В.А.Чудинов

Попытка представить эволюцию лингвистов. «Итак, оба они занимаются только современным русским языком.  Зализняк совершенно очевидно начинал с этого («Русское именное словоизменение», «Грамматический словарь русского языка»), постепенно расширяя интерес на историю языка (обнаружив самую древнюю русскую, не славянскую форму современного языка в древненовгородском диалекте) и на его памятники, вплоть до литературных (исследование подлинности «Слова о полку Игореве»). Попутно, по мере охвата конкретных материалов русского языка, Зализняк создает частные теории той или иной стороны языка (теория акцентуации, энклитик). В конце концов, в его интересах ясно обозначился переход к общим проблемам индоевропеистики и лингвистики - к популяризации и систематизации господствующих современных идей. Чудинов фокусировал свою специализацию с гораздо большего охвата наук. Сначала он учился на физика, потом параллельно стал обучаться и филологии. Но физиком проработал недолго, переквалифицировавшись (через аспирантуру и защиту) в философы. И, лишь став профессиональным философом-преподавателем, взялся (с середины 70-х гг.) за фило-любительское изучение слова-логики - русского корнесловия. Только в 90-е гг. две линии его занятий (философия-методология и филология, любомудрие и словолюбие) сошлись, и он занялся чтением древних надписей, дойдя до своей системы только в начале нынешнего тысячелетия. Очевидно, что все его занятия русским языком имеют вполне прикладной характер. Это явно экспериментальная физическая наука, идущая методом проб и ошибок. Как любой экспериментатор, Чудинов начал с самого простого и доступного (с классических народных этимологий), повторяя все научные и донаучные предрассудки. Но по мере исследования предмета, по мере экспериментирования и накапливания опыта, постепенно дошел до своей полуэмпирической популярно-популистской теории, сводящей в одно целое главный предрассудок науки (идею исходного праязыка) и главный предрассудок любого народного этимолога (родной язык - вечный). Так и получилось в его теории, что всё более русский язык обнаруживается как всё более древний праязык всего человечества. При этом, разумеется, промежуточные праязыки последовательно, по мере глобализации эпиграфического опыта, аннулируются как выдумки лингвистов. Насколько я знаю, первые заявления такого рода были в книге «Руница и тайны археологии Руси» в 2003 г., где Чудинов подверг сомнению, «что славяне V-VI вв. н.э. говорили на одном языке (то есть у них было общеславянское единство), а позже, веке в X-XII, такое же единство было у восточных славян, которые тоже говорили на едином восточнославянском языке».

Таким образом, Рассказов представил свою версию эволюции взглядов Зализняка и моих, начав с совершенно неверной посылки, будто бы мы оба занимаемся современным русским языком. На самом деле, мы занимаемся реконструкцией более ранних фаз существования русского языка, опираясь на разные источники. Зализняк опирался на Новгородские грамоты, выделив древненовгородский диалект. Я показал, расшифровав одну надпись Х века на сербской церкви, что был сербский диалект русского языка, а дешифровав этрусские надписи, выявил этрусский диалект, показав далее, что он отличается от скифского диалекта русского языка. Возможно, что существовал также венетский и ретский (ретийский), а также фракийский диалекты того же русского языка, однако пока у меня слишком мало данных, чтобы говорить об этом уверенно. Однако все эти диалекты принадлежат примерно к одной эпохе, антично-раннесредневековой.

Разумеется, существовали и более ранние диалекты русского языка, однако массив надписей на камнях палеолитического времени слишком мал, чтобы уверенно говорить о различении диалектов, ибо и сам язык того времени пока выявлен слишком слабо.

Зализняк возражал как раз против наиболее исследованного мною этрусского диалекта, соединенного с нормативным русским языком того времени, полагая, в первую очередь, что тот русский язык, который был выявлен мною на этрусских надписях, существовать не может, как если бы имел право на существование только русский язык Новгорода, но не Смоленска и Полоцка, занесенный на Крит и в Тоскану. При этом никаких научных аргументов, почему такой диалект не мог бы существовать, он не дал, просто обвинив меня в дилетантизме. Но в этом как раз и состоял его собственный дилетантизм, ибо смоленско-полоцким диалектом он не занимался.

Что касается Рассказова, то он атрибутирует (не будучи специалистом по философии науки) мою теорию как «полуэмпирическую популярно-популистскую», опять-таки попадая пальцем в небо, ибо такого класса теорий не существует. Полуэмпирической являются такие теории, которые основаны частично на фактах, частично на домыслах. Я же ничего заранее не предполагал, а лишь констатировал некоторые диалектные черты, например, ЖЕНДЧА вместо ЖЕНЩИНА или ШЕДЧЛЕ вместо ШЕДШИЙ, или АЛ вместо БЫЛ, или Е вместо ЕСТЬ, или АЧИЛ вместо ПОЧИЛ в этрусском. А также МАЛКО вместо МАЛО, ПЕТКА вместо ПЯТНИЦА, СВЕ вместо ВСЕ, У ХРАМЕ вместо В ХРАМЕ в сербском диалекте. Разумеется, это - далеко не полный список диалектных черт, однако вся их совокупность всё-таки не делает русский язык этих надписей качественно другим, ибо затрагивает по большей части фонетику и орфографию, но не грамматику. Поэтому я и пришел к выводу, что мы имеем дело с диалектными чертами единого русского языка, но, однако, не с диалектами современного русского языка. Таким образом, мои выводы основаны на полностью эмпирической базе, и их нельзя считать полуэмпирическими.

Затем Рассказов путает суть теории с методом ее изложения. Теория может быть научной и ненаучной (причём критерии ненаучности настолько размыты, что их можно обнаружить практически у любой собственно научной теории). А излагать ее можно строго (с научной терминологией, формулами, графиками и прочими атрибутами научного языка), а можно нестрого, но доходчиво (популярно). Научная теория не становится ненаучной от популярных методов ее изложения, зато она овладевает гораздо более широким контингентом читателей и почитателей. Что же касается популизма, то это термин вообще не философии науки, а политики. Наука отталкивается от природы вещей, а не от того, что хотят слышать политики. Считать, например, что открытие цепной реакции деления атомного ядра, приведшее к появлению атомной бомбы и вооружившее политиков нескольких стран оружием колоссальной разрушительной силы, было популизмом физиков-ядерщиков, нет никаких оснований, хотя это открытие было использовано в интересах очень небольшой группы людей, обличенных властью. Точно так же исследование расовых особенностей людей разных стран нельзя считать заигрыванием, например, с европейцами, если выводы этой науки показывают физиологические преимущества европейцев. И до сих пор никто не считает, что открытие археологами новых статуй древней Греции или Рима есть проявление западного популизма, поскольку такого рода артефакты укрепляют взгляды на античность, как на колыбель западной цивилизации. А вот открытие древнейшей русской письменности на камнях почему-то рассматривается как популизм в пользу русских, а не как строго научный факт, не имеющий никакого отношения к возвеличиванию или принижению русских. Еще раз повторяю, если бы на камнях вычитывались немецкие или финикийские слова, ни один мой критик не имел бы ни малейших оснований обвинять меня в популизме. Так что это обвинение Рассказова - просто надуманное.

Наконец, насчет якобы аннулирования мною промежуточных праязыков. Я этого никогда не делал. Я лишь показывал, что тот язык, который сравнительное языкознание называет восточноевропейским, общеславянским, индоевропейским и, наконец, ностратическим, на самом деле является одним и тем же допотопным языком, а именно - русским. Но, конечно же, на другой стадии его развития. Так вместо слова БЕРИ в нем звучало БЕРОЙ, вместо ИМЕЯ - ИМУЧИ, вместо ПРОКОЛКА - ЖАЛЕВО, вместо БРАСЛЕТ - РУЧИЦА, вместо ПЛОМБА - ВЖАТЕЦ и ВЫЖАТЕЦ, вместо ОБЛАСТЬ или КРАЙ - РУСЬ и т.д. В этом смысле я не аннулировал, а лишь переименовал то, что было достигнуто сравнительным языкознанием.

Новое старое знание. «Если сопоставлять это с традиционными школьными представлениями об истории русского языка (протославянский язык - 2-1 тыс. до н.э., праславянский I-VII вв. н.э., древнерусский, он же восточнославянский, - Х-ХII-ХIV вв. н.э., русский - с ХIV в. - см., например, в интернете сводку «Центра развития русского языка»: http://www.ruscenter.ru/33.html), то заявления Чудинова, конечно, выглядят революционными. Однако если соотнести это с новыми данными серьёзной исторической лингвистики (О.Н. Трубачёв уже лет двадцать назад), то мы увидим, что Чудинов только в более категоричной форме озвучивает то, что эта наука поняла своими способами».

Как говорится, спасибо на добром слове. Хотя опять звучит противопоставление «учения Чудинова» «серьёзной науке», как если бы я занимался наукой несерьёзной. И весьма комично звучит словосочетание «новые данные» применительно к сочинениям О.Н. Трубачева 20-летней давности. Во всяком случае, сам Олег Николаевич несколько раз мне лично говорил о том, что мои данные «слишком новы». Почему он и возражал против моего присутствия на 13-м съезде славистов в Любляне в 2003 году. Но он никогда - ни при наших с ним встречах на втором этаже Института языкознания в его кабинете, ни ранее - на 12-м съезде славистов в Кракове, где мы с ним беседовали чуть ли не каждый день, не считал мои взгляды «несерьёзными». Об этом можно узнать, например, у его супруги Галины Александровны Богатовой, с которой у нас за последние лет 15 установились весьма дружеские отношения.

«На счастье, речь идёт об уже упомянутом открытии Зализняка: «Расширение знаний о древненовгородском диалекте привело к падению традиционного представления о монолитном единстве правосточнославянского языка» («Значение берестяных грамот для истории русского языка» - http://www.philology.ru/linguistics2/zaliznyak-03.htm). Я намеренно подобрал такую цитату, которая бы парадоксально содержала в себе множество нетрадиционных смыслов. Новгородский диалект всегда считался диалектом древнерусского языка (см., например, В.В. Виноградова: «...(новгородский, псковский и полоцко-смоленско-витебский)... Эта группа говоров северо-западного угла древней России явно обособлялась от остальных восточнославянских говоров» ¬-http://www.philology.ru/linguistics2/vinogradov-78a.htm). А Зализняк относит его скорее к позднему праславянскому, чем к восточнославянскому («Мы  вправе  говорить  еще  и  в  XI в.  о  позднем праславянском языке и его диалектах. Соответственно,  древненовгородский диалект этого раннего периода предстает просто как диалект позднего праславянского языка, входящий в группу  восточнославянских  диалектов» - «Древненовгородский диалект», http://gramoty.ru/dnd/full/005Vvedenie.pdf). Но этот же диалект позже - «один из двух главных компонентов будущего великорусского языка»: «современный литературный русский язык предстает как продукт сближения и объединения двух древних диалектных систем - центрально-восточной (ростово-суздальской и рязанской) и северо-западной (новгородско-псковской)» («Значение...грамот»). Нетрудно заметить, что живой древнерусский язык, детально изученный только недавно и только в его (Зализняк сознательно предлагает такую двойственность пра-древнерусского = поздне-праславянскому) древненовгородском диалекте (в отличие от книжно-словесного древнерусского, представленного в многообразной письменности и называемого Зализняком стандартным, или наддиалектным) тут как-то испаряется. Нет никаких строгих данных в пользу того, что центрально-восточный диалект был гораздо больше подобен южно-славянским (Зализняк признает гипотетичность этого своего предпочтения: «Из общих соображений можно предполагать,  что  она  была ... ориентирована  на столичный, т. е. киевский, говор» - «Древненовгородский диалект»), нежели древненовгородскому диалекту. Наоборот, с точки зрения теории (марровской хотя бы, которая подтверждена Зализняком на частном примере исчезновения восточнославянского праязыка) и реально наблюдаемой современной типологии восточнославянских языков, а также географии Русской равнины нужно предположить не два, а именно три диалектных узуса  (северо-западный, центрально-восточный и юго-западный), в контаминации которых на основе центрального диалекта (русского субстрата) и сформировался современный русский язык сначала как книжный древнерусский, а потом как живой (?) старорусский. Зализняк: «Примерно до конца XIII в. наддиалектная форма древнерусского языка в основном едина для всей древней Руси. С XIV в. на будущей великорусской территории функцию основных представителей данной системы начинают выполнять владимиро-суздальские и московские документы. Соответственно, с точки зрения Новгорода наддиалектная форма древнерусского языка начинает отождествляться в эту эпоху с его московской формой» («Древненовгородский диалект»). Только тогда, когда будут найдены и проанализированы многочисленные памятники ещё двух предполагаемых диалектов (древнекиевского и «древневолодимирского»), только тогда можно будет либо подтвердить гипотезу Зализняка, либо её откорректировать по указанной мною схеме (либо вообще найти что-то третье). Итак, существующие на сегодня данные всё же позволяют думать, что русский язык в какой-то своей форме уже существовал в ХI в. наряду с другими живыми диалектами «пра-восточнославянского = поздне-праславянского» и наряду же с «наддиалектным» официально-книжным древнерусским языком».