В.А.Чудинов

Внутринаучные сдерживающие факторы. Естественно, что существовали и внутринаучные препоны. Одним из них было весьма распространенное в академической науке чувство некоторого превосходства из-за особого допуска к знаниям, отсутствующее даже в университетской среде. Отличное снабжение НИИ РАН иностранной литературой, возможность ездить на зарубежные конференции, личное знакомство с рядом выдающихся ученых со временем переходит в убеждение в том, что современной науке в принципе известно уже всё, и если ещё и необходимо что-то исследовать, то не очень существенные детали. И если даже сотрудники РАН подобную письменность до сих пор не обнаружили, следовательно, ее и не было никогда. А разного рода предположения XIX века были просто цепью извинительных заблуждений ученых в те дни, когда наука не располагала современной строгой методологией научного поиска. Такого рода иллюзии широко распространены в РАН, порождая определенное научное высокомерие у ее сотрудников.

Наконец, существует и теоретическая база: в советское время было выдвинуто предположение, что письменность появляется вместе с возникновением государства, а до этого она просто не нужна. Поэтому дохристианская и догосударственная письменность у славян и у русских, живших племенным строем, даже если бы и возникла, была бы вскоре забыта за ненадобностью. Если нет государственных актов - законов, постановлений, указов, списков выполненных работ и заготовленных продуктов, короче говоря, если не существует никакой государственной отчетности, то кому и зачем придет в голову обучаться письму? Кому писать и зачем писать? Так что у племен русичей письма не было не потому, что они не настолько талантливы, чтобы не смочь его создать, а потому, что в нем не было ни малейшей потребности - так полагает современная наука.

Но главной причиной, скорее всего, являлась просто научная традиция, или, говоря научным языком, status quo, то есть самосогласованное и непротиворечивое положение вещей на сегодня, которое вовсе не требует существования какой-то новой письменности у славян в дохристианские времена. Введение же такой письменности заставит пересмотреть очень многие положения не только эпиграфики или археологии, но и всей истории. И даже если отдельные академические исследователи могли бы положительно относиться к поискам докирилловской славянской письменности, масштаб перестройки, а точнее, научной революции, связанной с последствиями признания существования такой письменности, ужасают. По сути дела, они потребовали бы строить всю историческую науку заново, а старую историографию забыть. Но на такое научное самоубийство ни одна наука пойти не может. Конечно, научные революции, происходящие время от времени, сметают старые, не отвечающие новым научным реалиям факты, однако когда еще придет такая революция... Пока же, как считают ученые, она еще за горами и грянет не скоро.

Поэтому аналогия с египтологией тут не работает: о Египте и до походов Наполеона говорили как о весьма древней стране, в которой имелись и рисунки, и надписи; труд Шампольона нисколько не опроверг этого положения, а лишь сделал египетские надписи понятными современным исследователям. Что же касается древнейшей Руси, то по античным источникам, дошедшим до нас, она неизвестна, примеры некоторых отдельных надписей на предположительно древнейшей славянской письменности стали появляться в науке только с XIX века, и каждый из них может быть объяснен неким альтернативным способом, так что существование этой самой древнейшей письменности славян пока не имеет для науки достаточной доказательной базы. Ведь признание докирилловской письменности идет вразрез с положениями современной историографии, и потому требования к доказательствам здесь должны быть повышены. Как в юриспруденции: доказывать должен не подозреваемый (действует принцип презумпции невиновности),  а сторона обвинения; при этом как преступники должны быть исключены все остальные, непричастные к деянию лица, и однозначно доказано преступление именно обвиняемого. Иными словами, если кто-то хочет доказать существование докирилловской письменности, он не только обязан показать систему этой письменности, а также образцы ее существования на довольно большом числе примеров, но и исключить все другие альтернативы, например, наличие нечитаемых знаков собственности - тамг, наличие других видов письма со сходными знаками, которых даже в средние века было несколько, и в каждой письменности существовало еще множество вариантов написания. Можно прямо сказать, что на нынешнем уровне развития медиевистики исключить все мыслимые альтернативы практически невозможно, так что создать достаточную доказательную базу нельзя. Это как в математике: существует теорема Гёделя о неполноте всякой формализованной системы.

Заметим, что не только эпиграфика попала в такую ситуацию, когда альтернативная концепция на определенном уровне развития знаний не может быть доказана. Такие ситуации в истории науки известны. Так, например, древние греки настолько далеко продвинули геометрию, что могли геометрическим способом решать как уравнения первой степени (которые они на геометрическом языке называли линейными), так и уравнения второй степени (которые на том же языке стали называться квадратными), а в некоторых случаях - и уравнения третьей степени (кубические). Возникший в Новое время математический анализ (дифференциальное и интегральное исчисление) явился аналитической альтернативой геометрическому методу, некоей ни с чем не сообразной математической диковинкой, которая смогла уже решать уравнения более высоких степеней, однако в XVII и XVIII веках все эти формулы воспринимались, так сказать, на веру, поскольку основное понятие - бесконечно малой величины - не имело достаточной доказательной базы. Такая база появилась только в XIX веке в виде теории пределов, которую создали Коши и Вейерштрасс. Так что два века классические математики, придерживавшиеся геометрических взглядов, имели полное право критиковать своих противников, сторонников аналитического подхода, за полную бездоказательность их работ. Правда, бездоказательный аналитический метод очень скоро показал свою высокую продуктивность и эффективность, так что сторонники геометрического подхода, несмотря на свою полную законность, вынуждены были молча смотреть, как постепенно решаются те проблемы, которые геометрическим методом решить было нельзя. И когда была создана теория пределов, стало ясно, что классическое геометрическое представление математики является частным случаем более общего аналитического.

Эпиграфисты-любители. Нечто похожее возникает сейчас в отечественной эпиграфистике. Поскольку академические исследователи не желают заниматься проблемой докирилловской письменности по изложенным выше причинам, свои исследования начали проводить любители. После ряда совершенно неудачных попыток, обзор которых был сделан в упомянутой выше книге академика В.А. Истрина, некоторая подвижка произошла в первой работе Г.С. Гриневича (ГРЖ). Замечу, что сама эта статья написана в популярной манере, эпиграфическая деятельность в ней представлена как легкая прогулка по недешифрованным видам письма, все реальные трудности эпиграфического исследования там обойдены, а большинство из них и вообще неизвестны этому новичку, геологу по профессии, так что результаты его чтений не только не напоминают славянские слова, но и вряд ли принадлежат вообще каким-либо языкам мира. Говоря о «некоторой подвижке», я имею в виду то, что среди всего этого эпиграфического шлака Г.С. Гриневич все-таки смог обнаружить около двух десятков восточнославянских надписей с неизвестными знаками и около трети из них были, как показывают дальнейшие исследования, определены верно. Но такой вывод можно сделать только ретроспективно, ибо легкая для чтения статья этого исследователя оказывается совершенно чудовищной с точки зрения профессионального эпиграфиста, как по методам исследования, так и по результатам.

Кстати, до данной статьи Г.С. Гриневич дал свое интервью газете «Советская Россия» в 1984 году (ПЛА), а петербургский эпиграфист Ю.В. Откупщиков отозвался на него, в частности, так: «К сожалению, публикация статьи "Праславяне на Крите?" дана под рубрикой "Авторитетное мнение" со ссылкой на положительный отзыв ученого с весьма почтенными степенями. Между тем, ложнопатриотические тенденции, отраженные в известной формуле "Россия - родина слонов", еще в XIX веке были осуждены выдающимся специалистом по русскому и славянскому языкознанию Ф.И. Буслаевым. "Славянские фанатики, - писал он, - вместе с Данковским греческий текст Гомера читали с славянским словарем и с славянскою грамматикою, почитая певца Илиады своим соотечественником, или вместе с Колларом пробегали по этрусским и римским развалинам, отыскивая под ними следы древнейшей цивилизации славянской". Если надписи на Фестском диске предлагали читать по-лувийски, по-фински, по-семитски, то почему бы ни попробовать прочитать ее по-русски? Пытался же один дешифровщик читать недешифрованную карийскую надпись... по-украински, обнаружив в ней "украинское" имя Микифор!» (ОТК, с. 3-4). Иного и ожидать нельзя, ибо полученный Г.С. Гриневичем текст ЦЁ ГОСЫ ЧЕИ БЯ ЖЕ НИ ЩОШЪ ЦЁ ГОСЫ ННО ПО ЧЕИ ВЪ МЯСО НОУВЫЙА ЩЁ ВЫ ЙУ ОЩЁ МСЯ ЧВЁ ВЫ... трудно назвать русским или праславянским.

Последующие книги Г.С. Гриневича не только не улучшили его эпиграфические изыскания, а лишь усилили представления о нем, как о человеке, весьма далеком от эпиграфики. Перечислять их нет никакой необходимости. К сожалению, они породили целое направление подражателей, которые стремятся несколько «улучшить» совершенно неприемлемые результаты Г.С. Гриневича, давая столь же нелепые чтения. Например, А. Дмитриенко «читает» сторону А Фестского диска чуть иначе: ЦЕ ГОС(Т)Ь РОЙ Б(Л)АЗ(Н)Я НЫ ШЕ(Д)ШЕ ОТЪ ЦЕ ГОС(Т)Ь ННПО РОЙ ОТ (нечитаемо) ОТЪ МЕСТУ (ДМИ, с. 132). Оттого, что сквозь невнятное бормотание здесь иногда появляются не к месту вставленные русские слова, смысл текста не становится яснее.

Проблема существования неизвестной славянской письменности. Продолжил данное направление исследований автор данных строк, успевший, к счастью, получить филологическое образование в МГУ. Мне было совершенно ясно, что путь Г.С. Гриневича - совершенно бесперспективный, лишь увеличивающий количество эпиграфического мусора. Верить следовало не ему, а тем перечисленным выше весьма авторитетным ученым XIX века, которые показывали надписи, сделанные действительно неведомыми знаками, которые не читались ни в одной из известных систем письма. Являясь университетским профессором и входя в ряд ученых советов, я прекрасно понимал, что данное направление эпиграфических исследований не только не приветствуется академической наукой, но и опорочено деятельностью многих неумелых предшественников. Поэтому действовать тут предстояло чрезвычайно осторожно и в строго научных рамках. И начинать нужно было не с самих чтений, а с постановки ряда теоретических проблем.

Первое, что предстояло выяснить - а существуют ли сами нечитаемые тексты? Пример Г.С. Гриневича - 20 выбранных наугад надписей с незнакомой графикой, совершенно не убеждали. Если существовала древняя славянская письменность, дожившая до средних веков, то число примеров должно исчисляться сотнями и тысячами. Пришлось создавать картотеку;  и примерно трехлетняя почти ежедневная работа в Исторической библиотеке города Москвы принесла свои результаты. Надписи я собирал, рассматривая археологические монографии и статьи не только России, Белоруссии и Украины, но и таких славянских стран, как Болгария, Македония, Сербия, Хорватия, Словения, в меньшей степени Польша, Чехия и Словакия.  После того, как количество надписей перевалило за 500, я понял, что данная эпиграфическая реальность действительно существует, а гениальность исследователей XIX века состояла в том, что они смогли верно указать на нее по единичным образцам. Гриневич назвал ее длинно, «письменность типа черт и резов», я - кратко (и позже нашел подтверждение этому названию) - руница.

Проблема отсутствия упоминаний о рунице в отечественной эпиграфике. Но если подобные надписи существуют, каким же образом археологи и эпиграфисты ухитряются их не обнаруживать? Ведь, казалось бы, каждая такая надпись должна сразу же приковать к себе внимание исследователя. Пришлось решать и эту проблему. На самом деле, каждый ученый поступает своим образом. Наиболее простой способ - признать надпись нечитаемой - а таких в эпиграфической практике накопилось немало. Причин для невозможности прочитать надпись множество - неопытность руки писавшего, плохой материал, нестандартность начертаний и т.д. В других случаях ученый полагает, что в принципе прочитать надпись можно, но она, якобы, непонятно как ориентирована, так что знаки, очень похожие на СТКЛ (и действительно читаемые с помощью руницы как СЬТЕКЪЛО) якобы прочитать невозможно (ВИС). В третьем случае надпись на подсвечнике не видна потому, что освещение сделано с боков, так что сама надпись оказывается в тени, а в тексте статьи о ней не говорится ни слова (КОЛ, с. 215, рис. 28-2). Простейший и относительно честный прием - показать надпись на рисунке так, как она есть, но в тексте статьи об этом вообще не упоминать (КАР, с. 67). Честь академической науки при этом не страдает, но непонятная надпись в то же самое время показана, так что придраться к ученым по поводу утаивания ими эпиграфической информации нет повода.

Вообще же для медиевистики характерна попытка чтения надписей с помощью экзотических для Руси систем письма. Так, уже упомянутый фон Френ считал надпись эль Недима синайской  (FRA, р. 513), две исследовательницы сошлись на том, что надпись из Тимерево под Ярославлем является арабской (ФЕХ), ранняя скифская надпись признается арамейской (ЧЕЖ), хотя ни одного знака, похожего на знаки арамейского письма на ней нет, а прочитанная надпись состоит только из согласных звуков, SWGHMŠ. Между тем, все эти надписи написаны одним и тем же слоговым русским письмом - руницей, прекрасно на ней читаются и дают самые прозаические значения, например, ДАЙ (КОНЮ) ЕСТЬ (ЖЕВАТЬ) ПОСЕРЕДИНЕ. Особенно часто надписи руницей пытаются прочитать как скандинавские руны, и это характерно даже для опытных исследователей XIX-XX веков. Поскольку в моих книгах я выявил этот аспект достаточно полно, здесь не хотелось бы повторяться.

Получался странный парадокс: очень приветствовались находки и атрибуции весьма нехарактерных систем письма на Руси, и в то же время преследовались всякие попытки чтения данных надписей именно по-русски (последняя тенденция характерна и для сего дня). Более того, оказалось (после критического чтения этимологического словаря русского языка Макса Фасмера), что то же самое мы имеем и в языкознании: всячески поощряются нахождения любых заимствованных в русский язык слов, и в то же время почти не исследуются или исследуются крайне плохо слова русского происхождения, а заимствования из русского языка в другие языки практически не изучаются. Как это всё объяснить? - Ответ один: этим исследователям хочется доказать, что русская письменность, как и весь русский язык - несамобытны, а собрали лучшие достижения, так сказать, «с миру по нитке». И когда я прочитал строки археолога Седова о том, что Русь в поздней античности имела периферийную римскую культуру, сомнений более не оставалось: изучается не реальная Русь с ее культурой, а некий миф Запада о том, что Русь это снега, медведи, богом забытые задворки Европы. И на этот миф работает современная археологическая и эпиграфическая мысль России.