В.А.Чудинов

Переход от образования к образовательным услугам. Еще одним новшеством нового закона стал переход от создания системы образования к созданию системы образовательных услуг. Вообще говоря, на первый взгляд не совсем понятно, чем одно отличается от другого. Поясню это на примере медицины, которая постепенно тоже переходит от лечения больного к оказанию медицинских услуг. Допустим, у пациента случился сердечный приступ. Приехала скорая помощь, измерила температуру и давление, и поставила горчичник как самый дешевый медицинский препарат. Вот и всё! А больной почему-то умер.

Но с точки зрения закона всё правильно, и не подкопаешься. Услуга была оказана! Бригада врачей приехала? - Да. Диагностические действия производились? - Да! Лечебные действия произведены? - Да!! - А то, что больной умер, это его личное дело. Нигде не сказано, что больного надо лечить - надо лишь оказывать услуги медицинского характера.

То же самое и в образовании. Достаточно прочитать лекции полупустому залу и провести семинары, где из группы присутствует три студента. Пишу это по собственному опыту. Спросить со студентов больше некогда, ибо в ряде вузов зачеты, экзамены и консультации отменены, аттестация идёт по текущей успеваемости. В результате те три студента, которые исправно посещали занятия, получают зачет или хорошую оценку за экзамен, даже если они данный учебный курс не усвоили. Остальные приносят в деканат справки о болезни - их прогулы носили вынужденный характер. Поэтому преподаватель назначает дату переэкзаменовки, но в своё свободное время, поскольку эти неучтённые расписанием часы ему никто не оплачивает. Естественно, спрашивать студентов в день переэкзаменовки бессмысленно - студент не готов к экзамену. А если ему не проставить экзамен, на него опять придётся потратить собственное время еще раз с тем же результатом. Поэтому при существующей системе оплаты преподавательского труда ни профессор, ни доцент не заинтересованы в том, чтобы разбираться в глубине знаний студента или даже в их элементарном наличии. Так что приход студента его автоматически обрекает на получение зачета или хорошей оценки за сдачу экзамена.

Возникает законный вопрос - а почему же студенты не ходят на занятия? - Тут две причины. Первая - большинство студентов теперь, в отличие от ситуации в СССР, за своё образование платят. И, следовательно, в учебное время им нужно работать. А если удаётся изредка отпроситься с работы, тогда можно где-то раз в месяц явиться на занятия, чтобы понять, какие предметы изучаются в этом семестре. Вторая причина - если преподаватель вынужден зачесть свой предмет, то зачем его учить, и зачем посещать занятия регулярно? Можно это делать от случая к случаю. Всё равно результаты будут нормальными.

Один раз я уже столкнулся с таким подходом, когда в начале 90-х годов поступил на работу в качестве профессора в Московский экстерный гуманитарный университет (МЭГУ). Автор новой системы образования, Николай Николаевич Халаджан, уверял, что лекции и семинары устарели, как и сама система устного экзамена. Поэтому он их решительно отменил (а несколько профессоров, в том числе и я, в первый семестр подпольно все-таки читали лекции и проводили семинары, пусть в минимальном количестве). Итог выяснялся по предъявлению специальной книжки, которая в себе соединяла и учебник, и конспект. Так что на каждом развороте этой книжки слева давались какие-то положения науки в самом доступном (примитивном) виде, а справа формулировалось три вопроса, и под каждым из них давалось несколько строк на письменный ответ. Так что груду учебников читать было необязательно; студенту было достаточно вникнуть в одну страничку с некой схемой и пояснением к ней, чтобы ответить на три вопроса. Первое поколение студентов давало развернутые ответы, им не хватало строк, и они заполняли мелким почерком поля сверху, внизу и сбоку, но второе поколение уже давало краткие ответы, так что оставались свободные строки.

Экзамен состоял в пролистывании этого «реферата»; если все страницы заполнены (неважно кем - самим студентом, его друзьями или родственниками), то полагалось выставлять максимальный балл; если по забывчивости или по нехватке времени какие-то вопросы не были отмечены, балл снижался. Понятно, что в первый семестр заполненный реферат был только предлогом для устного экзамена, своеобразным допуском. И хотя Халаджан платил за сессию в течение всего семестра (а преподаватель приходил только раз в неделю), выяснилось, что в октябре, ноябре и декабре приходило сдавать предмет по 3-4 студента, а в январе - по 30-40. И ему пришлось за январь выплатить преподавателям зарплату, сопоставимую со всеми предыдущими месяцами. - Тогда он запретил принимать зачеты и экзамены повторно за оплату; иначе говоря, зачет оплачивался преподавателю только один раз - когда появлялся студент. Если учащийся ничего не знал, и преподаватель ставил ему незачёт, то последующие визиты студента шли за счёт свободного времени преподавателя и не оплачивались. Разумеется, преподаватели, воспитанные в традициях советской школы, всё равно добивались от студентов знаний и встречались со студентами столько раз, сколько было нужно.

Однако энтузиазм со временем иссякал, и с каждой сессией уровень знаний, необходимый для сдачи зачёта, понижался. Теперь оплата сократилась не только по количеству дней, но и по количеству часов; скажем, на группу из 30 человек давали оплаченных 3 часа. Следовательно, на человека в среднем отводилось по 10 минут - за это время можно успеть только пролистать конспект, а также сделать записи в зачетке и в экзаменационной ведомости. Заметив это, студенты перестали не только готовиться к зачетам и экзаменам для устных ответов, но и заполнять рефераты. Было проще купить такой реферат у студента предыдущего года или семестра и переставить на него обложку со своими данными. - Но на этом этапе у каждого студента всё-таки имелся реферат по каждому предмету. А если его не было, студент к сдаче не допускался.

Прошло еще несколько лет. Произошла очередная подвижка. Студент то ли приносил купленные справки о болезни, то ли договаривался с деканом иным способом, но в конце каждого зачетного дня появлялся декан с небольшой стопкой зачетных книжек и просил проставить зачет или экзамен именно этим студентам. С каждой сессией уменьшалось число рефератов и росло число зачеток, где студентам проставляли аттестацию «просто так». - С другой стороны, с каждым семестром росла демагогия Халаджана. Несмотря на то, что в его учебном заведении образование давалось в течение 3-х лет вместо положенных 4-х, он в каких-то своих фантазиях, подсчитав общее число изучаемых (на самом деле не изучаемых, а фиктивно принимаемых) дисциплин, пришел к выводу о том, что его МЭГУ даёт образование, равное трём образованиям МГУ, и  даже изобрел новое слово для своего детища, ТРИПЕДИУМ. Когда он впервые произнёс этот термин, слушатели покатились со смеху, а Минвуз такое название не утвердил.

Я понял, что мне работать в трипедиуме нет ни малейшего смысла, я - профессионал, а не «надуватель щёк», и что для простого проставлении автографа в зачетке докторский диплом и аттестат профессора вовсе не требуются. Заниматься обманом я не привык - и я  срочно уволился из МЭГУ, хотя в то время занимал довольно высокий пост и был у руководства на высоком счету. Я подумал, что этот страшный сон больше никогда не повторится - и вот, через 20 лет, по пути Халаджана пошло государственное высшее образование. Для меня это  стало шоком.

Пример объединения.  Одной из мер по усилению «эффективности» вузов оказалось их слияние, которое и было осуществлено в некоторых случаях. Было бы любопытно посмотреть, к чему это привело.

Вуз оказался разделенным на две территории. Даже если студенты продолжали учиться в родных стенах, новый ректорат и другое руководство оказалось на большом расстоянии, так что влитое учебное заведение становилось простым филиалом своего более крупного хозяина. Естественно, что всё старое руководство, а частично и другие сотрудники (за редким исключением особо лояльных) увольнялись, а преподаватели вуза-хозяина должны были осваивать новое место работы, как правило, более удаленное от их места жительства, чем прежде. Увязывать расписание на новом и старом местах работы оказывалось делом весьма сложным.

Уволенному руководству давали право на мародёрство: вывезти ту мебель, которую они посчитали возможной приватизировать. В результате вуз-хозяин получил в своё распоряжение голые стены. Мне известен случай, когда старое руководство сняло и вывезло даже паркет с пола и унитазы из туалетов.

Ряд учебных дисциплин студентам приходилось случать в новом помещении, что опять порождало сложности и с расписанием, и с дополнительными поездками по Москве. Можно ли после этого утверждать, что знания студентов в таких условиях стали более прочными и обширными?

Профессура как жертва. Но даже если никакого объединения вузов не произошло, под нож пошла профессура. Казалось бы, как же это стало возможным? Да и зачем?

Как ни странно, всему виной стало распоряжение об увеличении зарплаты работников высшей школы. Вроде бы само по себе такое решение было долгожданным и весьма своевременным, даже несколько запоздалым. Однако с одной стороны, теперь Минвуз стал финансировать не учебные заведения напрямую, по количеству ППС, а перечислять деньги только на зачисленных бюджетных студентов. А чтобы вуз не принимал на первый курс в десять раз больше студентов, чем будут учиться в вузе реально (остальные 90 процентов могут не сдать первой сессии), некая сторонняя общественная организация стала выделять квоты на приём, а по сути дела - регулировать финансовые потоки в системе образования. Иначе говоря, высшую школу посадили на скудный государственный паёк.

Если не хватает средств - нужно зарабатывать самим. Но как? Первый способ - это приём платных студентов. В последние годы платным стало сначала вечернее отделение, затем - восстановленное из небытия заочное, а позже Минвуз снял ограничение и на приём платных дневных студентов. Понятно, что чем меньше дотации государства, тем дороже стоимость платного образования. У ряда престижных вузов она теперь стала много выше стоимости образования в некоторых западных странах, например, в Швейцарии. Если учесть, что и стоимость проживания в таких городах как Москва и Петербург выше, чем во многих городах Запада, получается, что наш родной Минвуз постепенно выдавливает нашу молодёжь на обучение за границами России. Иначе говоря, со временем к нам вернутся плохо говорящие по-русски специалисты с западным мышлением. Перефразируя старую поговорку, если мы не хотим кормить чужих и чуждых нам специалистов, нужно кормить своих.

Раньше большие доходы вузу приносили подготовительные отделения, поскольку вступительные экзамены в каждом вузе были своими если не по названию сдаваемых предметов, то по особенностям и глубине задаваемых на них вопросов. Однако теперь выпускные экзамены в школах, ЕГЭ, оказываются одновременно и вступительными, так что подготовительные отделения вузов сжались до крохотного размера, подготавливая лиц, которых по каким-то причинам (из-за болезней, службе в армии, нахождении за рубежом) не смогли своевременно сдать ЕГЭ. Либо сдали его не так, как хотелось бы.

В своё время ЕГЭ было введено для того, чтобы студенты с периферии имели бы возможность поступить в престижный вуз, не платя за дополнительную подготовку. Однако за высокий балл по ЕГЭ теперь всё равно приходится доплачивать. А поступление в престижный вуз не отменяет платы за учебники и проживание, которые теперь резко возросли. Ибо теперь стоимость проживания в общежитии регулирует не Министерство, а сами вузы. А им средств катастрофически не хватает.

Вторая статья дополнительного дохода  вуза - это существующие при нём  Институты повышения квалификации преподавателей, ибо раз в пять лет каждый преподаватель обязан повышать свою квалификацию. Однако если раньше это повышение квалификации оплачивало Министерство, то теперь должен платить родной вуз преподавателя. В результате происходит только перераспределение тех же самых вузовских денег между разными вузами, новых доходов это не приносит.

Имеется, правда, еще дополнительное образование для желающих, однако и оно приносит незначительный доход. Можно, разумеется, сдавать в аренду какие-то помещения, однако, как правило, вузу и самому не хватает метража для проведения полноценных занятий, и немало вузов имеет две смены обучения.

Словом, легальных способов заработка вузу почти не осталось. - Но если уменьшились доходы, то должны уменьшиться и расходы. А кто зарабатывает больше других? В наши дни администрация, но на сокращения доходов самой себе, то есть, на финансовое самоубийство, она пойти не может. - Следовательно, нужно сократить самых высокооплачиваемых работников, то есть, профессуру. Разумеется, не всех - можно оставить на крупный вуз человек 10 для рекламы, но и достаточно. Ведь если теперь главное - не качество образования, а лишь проведение чисто формальных лекций и семинаров, то профессура с ее высокими критериями знания просто не нужна. Она становится тормозом реформ в этом направлении. Она, образно говоря, опять становится «белой» по отношению к «красным» революционерам от образований. Так что - ату ее!

Однако если довести эту мысль до конца, получается, что «очистка» вузов от наиболее профессиональной части сотрудников резко уменьшит число лекторов и составителей учебно-методических комплексов. Но умники из Минвуза продумали и это. Нагрузка на остальных повышается в полтора раза. Если раньше нагрузку можно было выполнить, имея в неделю два лекционных потока и шесть групп семинарских занятий, то теперь реально она составила 4 потока и 12 групп, то есть увеличилась вдвое. (А в 1,5 раза она поднялась в среднем, ибо для заведующих кафедрой, деканов и их заместителей, директоров институтов и их заместителей, ректора и проректоров она не поднялась вовсе. Так кто-то за них должен ее выполнять?)

А что дальше? - Это тоже понятно. Дальше самыми высокооплачиваемыми станут доценты. Их также сократят. И основным контингентом работников высшей школы станут ассистенты, которые будут просто озвучивать на лекциях новые учебники, созданные только для получения прибыли, а не для хорошего усвоения материала. А чем писать собственные учебники, дешевле переводить зарубежные, у которых истёк срок давности по выплате авторского гонорара. Если у профессора может быть известное имя, даже мировое, то с мнением рядового ассистента никто считаться не будет, ему что прикажет сделать руководство, он то и сделает.

Но тогда какой стимул останется для защиты кандидатских и докторских диссертаций? - Никакого, мы скатимся на образовательный уровень Уганды или Кении.

Короче говоря, наша образовательная армия станет состоять только из рядовых с редкими сержантами и прапорщиками. Офицеры от образования окажутся вузам не по карману.  Не правда ли, приятная перспектива?