В.А.Чудинов

Полная чепуха, обусловленная тем, что журналист не разобрался даже с работой Улуханова.

«И.С. Улуханов пишет, что говоря о существовании у московитов двух языков - славянского (церковного болгарского) и своего московитского, В. Лудольф сообщал: «Чем более ученым кто-нибудь хочет казаться, тем больше примешивает он славянских выражений к своей речи или в своих писаниях, хотя некоторые и посмеиваются над теми, кто злоупотребляет славянским языком в обычной речи». Удивительно! Что же это за такой «славянский язык» Москвы, над которым посмеиваются за употребление славянских слов вместо своих слов финских и тюркских? Такого не было в Беларуси-ВКЛ - тут никто не смеется над людьми, использующими в речи славянские слова. Наоборот - никто не поймет того, кто строит фразы, используя вместо славянской лексики финскую или тюркскую. Этого «двуязычия» не существовало нигде у славян, кроме как в одной Московии».

Еще раз напоминаю о том, что речь идёт о похожих, но немного отличных словах, например, «пещера» вместо «печера», или «горящий» вместо «горючий». Всякий лингвист это знает. А невежда делает свои дурацкие выводы. Под «славянскими» имелись в виду слова «старославянского» происхождения, то есть, искусственного языка, придуманного для славян в Византии на основе солунско-константинопольского диалекта болгарского языка.

«Эта проблема «двуязычия» из-за отсутствия в России народной славянской основы  (!) преследовала всегда и создателей литературного русского языка - как вообще главная проблема российского языка. (Он прошел «стадии развития термина», называясь вначале московитским, затем российским при Ломоносове - до 1795 г., затем при оккупации Россией в 1794 году (закрепленной формально в 1795) Беларуси и Западной и Центральной Украины пришлось его менять на «великорусское наречие русского языка».

О какой оккупации собственных территорий идёт речь? И Червонная, и Белая, и Чёрная Русь издавна входили в состав русского государства. - Получается, что журналист не знает не только истории русского языка, но и истории русского государства.

Именно так русский язык фигурировал в 1840-х годах в названии словаря Даля («Толковый словарь великорусского наречия русского языка», где под самим русским языком обще понимался беларуский, украинский и российский), хотя сегодня все российские лингвисты ненаучно исказили название словаря Даля до «Толковый словарь живого русского языка», но словаря с таким названием он никогда не писал.)
В 1778 году в Москве была издана брошюра писателя и лингвиста Федора Григорьевича Карина «Письмо о преобразителях российского языка». Он писал: «Ужасная разность между нашим языком [всюду в работе он называет его «московским наречием»] и славянским [то есть болгарским] часто пресекает у нас способы изъясняться на нем с тою вольностию, которая одна оживляет красноречие и которая приобретается не иным чем, как ежедневным разговором. ...Как искусный садовник молодым прививком обновляет старое дерево, очищая засохлые на нем лозы и тернии, при корени его растущие, так великие писатели поступили в преображении нашего языка, который сам по себе был беден, а подделанный к славянскому сделался уже безобразен». «Беден» и «безобразен» - это, конечно, расходится с будущей его оценкой как «великий и могучий». Оправданием тут служит факт, что Пушкин пока не родился для молодого зеленого языка, созданного только что экспериментами Ломоносова».

Вообще говоря, у любого народа существует различие между языком литературы и языком бытовым. Понятно, что книжные слова в разговорной речи редки. Именно это и хотел сказать Карин.

«Великими деятелями, которые совершают эту языковую революцию в России, Ф.Г. Карин в своей работе называет Феофана Прокоповича, М.В. Ломоносова и А.П. Сумарокова. Так в самом конце XVIII века Россия отказалась от следования болгарскому языку, который ее веками, как веревочка, удерживал в славянском поле и обращал «во славянство», - и стала лингвистически себя считать свободной и суверенной, признавая своим языком теперь не болгарский, а тот народный язык славянизированных финнов, который отнюдь не имел, как болгарский, явных славянских черт.
Доктор филологических наук, профессор В.К. Журавлев анализировал в журнале «Русская речь» (№3, 1972) финскую составную в русском языке. Он писал, что русский этнос - это в огромной мере этнос русифицированных финнов, из которых многие народности (Мурома, Меря, Мещера и т.д.) полностью русифицировались, не оставив даже своих языков. В.К. Журавлев отмечал: «Группа лингвистов (Б.А. Серебренников, В.И. Лыткин, П.С. Кузнецов, А.М. Селищев и др.) видит объяснение некоторых специфических особенностей русского языка именно в финно-угорском влиянии. М. Фасмер, крупнейший специалист по русской этимологии и славянским древностям, подчеркивал, что финно-угорское влияние особенно ярко проявляется в русском устном народном творчестве. Не отвергал финно-угорского влияния на русский язык и академик А.А. Шахматов. Около полувека назад немецкий языковед Э. Леви выдвинул теорию финно-угорского субстрата (языковой подосновы) русского языка».

Так вот как просто открывался ларчик: левит Леви выдвинул глупейшую теорию финно-угорского субстрата (языковой подосновы) русского языка. Надо было очень не любить русских, и совершенно не знать русской лексики предыдущих веков, чтобы сморозить такую чепуху.

«Таким образом, Наука давно показала: нынешний так называемый «русский язык» - это никакой не древний язык, как и никогда он не был и быть мог «истоком для других языков». Ибо русский язык - это самое молодое в Евразии образование, родившееся при переходе местных селян финно-угров на околоболгарскую основу лишь 200-300 лет назад. А в основе этого «великого и могучего русского языка» - лежит «финно-угорский субстрат (языковая подоснова) русского языка». Вот некоторые самые характерные финские черты в русском языке, которые перечисляет В.К. Журавлев и которые кардинально отличают русский язык от всех остальных индоевропейских (более подробно эти исследования профессора мы раскрыли в статье «Финская Россия», №15, 2008):
«Русский язык в отличие от других индоевропейских и славянских языков не только не сократил число падежных форм, но, наоборот, у нас наблюдается тенденция увеличения их числа: появляется как бы два родительных падежа (вкус чая и стакан чаю) и два предложных (живу в лесу и пою о лесе). А из всех языков мира именно финно-угорские характеризуются большим числом падежей: венгерский - 21-22, пермский - 17-18, финский - 15-17. Это дает основание и здесь видеть финно-угорское влияние.
В отличие от других славянских языков русский язык более последовательно ликвидировал родовые различия в формах множественного числа, а в некоторых говорах «растворяется» категория среднего рода. И в этом видят финно-угорское влияние на русский язык, так как финно-угорские не знают категории рода.
Полагают также, что и частица «-то», употребляемая изредка в русском литературном языке («а рыба-то жареная») и широко в русских народных говорах, обязана своим происхождением финно-угорскому влиянию. Нечто похожее обнаруживается, например, в марийском и коми языках (Б.А. Серебренников). Считается, что и частица «-ка» в повелительном наклонении (взгляни-ка! запишемтесь-ка!) связана с финно-угорским влиянием. Аналогично - в коми-пермяцком, где частица «-ко» выражает значение слабой просьбы (В.И. Лыткин)».

Наука показала совершенно обратное. А то, что финские народы вобрали в себя некоторые черты русского языка - вещь вполне понятная. Заимствования всегда идут от языков развитых к языкам менее развитым.

«Кардинальное отличие синтаксиса русского языка от синтаксиса других славянских языков заключается в весьма широком распространении так называемых номинативных предложений типа «Ночь. Зима.». Даже то обстоятельство, что в русском языке глагол в форме прошедшего времени не изменяется по лицам, склонны объяснять финно-угорским влиянием (Р. Готьо, В. Скаличка)».

Названные авторы не знакомы с русским языком палеолита, где основные конструкции - назывные. А тогда кроме русского языка никаких других еще не существовало, так что говорить о заимствованиях можно только в плане шутки.

«Конструкции «я имею» в других индоевропейских и славянских языках соответствует русская конструкция «у меня есть». Этот оборот свойственен финно-угорским языкам, и его распространение в русском языке объясняют их влиянием».
Пусть себя проверят читатели-беларусы: мы, перенимая у восточного соседа его язык, тоже стали строить фразы по-фински, заменяя глагол «иметь» (которого нет в финских языках) конструкцией «у меня есть». Это поразительно! Беларусы - это индоевропейцы, которые ничего общего с финнами не имели. Но сегодня, в отличие от всех остальных индоевропейцев, даже говоря по-беларуски, беларусы избегают использовать глагол «иметь». Вместо «я маю» дикторы на ТВ говорят «у меня есць». Это - прямое финское влияние. И сей факт отражает, что ментально беларусы стали строить мысли по-фински, переняв это от русских».

Безличная конструкция «у меня есть» гораздо распространеннее именно в славянских языках. А финно-угры могли ее заимствовать. Ведь заимствовали же венгры русские имена, так что венгерское имя Ласло, например, это сокращенное русское имя Владислав. А венгерское название дней недели «сэрда» и «чуторток» являются прямыми заимствованиями русских слов «среда» и «четверг». Еще раз напоминаю, что направление заимствований - от более развитых языков (и стран) к менее развитым.

«Так что влияние русского языка на беларусов и украинцев - это вредное, глубоко разрушительное антииндоевропейское влияние, подмена самого нашего индоевропейского мышления - финским».

Судя по написанию слова «белорусы» через «А», журналист mashai является этническим белорусом.