ситуацию: в их НИИ нет докторантуры, но есть аспирантура, поэтому кандидатов наук они на стажировку имеют право приглашать, а докторов - нет. Он сам об этом узнал только что, и искренне сожалеет. Я поблагодарил его за его любезность (ведь не всякий директор согласится тратить свой личное время на какие-то объяснения постороннему лицу), и ушел в глубокой задумчивости. Что-то мне показалось общего между тенью сомнения у Лифшица и «внезапно открывшимися обстоятельствами», которых не знал ни заместитель директора, ни сам директор до тех пор, пока я к нему ни обратился лично. Вероятно, любой посторонний доктор наук в НИИ - не подарок.

Беседа в НИИ археологии. Делать нечего, на следующий день, во вторник, я поехал в здание, где первый и второй этаж занимал НИИ археологии РАН, а более высокие этажи - институт Российской истории. Сначала я зашел туда и поинтересовался в совмещенном с аспирантурой отделе, есть ли у них докторантура. Да, есть. А есть ли сектор, который занимается древнейшей историей Руси? - Нет, такого сектора нет; самой древней историей занимается сектор феодализма. Но вторник у них - присутственный день; мне указали на кабинет, еще при подходе к которому слышался шум в зале и голос оратора. Шло заседание, и мешать ему я был не намерен. Тогда я опустился этажом ниже, и не сразу нашел кого-то в секторе докторантуры. Она там также имелась, но для поступления на стажировку требовалось переговорить с заведующим сектором, который должен дать свое согласие; как правило претендент должен представить свой реферат. Я сказал, что мне было бы интересно переговорить с заведующим сектором славянской археологии Алексеем Владимировичем Чернецовым. В этот момент разговаривавшая со мной женщина отвлеклась на разговор по телефону; потом оказалось, что звонила жена Чернецова, через которую моя собеседница пригласила к телефону Алексея Владимировича. Я сообщил, что работаю в ГУУ, преподаю культурологию и хотел бы стажироваться по славянским древностям, особенно по языческим святилищам. Я знаю, что Русановой в их секторе уже нет, а Тимощук уехал на Украину, но полагаю, что среди его сотрудников остались лица, которые занимаются данной проблематикой. Услышав ключевые слова, Чернецов переспросил мою фамилию и сказал, что, кажется, ее уже где-то слышал, а потому мне никаких предварительных докладов делать не надо, он готов меня принять сразу. Правда, решает не он, а директор Макаров, но, как он полагает, всё должно сложиться хорошо. Для этого нужно перезвонить ровно через неделю, во вторник 29 января. Хорошо, спасибо; на этом мы распрощались, а сотрудница продиктовала мне номер телефона Чернецова.

На всякий случай я опять зашел в НИИ истории - заседание сектора там всё еще бурно продолжалось. Хотя дела складывались неплохо, домой я поехал вовсе не в радужном настроении. Что-то мне подсказывало, что в этом учреждении докторов наук не любят еще более страстно, чем в НИИ искусствознания.

Через неделю. 29 января утром я позвонил Чернецову. Он спросил меня, не тот ли я Чудинов? И замолчал, а тон его был совсем не такой любезный, как при нашем первом разговоре. Я ответил: «боюсь, что тот, поскольку никаких других Чудиновых в области культурологии я не знаю». Тогда он сделал паузу и сообщил, что после консультации с Макаровым вынужден мне отказать, поскольку у них сейчас никто славянскими святилищами не занимается. - «Хорошо, но, возможно, кто-то занимается петроглифами?» - «Это уже не наш сектор, поговорите с Дэвлет». И на этом наш разговор с ним закончился. Я понял, что предчувствие меня не обмануло. Я был «тот самый» Чудинов, который, видимо, был внесен в их чёрные списки как «тот самый» Мюнхгаузен.

В принципе, всё это странно. Я их приглашал не на собственный Конгресс, а, напротив, хотел у них поучиться. Если они полагали, что я в чём-то ошибаюсь, они всегда имели возможность меня поправить, ибо их много, а я - один. И тут до меня вдруг дошла простенькая мысль: если в Институте искусствознания не захотели связываться просто с доктором наук, даже знакомым с заместителем директора, то в Институте археологии тем более не захотели терпеть рядом с собой представителя противоположного лагеря. И не просто противоположного, а в чём-то еще и конкурирующего! А вдруг я начну критиковать археологов, да к тому же еще публично? А вдруг я увижу нечто такое, что они тщательно скрывают? И, наконец, а вдруг я начну проповедовать нечто, что никак не вписывается в их концепции?

Забегая вперед, могу сказать, что так оно и было. Я случайно оказался на IV Тверской археологической конференции в марте, и убедился в том, что а) археологи фотографировались со мной только под честное слово о том, что я напишу под фотографией, что они НЕ РАЗДЕЛЯЮТ мои взгляды, б) несмотря на то, что я выступал перед камнем-следовиком археологического музея, никто из археологов не стал смотреть те надписи, которые я показывал остальным зрителям, поскольку НА ИХ ВЗГЛЯД (который они даже не удосужились бросить в указанную мной часть камня) НАДПИСЕЙ НА КАМНЕ НЕ БЫЛО и в) все те докладчики (включая и меня), которые делали сообщения по культовым камня, сподобились критике именно за саму цель своего доклада. Так что в археологии имеются не то, что запретные, но весьма нежелательные разделы их науки, а внутри них уже совершенно нетерпимые персоны non grata. И я - одна из таких персон. Такова нынче научная демократия!

Беседа с Е.Г. Дэвлет. Екатерину Георгиевну я по работам знал давно, но представлял ее себе дамой в летах. На всякий случай я захватил с собой ее книгу: «Альтамира: у истоков искусства». Вместо гранддамы своих представлений я увидел в кабинете ученого секретаря НИИ весьма миловидную женщину. Однако разговор у нас не получился. Свой автограф на шмуцтитуле своей книги она оставила, но не написала ни слова больше. У меня возникло впечатление, будто бы ко мне, простому смертному, снизошла как минимум народная артистка СССР.

stazhirovka4.jpg
Рис. 4. Автограф Екатерины Георгиевны

А дальше следовал предполагаемый мною отказ, но с иной мотивировкой: «Я сейчас очень занята и не смогу уделить Вам совсем никакого внимания. Так что принять Вас на повышение квалификации никак не смогу». Я предложил свою помощь, если уж у моего потенциального шефа так много дел - в ответ увидел только улыбку. Я понял, что пока я ехал из дома, Чернецов ей успел позвонить. А если бы не успел, то разговор был бы по варианту первого, то есть мне бы сказали, что проблем нет, но вот только надо согласовать с директором Макаровым. А на это нужна еще неделя. Так что тут мне отказали сразу, не пугая директором, который, скорее всего вообще не был в курсе дела. Ибо директора всегда можно будет выдвинуть как самую сильную фигуру в эндшпиле, и у него, даже если я буду особенно настойчив, появятся «внезапно открывшиеся обстоятельства». И я был рад тому, что не пришлось ждать еще неделю.

Конечно, оставался еще вариант Института Российской истории. Но мне показалось, по двум НИИ, что суть отношений к посторонним докторам наук я понял, и решил более не испытывать судьбу. Экзаменационная сессия, в течение которой я тщетно пытался устроиться в один из НИИ, закончилась, у меня оставалось всего две недели каникул, и, если учесть, что неделя была нужна на переговоры, а еще неделя - на оформление письма от руководства ГУУ, то времени оставалось в обрез. Нужно было действовать наверняка, ибо 7 февраля я должен был уже выйти на работу по месту стажировки.

Эпилог. Всё закончилось хорошо, и я смог поступить на факультет повышения квалификации в Российский государственный университет туризма и сервиса, на кафедру культурологии, причем был зачислен именно 7 февраля, в первый рабочий день второго семестра. Спрашивается, почему, например, не в МГУ? А потому, что с этого учебного года повышение квалификации там производится за плату, а родной вуз стажировку не оплачивает, справедливо полагая, что он и так выплачивает зарплату. Так что мне повезло, что я смог найти вуз, где пока еще денег за стажировку не брали. Но со следующего семестра брать будут в размере 100 рублей в час. А поскольку я прошел курс повышения квалификации в объёме 420 часов, то я должен был бы при платных условиях заплатить 42 тысячи рублей. Это чуть больше платы за обучение студентов в самых дешевых платных вузах (порядка 30 тысяч рублей в год), но сопоставимо со стоимостью их обучения в дорогих и престижных вузах (порядка 100 тысяч рублей в год или 50 тысяч за семестр, или 40 тысяч за 4 месяца - такова была длительность стажировки).

stazhirovka5.jpg
Рис. 5. Представитель ФПК РГУТИС вручает мне свидетельство о стажировке

Написать отзыв

Вы должны быть зарегистрированны ввойти чтобы иметь возможность комментировать.






[сайт работает на WordPress.]

WordPress: 7.1MB | MySQL:11 | 0.417sec

. ...

информация:

рубрики:

поиск:

архивы:

Март 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
« Июнь    
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

управление:

. ..



20 запросов. 0.578 секунд