В.А.Чудинов

Понимание научности. Из данной филиппики у читателя может возникнуть впечатление, что само прикосновение к недешифрованным видам письма уже представляет собой научный криминал. Когда-то в советское время так и было, когда существовал научный монополизм. Тогда и в художественной литературе публиковаться имели право лишь члены Союза писателей; а дешифровками имели право заниматься только научные сотрудники РАН, да и то - не молодые (как Н.В. Энговатов), не иногородние (как ленинградцы Е.М. Эпштейн и Н.А. Константинов), а желательно - академики из Москвы (как Б.А. Рыбаков и В.Л. Янин). А остальным "не должно сметь свое суждение иметь". Иными словами, как в современной торговле: важно не реальное качество изделия, а лишь марка фирмы, ее бренд. Если публикует нечто не академик и не сотрудник РАН - следовательно, это заведомо никуда не годится. Напротив, чепуха из уст опытного исследователя РАН - это научно. Толковая мысль из уст "человека со стороны" - это пустопорожние фантазии. Незнание доктором исторических наук А.А. Медынцевой не только имен, но и работ авторов "дешифровок", а также состояния дел в смежной области тюркских рун, объединение самых разных подходов в области современной эпиграфики без различения - это научно. Если, не дай бог, ошибется посторонний в написании имени - это не просто ненаучно, это вопиющая безграмотность. Чтение славянских текстов, стилизованных под орнамент, если этого прежде не сделал академик - ненаучно. Если же какие-то орнаменты, например, кирилловская вязь заголовков средневековых книг, уже прочитаны академиками - их чтение научно. Фестский диск пока не прочитан - его исследование ненаучно. И так далее. Просто до гениальности.

Черный список персон нон грата. Как видим, постулируется двойной стандарт, согласно которому истинность научного высказывания зависит от того, кто изрекает это положение. Может быть, читатель подумает, что я сгущаю краски? Ничуть! В 1947 году на надгробной стене Круглой Церкви в Болгарии была открыта интересная надпись кириллицей, которую в течение 4 лет исследовал академик БАН Иван Гошев. Ему показалось, что там имеются остатки древних славянских знаков, о чем он и сообщил 16 лет спустя (ГОШ, с. 275). Еще спустя 20 лет в путь отправилась А.А. Медынцева, которая вместе с эпиграфистом БАН К. Попконстантиновым обследовала Круглую церковь и соответствующих рисунков не нашла. Ее вывод: «По поводу фантастического прочтения этой надписи уже говорилось... Следовательно, развитие негреческих "протоглаголических" букв путем их упрощения под влиянием кириллицы в буквы, известные нам по кирилловскому письму, представленное на таблицах Ивана Гошева, хотя и выглядит убедительно, но не более как теоретическое предположение, не подкрепленное никаким фактическим материалом. Напротив, пересмотр эпиграфического материала из Круглой церкви ясно показывает бездоказательность гипотезы Ивана Гошева, казалось бы, такой обеспеченной новыми и неопровержимыми данными, точно локализованными и датированными» (МЕ2, с. 82-84). Иными словами, то, что существовало 36 лет назад, теперь отсутствовало. Кто за это несет ответственность? Разумеется, Иван Гошев.

Возможно, отсутствие каких-то надписей доказывает правоту исследовательницы. Но вот другой факт из ее же исследований: она обследовала граффити храма святой Софии в Новгороде. Выяснилось, что части древних граффити на стенах не хватает. За много лет до А.А. Медынцевой эти стены обследовал В.В. Суслов. Пояснение исследовательницы: «Среди обнаруженных В.В. Сусловым надписей две глаголические, опубликованные В.Н. Щепкиным, не были единственными. В архиве ЛОИА сохранились фотографии калек, снятых В.В. Сусловым с надписей, найденных им на стенах Софийского собора. К сожалению, отпечатков на мастике с этих надписей не сохранилось, а В.В. Суслов, не будучи палеографом, придавал иногда произвольные очертания даже кирилловским буквам. Но все-таки на кальках среди кирилловских надписей можно различить и несомненно глаголические. Хотя о чтении и дешифровке нельзя говорить с уверенностью, сам факт их существования заслуживает внимания, рис. 5» (МЕ1, с. 207). Как видим, хотя В.В. Суслов не только не академик, но даже не палеограф, а самих надписей в данном случае, как и в Круглой церкви не осталось, кроме того, не сохранилось ни отпечатков на мастике, ни калек, а сохранилась только фотография с калек (тогда как в Круглой церкви сохранились превосходные прориси Ивана Гошева), более того, В.В. Суслов придавал произвольные очертания кирилловским буквам, та же А.А. Медынцева не спешит уличить своего предшественника в теоретическом предположении, не подкрепленном никаким фактическим материалом, а, напротив, полагает, что имелся сам факт их существования. Почувствовали разницу? В одном случае посторонний человек, не палеограф, делает плохие кальки с добавками от себя; тогда как граффити, слепки с них и даже кальки исчезают, остаются только фотографии с калек - но это факт, заслуживающий внимания и публикации. Почему? Потому что тут представлена интересующая А.А. Медынцеву хорошо известная глаголица. С другой стороны, в Круглой церкви Преслава надпись сохранилась отчасти, кроме нескольких мест, но эти места видны на прорисях профессионала высочайшего класса, академика Ивана Гошева. Вывод? Прямо противоположный: профессионал фантазирует. Почему? А потому, что он покусился на доказательство существования более раннего вид письма, протоглаголицы, столь ненавистной А.А. Медынцевой. А потому тут нет никакого факта существования, а тем более заслуживающего внимания и публикации. В одном случае штукатурка могла обвалиться, а с ней и надпись; могли затеряться и слепки и кальки - это все для русских археологов допустимо. В другом случае штукатурка не имела права обвалиться, утрата части надписи - это якобы вина вольнодумца И. Гошева, не имеющая никакого естественного оправдания. Двойной стандарт налицо.

Разумеется, "черный список" Института археологии не исчерпывается одним И. Гошевым. В него попали и русские, и украинские археологи. Так, Д.Я. Самоквасов опубликовал надпись на ребре барана из Чернигова - ту самую, на которую дважды ссылалась А.А. Медынцева в шестой главе как на недостоверную (САМ, с. 11, табл. 6). Б.А. Рыбаков специально пояснил мне, что именно там недостоверно: баранья кость обгорела в костре и надпись с рисунком читаются с трудом. Однако трудность чтения не образует критерий недостоверности. Самоквасову простили бы и надпись, и рисунок, и почерневшую поверхность бараньего ребра, если бы он не написал: «...Знаки состоят из прямых резов, и по всей вероятности представляют собой русское письмо Х столетия, на которое имеются указания в источниках» (САМ, с. 11). Он осмелился предположить новую русскую письменность! Ату его!