В.А.Чудинов

Академик А.Л. Янин как эпиграфист и проблема возникновения азбуки. К числу крупных отечественных эпиграфистов следует отнести и академика РАН Валентина Лаврентьевича Янина. После А.В. Арциховского он издал серию книг о Новгородских грамотах на бересте. В уже упомянутую проблему о поисках ранних видов славянской кирилловской азбуки он внес свой штрих - в комментарии к найденной грамоте № 591 он приводит интересные сопоставления с грамотами № 460, 199, 201, 205, а также с азбукой, начертанной на цере. «Рассматриваемые материалы исключают характер случайности в полноте азбук в грамотах 591 и 460 и придают им черты закономерности. Надо полагать, что они отражают тот ранний этап формирования кирилловского алфавита, когда азбука еще не сложилась в том окончательном составе, который известен по письменным памятникам середины XI века» (ЯНИ, с. 54). Здесь, в этой статье, продемонстрирован новый подход к проблеме возникновения кирилловской азбуки - показан процесс ее постепенного формирования по числу и порядку расположения букв. Замечу, что здесь В.Л. Янин впервые выдвигает на первый взгляд странное предположение: что азбука на Русь не пришла в готовом виде, а формировалась не только параллельно письменности, но и как бы чуть отставая от нее. При осмыслении проблемы это понятно: для практического овладения письмом буквы можно изучать в любом порядке, причем в процессе обучения можно довольствоваться даже не полным их репертуаром, ибо на практике он постепенно пополнится сам собой. При этом возможны широкие колебания в начертании букв. Переход к азбуке означает введение определенной стандартизации по начертанию, количеству и порядку упоминания букв, а также по их названию и связанной с буквами цифирью. Иными словами, появляется некоторая узаконенная условность. Именно этот эмпирический факт и уловил путем сравнительного анализа В.Л. Янин. А противоречие здесь мнимое: только в школьной практике при изучении иностранного языка мы сначала изучаем его алфавит, а затем сам язык. Такой путь овладения иностранным языком существенно короче всякого иного. Но это то, что по мысли методолога Макса Вебера представляет суть рационализации: выбрасываются лишние действия и остается наиболее короткий и экономный путь. Однако как только мы начинаем изучать историю письменности на любом языке, мы тотчас сталкиваемся с тем, что поначалу грамоте учились, просто копируя тексты, буква за буквой, так что последовательность запомненных букв для очень талантливых учеников определялась просто последовательностью их употребления в тексте, для менее талантливых - частотностью, ибо сначала запоминались наиболее часто встречающиеся буквы. Еще раз подчеркну необычность и важность вывода В.Л. Янина: для Х века реальностью было такое состояние, когда кирилловской письменностью население уже пользовалось, а кирилловская азбука в окончательном виде еще не сложилась. Иными словами, азбука не синхронна появлению письменности и может отставать от нее на большие периоды времени. Полагаю, что такой вывод В.Л. Янина можно оценить как выдающийся вклад в и русскую эпиграфику, и в теорию эпиграфики вообще.

Рис. 1. Софийская азбука из Киева

Вывод В.Л. Янина был поддержан украинским эпиграфистом С.А. Высоцким, открывшим в Софийском соборе Киева так называемую «Софийскую» азбуку всего из 28 букв с греческим порядком их следования и начертанием, общим для славянских и греческих букв (ВЫД, ВИА). Чисто славянских букв в ней всего 4 : Б, Ж, Щ, Ш, да к тому же буква Ж помещена над строкой, то есть, как бы факультативно, рис. 1 (ВЫС, с. 18-19). В. Л. Янин смог по этому поводу заявить следующее: «Как бы то ни было, но Киевская азбука обнаруживает существование на Руси и иной системы очередности букв в азбуке, максимально приближенной к системе греческого алфавита, и, следовательно, указывает на вариантность азбук в ранний период бытования кирилловского письма. Думаю, что сумма этих новых источников позволяет с большой уверенностью высказаться в защиту того мнения, согласно которому кирилловское письмо формируется постепенно на основе греческого алфавита, а не имеет единовременного искусственного происхождения. Иными словами, версия об изобретении Кириллом  не кириллицы, а глаголицы представляется весьма основательной» (ЯНИ, с. 55). Правда, на наш взгляд, данное открытие С.А. Высоцкого выглядит лишь косвенным подтверждением создания Кириллом глаголицы. Но подтверждением факта постепенного формирования кирилловской азбуки на Руси - несомненно.

Этот же вывод могли бы сделать и наши болгарские коллеги, обнаружившие, с одной стороны, 42 строки (соответствующие 42 буквам) в так называемой «азбучной молитве» Константина Преславского, что очень много для славянской азбуки, с другой стороны, в разных списках произведения черноризца Храбра «О письменах», где отмечалось не только наличие 38 букв, но и странные сочетания греческих и славянских звуков. Легко видеть, что "греческие" и "славянские" буквы различаются, прежде всего, по твердости-мягкости соответствующих согласных. Можно составить эти пары (по разным спискам): з-зь (зело), л-ль, м-мь, п-пе, т-ть, т+с-ц (произносилось ць), х-хле, т+ш-ч (произносилось чь), ш-шь. Только пара в-б обратная: у греков в (вита) произносилась мягко, тогда как б в древности (бэта) - твердо. Без пары остался мягкий славянский звук жь. До некоторой степени эта же модель распространялась и на гласные: е-ять, но также внутри "славянских" букв: ъ-ь (твердый знак всегда предшествовал мягкому), е-ять, юс большой - юс малый (КУЕ). Иными словами, в славянских языках преобладали мягкие согласные и мягкие (более закрытые, продвинутые вперед) варианты гласных, и это в первую очередь потребовало введения "славянских" букв. Тем самым, перед автором кириллицы стояла проблема отображения в азбуке смягчения (палатализации) звуков, которая и была решена за счет введения специальных "славянских" букв. Но вот странный факт: дети раньше осваивают палатальные, чем твердые согласные, да и при сравнении русского языка с болгарским становится ясно, что палатальный вариант произношения древнее. Так что при сопоставлении русского языка с греческим русский стадиально выглядит древнее.

Приведенные примеры показывают, что разные славянские азбуки создавались для решения различных конкретных задач. Однако наши болгарские коллеги в своем большинстве убеждены, что святой равноапостольный Кирилл создал кириллицу в готовом виде, а потому факт наличия различных азбук, открытый русскими коллегами, их скорее заботит, чем служит подтверждением открытий В.Л. Янина.

Следствия из работ В.Л. Янина. Но на основе этого замечательного вывода отечественного эпиграфиста можно сделать ряд важных следствий. Первое затрагивает социальную сторону письменности, которая, вообще говоря, крайне редко исследуется эпиграфистами. А она такова: эпиграфика изучает письмо всего населения, от царских печатей до владельческой надписи крестьянки на пряслице, от буллы дипломатического документа до граффити скучающего прихожанина на штукатурке церкви. Напротив, палеография исследует письмо книжников, преимущественно монахов и для таких же монахов, а то и для духовных иерархов, бояр, князей и самого царя. Ясно, что этот вид письма предназначен для узкого круга правящей элиты. Это - письмо самого высокого профессионального уровня. Наконец, теория и история алфавита изучает искусственный продукт филологов на базе господствующей письменности: узаконенный вариант начертания, названия, порядка следования и числового значения знаков письма, известный под именем алфавита. Скорее всего, такими филологами являлись преподаватели чтения и письма в монастырях, которые при составлении азбук руководствовались не столько лингвистическими (фонетическими) проблемами,  сколько целями обучения, дидактикой. Но слой преподавателей в те времена был, пожалуй, еще малочисленнее, чем слой правящей и духовной элиты.

Второе следствие - принятие или неприятие духовного продукта нельзя ввести декретом, даже если его изобретателем является важное духовное лицо. В данном случае совершенно неважно, был ли изобретателем кириллицы сам Кирилл, или его брат Мефодий, или их ученики Наум, Горазд, Климент Охридский. Так, в наши дни имеются почитатели творчества поэта-трибуна В.В. Маяковского, который, в частности, предложил такие неологизмы, как «леева» («стальной изливаясь левой»), «двухметроворостая», «флейта-позвоночник», «облако в штанах». Заметим, что ни одно из этих слов или словосочетаний русский язык не принял, хотя современники увлекались творчеством этого модного поэта. В Х веке были популярны «короткие» азбуки, а в ХХ веке гимназисты сложили стишок: «фита да ижица - розга к телу ближится». Иными словами, отдельные буквы азбуки встречались населением отрицательно, поскольку не находили поддержки в практике чтения. Так что хотя азбука может создаваться небольшой группой лиц или даже отдельным лицом, ее принятие может и не состояться, ибо у населения имеются свои требования к отдельным буквам и правилам орфографии.

Третье следствие - развитие азбуки не может занимать несколько десятков лет, а растягивается на целые столетия, поскольку одни и те же проблемы со временем решаются иначе. Так, например, само наличие «азбучных молитв», где первая буква строки употребляется для напоминания о последовательности букв в алфавите, а сама азбука оказывается акростихом, говорит совершенно однозначно о том, что тогда названия букв еще не было, а последовательность букв как раз и задавалась длинной «азбучной молитвой». Позже додумались называть буквы чаще всего двусложно: А-ЗЪ, БУКИ, ВЕДИ, ГЛАГОЛЬ, ДОБРО, ... и вместо громоздкой «азбучной молитвы» запоминали всего три с небольшим десятка слов. Но еще позже и такое название букв показалось громоздким, и их заменили односложными, А , БЭ, ВЭ, ГЭ, ДЭ...

Постепенное развитие азбуки. На определенном этапе развития азбуку нагрузили цифирью и попытались вести арифметические расчеты на буквах, но для арифметики этот вид цифровых обозначений оказался не вполне удачным. Например, если из К вычесть А, получим Iθ, что вызывает недоумение, поскольку вычитая из однозначного числа однозначное, мы ожидаем получить в результате снова однозначное, но никак не двузначное. Поэтому введение арабских (индийских) цифр сняло с алфавита «арифметическую повинность».

Однако на этом развитие азбуки не закончилось, поскольку стал меняться сам облик букв. Устав, полуустав, вязь, скоропись предлагали свои варианты их начертаний; и с точки зрения современного названия шрифтов полуустав ближе к полужирному, а скоропись - к курсиву. Возникает различие между прописными (заглавными) и строчными буквами; оба варианта начертания входят в азбуку; теперь одна буква представлена двумя начертаниями.

Рис. 2. Надписи с рефлексами слоговой графики

Но и на этом формирование алфавита не закончилось. Сначала Арциховский, а затем и Янин обратили внимание на надпись на донце туеса мальчика Онфима из Новгорода (АРЦ, c. 216, рис. 1), относящаяся к первой трети XIII века, рис. 2-1, в крупном виде на рис. 2-2. После изображения азбуки здесь находится изображение слогов, сначала с А: БА-ВА-ГА-ДА-ЖА..., затем с Е и И. Другая надпись - конца XIV-начала XV века из  Новгорода (ЯНЗ, с. 27, грамота 623), рис. 2-3. Это означает, что и в древности изучению слогов уделялось большое внимание, а туес Онфима демонстрирует, что слоги изучались тотчас же за изучением букв, как прямое продолжение изучения азбуки. В современных школах этот этап овладения чтением завуалирован тем, что в букварях помещают специальные тексты, прекрасно членящиеся на открытые слоги. Так что вместо схоластических, абстрактных слов ВА-ВА, ГА-ГА современные школьники читают более понятные фразы: МА-МА МЫ-ЛА РА-МУ. Однако принцип слогового чтения в этих примерах никоим образом не нарушен.

Азбука и силлабарий. Развитие азбуки до силлабария? А в чем же здесь развитие? Известно, что стадиально слоговое письмо предшествовало буквенному. Однако если педагоги XIII века старались свести буквенное письмо к слоговому, то, следовательно, дидактически они считали его проще буквенного. И в виде складов достраивали до него азбуку. От складов отказались только в ХХ веке. На эту сторону открытия А.В. Арциховского и В.Л. Янина пока внимания обращено мало, поскольку она не вписывается в традиционные представления европейских эпиграфистов. Напомню, что в XVIII веке в качестве европейского рассматривалось только буквенное письмо, тогда как иероглифическое и слоговое считались типично азиатскими (AST). Но после открытия Майкла Вентриса, показавшего, что слоговое линейное письмо Б передавало греческие слова, слоговое письмо стало рассматриваться и как европейское. Слоговым было и кипрское письмо.

Разновидностью слогового письма являлось письмо консонантное. И здесь велики успехи отечественных эпиграфистов. Как показал белорусский археолог Г.В. Штыхов, на перстнях XI века из Полоцка написано: КЗ ВСЛВ ПЛТСК и КЗ БРСЪ, что означает КНЯЗЬ ВСЕСЛАВЪ ПОЛОТСКЪЙ и КНЯЗЬ БОРИСЪ (ШТЫ, c. 35). Иными словами, русской письменности известно и консонантное написание.

Из сказанного можно сделать вывод о том, что рассмотренные выше революционные открытия отечественных эпиграфистов обозначили совершенно новые горизонты исследования становления кирилловской азбуки, которая в некоторых отношениях содержит как бы переход к слоговому письму. Либо, напротив, от слогового письма к буквенному. Напомню также, что буквы Я, Ю, Е, недавняя Ё и произносимая еще в начале ХХ века И как ЙИ являются не буквами, а силлабографами, то есть, пережитками слоговой графики. Пока не вполне ясны эти отношения между слоговыми и буквенными аспектами азбуки, времена их формирования, однако дальнейшее развитие эпиграфики позволит выяснить и эти проблемы.

Границы эпиграфики. На этих двух замечательных примерах, а именно на требовании Б.А. Рыбакова давать историю конкретного археологического памятника и на выводах В.Л. Янина о постепенном формировании азбуки можно рассмотреть границы эпиграфики, то есть наличие дисциплин до нее и после нее.

До эпиграфики работает, естественно, археология. Археолог находит исторический памятник, и описывает его с точки зрения естественных наук - геометрии, физики, иногда химии, то есть сообщает его размеры, вес, материал изготовления, место и время находки. Самые важные характеристики памятника - его атрибуция и датировка. На определение этих параметров могут иногда уходить месяцы и годы. Дополнительно может быть показана степень сохранности объекта - наличие сколов, выбоин, вмятин, следов пожара и т.д. Путем обследования наиболее ярких объектов делается вывод о принадлежности данного памятника к той или иной археологической культуре.

Далее подключается эпиграфист. Его задача - дать описание того же исторического памятника с точки зрения гуманитарных наук - лингвистики, искусствоведения, культурологии. Он находит знаки, символы, буквы, силлабографы, орнаменты, рисунки и выясняет их семантику. Если найдены буквообразные знаки, то желательно определить, не принадлежат ли они какой-нибудь системе письма, то есть атрибутировать письменность. Если принадлежат - то прочитать текст именно в той системе письма, а затем перевести на рабочий язык, для русской эпиграфики это будет русский. При этом указать на различные отклонения от нормального начертания букв, от правил орфографии. Показать все случаи наличия лигатур или, напротив, расчлененного или укороченного написания букв. Показать основные грамматические моменты - части речи, падежи, формы времени у глаголов. На основании такого обследования получается дополнительная информация, которая в некоторых случаях позволяет дать новую атрибуцию исторического памятника и уточнить его хронологию.

До недавнего времени я полагал, что подобное естественное разделение научного труда до определенной степени условно, и что там, где недоработал один специалист, его вполне может подменить другой. Да так оно и было, пока обе исторические дисциплины развивались в определенном параллелизме. Однако в советское время археология получила довольно большую поддержку от государства с одной стороны (что позволило посылать археологические экспедиции параллельно в десятки мест на территории СССР), и сокращение общего числа эпиграфистов с другой. Даже цитированные здесь академики Б.А. Рыбаков и В.Л. Янин являются, прежде всего, археологами. Более того, именно статья первого в 1940 году предлагала перестать читать все «буквоподобные знаки», открываемые археологами в процессе раскопок и считать их всего лишь «знаками собственности», «тамгами», то есть, некими логотипами, не имеющими никакого языкового выражения. А их совместная статья 1960 года закрывала все попытки молодых учёных (в лице Н.В. Энговатова) пытаться искать некие более ранние типы письма.

И теперь получилось так, что ныне археологи располагают целой сетью НИИ, в которых работают сотни специалистов, тогда как штатных эпиграфистов в них насчитывается 2-3 человека. Более того, в ряде университетов имеются кафедры археологии, но нет кафедр эпиграфики. Всё это привело к тому, что археологи теперь полагают, что они же являются и эпиграфистами, и потому эпиграфика уже начинает не только обслуживать археологию, но и постепенно оперировать ее научным аппаратом. Ее собственные задачи при этом полагаются малосущественными. Именно поэтому я предложил создать некую эпиграфическую параллель археологии - археонику.