В.А.Чудинов

Наука и ее имитация

В.А. Чудинов

На моем сайте я рассмотрел массу конкретных случаев, когда наукой занимались новички, маги, пенсионеры и признанные ученые. На этом небольшом массиве, тем не менее, можно ответить на ряд вопросов, которые часто возникают в ходе обсуждения позиций тех или иных ученых или энтузиастов.

Выступаю ли я против науки? Никоим образом. Всю жизнь я занимаюсь наукой, и как исследователь, и как преподаватель. Не очень бы хотелось говорить эти высокопарные слова, но наука является целью моей жизни. Поэтому против науки как части культурного достояния любой нации, в том числе и русской, я не могу иметь каких-либо возражений.

Однако вопрос состоит в том, что считать наукой. В принципе, тут вопрос заключается не в том, что считать именно наукой, а имеется ли различие между какими-то признанными сообществом формами культуры, и их конкретными формами проявления. Скажем, Джузеппе Верди не смог пройти отборочных состязаний и не попал в консерваторию, а Аркадий Райкин или Любовь Полищук не смогли сдать экзамены в театральные вузы. Каждый из названных лиц позже сделал себе имя в мире искусства: Верди стал признанным композитором мирового уровня, Аркадий Райкин основал собственный театр «Сатирикон». Но формально в их творчестве на ранних ступенях гораздо менее талантливые деятели искусства в качестве членов отборочных комиссий не нашли проблесков творческого гения, а на их место взяли, возможно, менее ярких студентов. Но в мире искусства проблемы решаются проще: если можно писать оперы и их кто-то ставит, а публика их посещает, если на спектакли спрашивают лишние билетики, значит, данный деятель искусства состоялся.

Наука отстоит гораздо дальше от повседневности, поэтому она не имеет столь широкой аудитории поклонников, как искусство. Как правило, научной общественностью становятся те же ученые, но из других областей знания, поскольку наука требует гораздо более высокого уровня профессиональной подготовки, чем искусство. На одном представлении спектакля может одновременно присутствовать несколько тысяч человек, например, три тысячи; но подобный тираж для научной книги считается в наши дни очень большим; в науке приняты тиражи и в 1000 и даже в 500 экземпляров, а в некоторых случаях можно издать даже 100 экземпляров, да и то они могут остаться невостребованными. Поэтому мир науки гораздо более закрыт и менее прозрачен для обычных людей, чем мир искусства.

Поэтому тут разные источники финансирования. Хороший театр может установить весьма высокие цены на билеты, и не только окупить стоимость спектакля, но даже и что-то заработать сверх того. В науке даже выпуск книг не рентабелен. А что касается проведения плановой научной работы, то кроме зарплаты научным сотрудникам и обслуживающему персоналу огромные средства уходят на эксплуатацию научного оборудования и на закупку нового. Но фундаментальная наука, как правило, не торгует результатами своих открытий и научных разработок, и не в силах содержать НИИ за свой счет. Спонсоры в нашей стране на научные разработки встречаются очень редко. Поэтому в основном наука существует за государственный счет.

Но если наука существует за счет госзаказа, то, хотим мы того или нет, возникает научный монополизм. Единственным «Министерством науки» является в России РАН, так что сама принадлежность к РАН делает из любого человека «ученого» по определению. Правда, для приема в НИИ существует конкурс, но он имеет формальный характер, и берут туда только тех, кого хотят, а не тех, кто реально мог бы заниматься наукой. Например, неугодного претендента на должность могут отсеять из-за того, что у него на 2 мм шире или уже поля в «Списке научных трудов», что, разумеется, никак не характеризует его как ученого (особенно, если список трудов внушительный), но зато дает чисто формальный повод написать, что документы оформлены не по ГОСТУ, и неугодный научный сотрудник отсеян.

Каковы преимущества академической науки? Если я выступаю за академическую науку, то я должен указать на ее преимущества. Такие, несомненно, существуют. Прежде всего, государство предоставляет НИИ помещение, а в ней - научную библиотеку и средства для выписки иностранной литературы. Это - очень большие преимущества.

Действительно, только в последние годы в связи с распространенностью Интернета и в связи с переводом на электронные носители значительной части библиотечной литературы появилась некоторая альтернатива институтской библиотеке. Раньше же ее практически было невозможно заменить ничем иным. Районные массовые библиотеки вообще не имели литературы по отдельным видам знания, например, раздела по археологии; такое могли себе позволить разве что городские или всероссийские библиотеки. Но и там соответствующие фонды комплектовались, главным образом, из отечественных изданий, тогда как зарубежная периодика могла попасть туда разве что случайно. Например, в Российской исторической библиотеке находилось всего несколько разрозненных номеров сербского исторического журнала «Старинар». В этом смысле библиотека НИИ комплектуется по запросам самих ученых из средств (весьма немалых) РАН. Поэтому любой любитель сравниться с уровнем информированности сотрудника НИИ вряд может. Всегда в этом споре победит сотрудник НИИ.

Далее, сама по себе возможность собираться регулярно в каком-то помещении далеко не всегда может быть реализована простыми любителями науки. В связи с коммерциализацией в наши дни даже «красные уголки» при ЖЭКах начинают требовать плату за аренду помещения при сборах людей на какое-то время. А в НИИ научные сотрудники не только регулярно собираются, но еще и регулярно отчитываются за проделанную работу. Поэтому они просто обязаны выдавать научную продукцию, хотят они этого или нет, тогда как любитель может свои результаты и не публиковать. Кроме того, любую научную работу обязан, хотя бы и формально, но прочитать рецензент, затем одобрить руководитель сектора, через него - и какая-то часть руководства Института; затем работа рассматривается Ученым советом, а позже - редакторами соответствующего издательства. Поэтому любые ляпы и промахи автора на каком-то этапе выявляются и исправляются, чего не бывает у любителей, где автор несет полную ответственность за свой труд от начала и до конца. Добавлю также наличие при НИИ архивов, где можно достать сведения за многие предшествующие десятилетия, да еще такие, которые в свое время не были обнародованы, а также наличие специальных лабораторий, где, например, древнее изделие могут соответствующим образом промыть, почистить, склеить, сфотографировать и сделать высококачественные прориси.

Иными словами, при прочих равных условиях исследователь в НИИ поставлен в «режим наибольшего благоприятствования», тогда как любитель науки должен тратить массу времени на поиск нужной литературы, на ее копирование, на редактирование собственного труда и т.д. У него подобный режим отсутствует, и потому даже интересная работа может оказаться некондиционной именно в силу отсутствия специалистов по ее оформлению. Так что часть статуса научного работника возникает именно за счет академической инфраструктуры, созданной государством и финансируемой отнюдь не из бюджета сотрудника. Еще раз повторюсь: личного вклада сотрудника НИИ в направлении научной деятельности, снабжение литературой, сопровождения книги или статьи хорошего качества иллюстрациями, экспертными оценками, в отсеивании из готового текста слабых аргументов, недостоверных фактов, ссылок на ненадежные источники, и в последующем выискивании фактических и грамматических ошибок в готовом тексте нет никакого. Всё это делают специальные люди, нанятые государством именно для поддержания высокого статуса академической науки. Это, так сказать, та «свита» научного работника, которая «делает короля». Полагаю, что ни один любитель от такого уровня научной поддержки не отказался бы.

Наконец, наиболее интересная часть академической науки - это международные конгрессы и конференции, позволяющие, с одной стороны, увидеть уровень лучших разработок в мировом масштабе, а с другой стороны - установить личные связи. Это - наиболее интересная, но и наиболее дорогостоящая часть научной работы. За границу попадает очень небольшое меньшинство исследователей, и, к сожалению, эта честь часто оказывается далеко не из-за профессиональных показателей. Конечно, конгрессы дают очень многое, в том числе и подчас нелицеприятную научную критику, ибо представители других стран и научных школ заинтересованы в продвижении своих идей и потому стараются выявить уязвимые места в концепциях русских исследователей. Но и это весьма полезно. Зато после такой «обкатки» какая-то часть отечественной научной продукции получает мировое признание.

Научные преимущества и научный гонор. Поскольку государство дает возможность деятелям РАН иметь определенные преимущества перед рядовыми любителями науки, естественная конкуренция на этом и заканчивается. Если бы, как в любых отраслях рыночной экономики, на разработку определенных направлений объявлялся бы конкурс, а победителей выбирало бы независимое жюри, то возможность совершения ляпсусов, подобных описанным мною в статьях о некоторых академических ученых с их стороны была бы существенно меньше. Однако таких конкурсов в России нет, и исследователь, занимающийся одним и тем же видом деятельности и не встречающий возражения со стороны коллег (а если он выбрал какой-то особенно узкий вид своей деятельности типа чтения скандинавских рун, то он может и не иметь оппонентов просто потому, что больше этим никто не занимается) со временем начинает чувствовать себя безгрешным и снижать уровень требования к себе настолько, что это уже выходит на уровень компетенции студента. Поскольку такой человек со временем привыкает, что даже если он ошибется, то его непременно поправит кто-то: рецензент, руководитель, коллега, научный редактор. Так оно поначалу и бывает, однако со временем, когда исследователь становится «доктиссимус» и «сапиентиссимус», рецензенту незачем тратить время на развернутую критику - достаточно найти хотя бы одно мелкое упущение, чего вполне достаточно для рецензии; руководителя к тому времени уже не бывает - сам исследователь возглавляет соответствующее направление. Коллеги такому человеку уже не указ, он среди них возвысился; научный редактор тоже идет в русле сложившегося почитания новых авторитетов и сквозь пальцы глядит на предложенный ему текст. Вот и получается, что созданный новый авторитет приводит к полной неконтролируемости печатной продукции.