В.А.Чудинов

Новая словообразовательная методика. Конечно, если бы нужно было этимологизировать слово из корня и суффикса, например, слово “ключик”, классическая этимология применила бы словообразовательный подход и сказала бы, что слово “ключик” состоит из корня КЛЮЧ и уменьшительного суффикса -ИК, то есть КЛЮЧИК = “маленький ключ”. Однако слово “ключ” уже является корнем и с точки зрения современного русского словообразования неразложим.

Уже в 1975 году я понял, что этот рубеж (неразложимости) вполне преодолим, если допустить, что в древности имелись приставки и суффиксы, вполне аналогичные нашим, но теперь считающиеся частью корня. Так, в древности могла быть не только приставка С (СО), но и ее латинский аналог, который пишется точко так же, но произносится К (КО), например, СО-ТРУДНИЧЕСТВО = CO-OPERATION. С другой стороны, корень должен быть трехбуквенным, а если он двухбуквенный, то необходимо вставить выпавший звук. Как известно, начиная с Х века из русского языка постепенно стали выпадать редуцированные звуки, Ъ и Ь, так что, судя по наличию или отсутствию смягчения (палатализации), следует в корень вставлять Ь или Ъ.

Приняв это во внимание, получаем: для слова КЛЮЧ в смысле “открывателя замка” структуру КЪЛюч (корень я выделил заглавными буквами), где суффикс -ЮЧ образовался из -УК, то есть поначалу слово было действительно КЪЛюк-а. А другое слово КЛЮЧ в смысле “водный источник” является просто омофоном, имея другое строение: къЛЮЧ, то есть древнюю приставку КЪ (редуцированную КО-) и корень ЛЮЧ, родственный корню ЛУЧ (изЛУЧение, изЛУЧина и т.д.), связанному с водой и происходящему из корня ЛУК (например, ЛУКоморье). Тем самым вопрос, нерешенный классической этимологией, оказался решенным, то есть существование корней-омофонов не просто получило объяснение, но и привело к новым, неклассическим словообразовательным моделям, КЪЛюч и къЛЮЧ. Соответственно, слово КЛЮЧ в смысле “водный источник” необходимо рассматривать в гнезде ЛУЧ, а никак не КЪЛ-КОЛ. Слово же КЪЛюка можно этимологизировать дальше: это “мальнкий кол”, то есть “небольшой кругляш” и рассматривать вслед за гнездом КОЛ (КОЛено, КОЛба, КОЛбаса, КОЛесо и т.д.). И действительно, прототипом  всех ключей является загнутая проволочка для отпирания щеколды.

Но теперь соотношение между русским корнем КОЛ (кругляш) и найденными этимологами словами типа “цепляться”, “наклонять”, “гвоздь” становится прямо противоположным: все они имеют исходную семантику кругляша, а отсюда — КОЛА; это может быть маленький кол — гвоздь; вбитый гвоздь может цепляться или загнуться — теперь русский корень объясняет иностранные слова, а не наоборот.

Применение новой словообразовательной методики (НСМ) привело к тому, что корни с 4 или 2 звуками были приведены к трехбуквенному виду, что существенно сократило число русских корней. Понятной стала и сама процедура этимологизации: разложение современного корня на древние морфемы. Таким образом, выяснение смысла слова оказалось четко поделенным между двумя дисциплинами: словообразованием и этимологией. Скажем, слова “молоточек” и “ключик” делятся на составные части в разделе языкознания “словообразование”: слово “молоточек” на корень МОЛОТ и два уменьшительных суффикса -ОЧ и -ЕК, так что “молоточек” — это “очень маленький молот”, а “ключик” (КЛЮЧ + -ИК) — это “маленький ключ”. Выяснение же смысла корней (и других морфем) — задача другого раздела языкознания, “этимологии”: корень МОЛОТ (КУЗ, с. 214) состоит из древнего корня МОЛ и суффикса ОТ, МОЛот, и означает “орудие размолота”; корень КЛЮЧ (КУЗ, с. 153) состоит из древнего корня КЪЛ и суффикса -ЮЧ, КЪЛюч, и означает “орудие в виде согнутого стержня”; корень КЛЮЧ (источник) (КУЗ, с. 154) состоит из древнего корня ЛЮЧ (в словаре КУЗ отсутствует, разновидность корня ЛУЧ) и приставки КЪ, къЛЮЧ, означает “водный источник в качестве излучателя воды”.

Мифологическая и другие проверки. Этимологии всегда нуждались в проверках, поскольку далеко не во всех случаях понятно, какому из значений похожих слов в других языках следует отдать предпочтение. Отсутствие надежного объективного критерия привело этимологов к необходимости опираться на мнения исследователей, которые, однако, часто расходятся. Так, например, в самом свежем и еще далеко не доведенном до конца “Этимологическом словаре славянских языков” по поводу слова МОЛОТ говорится, что в пользу его происхождения от глагола “мелти” высказывались Бернекер, Миклошич, Брюкнер, Холуб-Копечны, Младенов, Фасмер и др., тогда как против выступали Мейе и Махек (ТРУ, с. 198-199). Основанием служило иное значение — с одной стороны, боевое оружие, с другой стороны — молния. На мой взгляд, значение “боевое оружие” стоит в одном ряду со значениями “орудие жестянщика”, “орудие столяра”, “орудие слесаря” и является просто разновидностью значения слова “молот” как “орудия обработчика зерен”, то есть здесь дистанция всего в два шага (боевое оружие уже не применяется для размалывания зерен). Что же касается слова МОЛНИЯ, то оно находится в том же гнезде, что и слово МОЛОТ, но имеет другую древнюю структуру: МОЛн-ия, поэтому в данном случае речь идет не об ином значении слова МОЛОТ, но о замене слова МОЛОТ на его древний пароним МОЛНИЯ. Здесь дистанция в значениях более трех шагов. Тем самым, возражения основаны на том, что из исходного значения со временем развились более поздние новые значения, что, однако не отменяет исходного значения.

Вместе с тем, учет разных мнений ученых дезориентирует читателя. Вообще говоря, в любой науке всегда находятся скептики, отрицающие какие-то установленные положения, и перечисление имен исследователей, высказывавшихся “за” и “против” представляет в основном историко-научный интерес. Например, за полтора века предложено более тысячи вариантов периодической системы элементов в химии, и если бы вместо химического описания элемента приводились взгляды каждого исследователя на его место в периодической системе, пользоваться такой системой было бы почти невозможно. К тому же в этом словаре славянских языков перечисляются все современные значения слова по всем славянским языкам, что весьма размывает современный смысл русского слова, так что в некоторых случаях вообще становится непонятным, какое слово исследуется. Так, например, Ж.Ж. Варбот этимологизирует слово ЛОНО, имея в виду женский орган; в словаре же О.Н. Трубачева (вып. 16) приводится 58 значений этого слова в современных славянских языках, в том числе и такие как ГРУДЬ, КОЛЕНО, и даже  ОХАПКА (ТРУ, вып. 16, с. 33). Становится непонятным, какое же слово исследуется. Это удивление я выразил в одной из моих статей (ЧУ1). Понятно, что для словаря славянских языков необходима фиксация слова во всех современных языках, однако отсутствие различий между главным и второстепенным также дезориентирует читателя. Для сравнения можно взять современные двуязычные словари, где выделяется вначале основной смысл рассматриваемого слова, затем в убывающей последовательности все второстепенные, и каждому слову родного языка ставится в соответствие одно, редко 2-3 иностранных слова. Рядовому читателю тут все ясно и понятно. Таким образом, этимологический словарь постепенно отдаляется от массового потребителя и становится весьма расплывчатым как по исходному слову, так и по результату этимологизации сборником суждений филологов за последние два века. Именно эта неопределенность и заставляет любителей заниматься менее квалифицированной этимологизацией.

Между тем, для ряда слов есть более объективный критерий, чем мнение ученых — это картина мира на период создания слов; она была в основном мифологической. Это означает, что 1) слова назывались не произвольно, не по впечатлению от предметов, а по их месту в мифологической картине мира и 2) слова помимо чисто морфологических связей (что делало их принадлежащими к одному гнезду) имели и мифологические, смысловые связи. Это позволяет во многих случаях проверять правильность найденных смысловых значений. Этимологизируя ряд русских слов с опорой на мифологические представления, я смог написать по этому поводу отдельную брошюру (ЧУ2). Так, например, по поводу уже рассмотренного слова СОЛНЦЕ я поступил так: я совршил разбиение современного корня СОЛН на дрвнюю приставку СО и корень ЛЪН, так что формулой данного слова получилось соЛЪНц-е. Затем я совершил операцию “прояснения”, то есть поставил корню ЛЪН в соответствие другой близкий корень той же корнеосновы ЛН, а именно ЛУН в слове ЛУНА, и у меня получилось, что соЛЪНц-е есть “маленькая (значение суффикса -Ц) со-Луна”. Очевидно, что так понималось наше дневное светило в эпоху господства лунного календаря, то есть в палеолите. Само же слово ЛУНа я проясняю через слово ЛОНо — “детородный орган”. Иными словами, Луна — это мать всего живого; подтверждение этого мы находим в ряде мифологий мира, в том числе и в славянской. Кроме того, подтверждением данной этимологии является и рассмотрение слова “лунка”. С одной стороны, “лункой” является любое углубление в земле, как бы “маленькое земное лоно”, с другой стороны, по словообразованию слово ЛУНк-а можно понять как “маленькая луна”. Из этого следует, что Луну наши предки понимали не просто не так, как мы, но и даже не как выпуклое тело, а как отверстие, напоминающее женский орган, на небе. Наконец, известно поэтическое сравнение наиболее красивых и желанных женщин с Луной. Исконный смысл этого сравнения — признание такой женщины наиболее замечательным лоном. Заметим, что женщин с Солнцем не сравнивали, и по-русски у Солнца род не мужской, а средний, как у неодушевленного предмета.

Как видим, на самом деле срабатывает не только мифологический критерий, но и два других — семантика однокоренного слова и семантика поэтической метафоры.

Из таких сравнений, в частности, следует, что слово ЛУНА не было заимствовано русскими у римлян, что подчеркивает и Фасмер, говоря “Это слово не заимствовано из латинского, а также не является церковнославянским элементом в русском, вопреки Брюкнеру” (ФАС, том 2, с. 533). Однако этимология им дана иная: древнепрусское слово “лаукснос” — “светила”, греческое “люхнос” — “светильник” и даже славянское слово “луч”. Таким образом, проводится мысль, что Луна — это светильник. На мой взгляд, однако, корень ЛОН ближе к ЛУН, чем корень ЛУЧ, ибо в корне ЛОН мы имеем одну и ту же корнеоснову ЛН, тогда как в корне ЛУЧ корнеоснова меняется на ЛЧ. Поэтому, помимо мифологического, словообразовательного и поэтического критерия, в силу вступает и число морфологический критерий: тождественность корнеосновы. Не нужно быть этимологом, чтобы признать ясность и точность таких критериев.