В.А.Чудинов

В.А. Чудинов. Такого длинного послания от читателей я еще не получал. Видимо, человек действительно хочет разобраться в прочитанном, что можно только приветствовать. Попытаюсь, насколько смогу, подробно ответить на вопросы.

Прежде всего, сомнение - это совершенно естественное состояние личности при столкновении с новым. Я сам, попав в 1992 году под обаяние журнальной статьи Г.С. Гриневича, через пару недель засомневался, и затем скрупулёзно, штрих за штрихом, проверил все его дешифровки, и, в конце концов, убедился в том, что на 2/3 они ложные. Не скажу, чтобы меня это открытие обрадовало - скорее разочаровало. Однако я попытался пройти его путь до конца, то есть, выявить все знаки той письменности, которую я (и еще несколько человек, в том числе и А.С. Пушкин) называю руницей, а Г.С. Гриневич называл письмом типа «черт и резов» (на мой взгляд, без достаточных оснований). Поэтому чем больше человек сомневается вначале, тем более убежденным сторонником (или противником) какого-либо метода он становится в конце.

Замечу, что пока я читал надписи по рисункам, прорисям или фотографиям, полученным из литературы или от читателей, у меня где-то в глубине сознания и у самого гнездился вопрос о достоверности, хотя все прочитанные тексты удивительным образом соответствовали друг другу и тем самым составляли косвенное доказательство правильности чтения. Однако когда я в этом году дал поводить пальчиком по явной надписи на камне один раз экскурсоводу Тверского краеведческого музея (которая много лет водила экскурсии по этому залу, но ничего подобного не подозревала), а второй раз целой экскурсии под Екатеринбургом (где все сами вычитывали слово МАРА под симпатичным портретом на камне этой богини смерти), все остатки сомнений исчезли. Иными словами, в правильности избранной методики лично у меня уже никаких колебаний нет.

Что же касается читателей, тот тут ситуация намного сложнее. Я не знаю, кто и в каком порядке читает мои книги. Естественно, что я опираюсь на то, что писал ранее, и если что и повторяю, то очень кратко. Поэтому, если читатель начинает не с первых книг, а с последних, ему, естественно, сразу трудно войти в курс дела. Это всё равно, как при изучении иностранного языка: сначала учащемуся предлагают прочитать не то, что легчайшие тексты, а просто специально выдуманные и предельно облегченные, затем постепенно наращивают лексические и грамматические трудности, и только через несколько лет дают подлинные неадаптированные тексты писателей изучаемой страны. При такой естественной последовательности обучения никто из учащихся не проклинает писателей за то, что те пишут слишком вычурно и непонятно. Однако если начать сразу с трудных текстов, у читателя может возникнуть впечатление, что его просто водят за нос, мистифицируют, пытаются придумать некий иностранный язык, который в реальности не существует. Разумеется, писатель не несет ответственности за то, что читатель воспользовался неверной методикой обучения.

Поясню на примере. Впервые чтение складок как надписей я начал с иконки из Червена, где они явно отличались от всех других складок, рис. 2. Если все прочие складки более или менее прямые, то данные складки представляют собой явно искусственное образование; реально так складки располагаться не могут (я имею некоторый опыт живописца, и потому знаю, что складки всегда идут к центру натяжения).

Рис. 2. Мое чтение складок на иконке их Червена

Отсюда у меня возникла потребность прочитать эти складки как знаки руницы; я попытался это сделать, и моя попытка удалась. С этого момента я понял, что такого рода тайнопись являлась совершенно обычным делом для древних художников. И в этом я не ошибся. Однако от весьма явных кунштюков я переходил к чтению всё более естественно расположенных складок. Иными словами, я решал всё более сложные задачи распознавания образов. Естественно, что я полагал, что читатель, который сомневается в чтении сложных тайнописных конструкций, начнет с более простых. Понятно, что невозможно в каждой моей новой книжке повторять одно и то же в предположении, что читатель возьмётся за изучение русской эпиграфики именно с нее. Поэтому мне кажутся неоправданными слова г-на Здравомысла о том, что некорректно делать попытки чтения складок одежды, штрихов на камнях, и разных узоров. Простейшее решение данной проблемы состоит в том, что для кого такие чтении некорректны, тот их и не делает. Но и не получает интереснейшей информации.

В свое время передо мной стояла дилемма: либо приводить всё новые доказательства теоретической возможности моих чтений и посвятить этому малоинтересному занятию всё свое свободное время, либо двигаться дальше и получать всё новую информацию несмотря на сомнения скептиков. В первом случае достичь каких-то ощутимых результатов невозможно, ибо если я смогу убедить Здравомыслова, то тут же возникнет какой-нибудь Чудаковатов, Крышепоехавший или un poco loco (Малость тронутый), убедить которых будет значительно сложнее, но даже если мне и здесь удастся одержать победу (что маловероятно), как вновь появится некий Стародум, Традиционник или Простоватых, который заявит, что так быть не может, потому что так не может быть никогда. Поэтому я избрал второй путь, а возможные ошибки чтений становятся весьма заметными по мере набора статистики при сопоставлениях, и я сам же их исправляю.

Иными словами, я понял, что как бы часто бы я ни раздавал милостыню, я не смогу удовлетворить не только всех просящих у меня нищих, но даже одного, ибо сколько бы я ему ни дал, он тут же протянет руку за новой порцией. Есть у меня такой читатель по имени Алексей; сколько бы я ему ни объяснял, он меня ни разу не поблагодарил, и не принял сказанного мною к сведению, а лишь углублял свое непонимание и недоумение, и вместо одного повода для критики приводил уже несколько. И в данном выпуске «Обратной связи» он, как-то, не подумав, признался, что его задача - просто приставать ко мне. Авось, я его замечу. - Да, я заметил. Что дальше? Толочь воду в ступе?

Согласен, что имея поверхность с разветвленными линиями, вполне можно какие-то из них усилить, какие-то ослабить, и получить нужный текст. Как раз это и называется мистификацией или мошенничеством. Гораздо сложнее попытаться прочитать то, что реально написано, для чего необходим эпиграфический опыт. Естественно, что каждый судит по себе. Я, например, не умею играть на скрипке, и если попытаюсь извлечь из нее какие-то звуки, то ничего, кроме щенячьего визга у меня не получится. Но на этом основании мне не придет в голову утверждать, что играть на скрипке в принципе невозможно, и что всякий, кто солирует на скрипке в оркестре, занимается мистификацией - за него якобы играет на другом инструменте некто иной, а он лишь водит руками под фонограмму. В принципе, заподозрить в нечистоплотности можно кого угодно - было бы желание! Ну, а чтобы отличить мистификацию от подлинного умения, необходимы знания и опыт. Иными словами, всему в этой жизни приходится учиться.