В.А.Чудинов

Внутренняя часть первой заставки. Вместе с тем, я решил продолжить исследование заставок. Внутренняя часть той же заставки проливает нам некоторый свет на акварелиста фигурок Вогена. На данном фрагменте, как на коре, нанесены штрихи, которые образуют текст: МАШ, ПРИЛЬВИЦ И ВРАНЬЕ, КАК РИСУНОК ДЯДИ ВОГЕНА. Из этой надписи можно понять, во-первых, что художнику-оформителю книги акварелист Воген приходился дядей, следовательно, художник данных заставок был его племянником. Это вполне понятно: в Германии того времени многие семьи занимались одной профессией, так что если художник Воген писал акварелью, то его племянник вполне мог быть гравером, рисовавшим заставки. Сейчас такая профессия называется книжным дизайном. Сам Даниэль Воген был не просто художником, а издателем книги А.Маша. Вот что он писал об этих обстоятельствах: «Его Светлость принц Карл фон Мекленбург-Штрелиц приказал мне изготовить точные рисунки соответствующего размера. Это я и осуществил со всей тщательностью и достоверностью.

Но ввиду того, что различные любители старины, получив известие о данном мне поручении, захотели получить копии задуманных оригинальных рисунков, в комплекте либо отдельные экземпляры, я вскоре обнаружил, что не смогу выполнить их просьбы, не отвлекаясь от других моих занятий.

На тот случай, если бы кто-нибудь захотел подвергнуть сомнению подлинность и качества всех этих древностей, я решил предоставить копии изготовленных для меня рисунков ученому миру в гравюрах, которые были выполнены с максимальной точностью господином Крюгером, профессором класса рисования в Берлине» (1, с. 17).

Рис. 2. Внутренняя часть первой заставки

Даниэль Воген выражается тут витиевато; но смысл очевиден: акварель в силу большой поверхности кисти не может тягаться с резцом гравера по точности отражения мелких деталей. И потому гравюры отличаются «максимальной точностью», чего нельзя ожидать от акварели, хотя рисунки был осуществлены «со всей тщательностью и достоверностью». Так что дядя Воген заведомо не дал адекватного воспроизведения надписей и пригласил для этой цели в качестве издателя столичного профессора. Кроме того, он же пригласил и художника-оформителя – своего племянника.

Так что первая причина обвинения дяди во вранье была, видимо, та, что акварели по точности воспроизведения уступали гравюрам. Возможно, что Маш мог догадываеть о существовании русских надписей, и от него была просьба не выявлять русские надписи. Ведь он не считал ни пруссов, ни кимров русскими (хотя само слово ПРУССИЯ есть упрощенное слово Порусье). Но, возможно, что выявление мелких деталей вообще не входит в задачи акварелиста. Тем не менее, не он, а гравер Крюгер, профессор класса рисования, пошел на хитрость: он все-таки передал русские надписи, но весьма завуалировано, так что мне понадобилось масса времени и предельная наблюдательность для их выявления. Маш, тем не менее, имел дело именно с рисунками Вогена, а не с гравюрами Крюгера, которые были добавлены в текст уже в издательстве. Так что слово «вранье» в первом предположении есть реакция профессионального художника на качество того исходного материала, с которым имел дело А.Г. Маш. И, косвенно, это характеристика результатов эпиграфической деятельности самого Маша.

Но не думаю, что и Крюгер был заинтересован в выявлении русских надписей. Более того, мне показалось, что он сам вряд ли был в состоянии сделать 132 гравюры с предельно четкой прорисью мельчайших деталей. Полагаю, что он гравировал лишь внешние контуры передаваемого изображения, тогда как «мелочевку», то есть, врисовывание мелких особенностей поверхности предметов, передавал своим ученикам. Но художник-оформитель, племянник Вогена, критикует только своего дядю, но не Крюгера. А ведь именно ему, художнику-оформителю, приходилось размещать гравюры Крюгера в книге, так что они имел возможность сопоставлять их с акварелями Вогена.