В.А.Чудинов

Решение педагогических проблем в курсе этнолингвистики

В.А. Чудинов

Из всех лингвистических проблем для будущих преподавателей иностранных языков и переводчиков наименее разработанным как в научном, так и в педагогическом отношении является курс этнолингвистики, изучаемый в течение семестра студентами старших курсов. Хотя и понятие этноса, и понятие языка вошли в науку более двух веков назад, сама по себе данная дисциплина еще не сложилась. Причин тут несколько. Одна из них - внутридисциплинарное деление лингвистики, по которому диалекты изучаются в курсе социолингвистики, а языки - в курсе этнолингвистики (на наш взгляд диалекты как  территориальные образования вообще не должны относиться к социолингвистике); другая - чисто политическая: признание за диалектом статуса языка дает право его носителю претендовать на роль этноса с последующим требованием либо культурно-национальной автономии, либо вообще создания самостоятельного государства. Третья причина - недостаточная теоретическая разработанность проблемы соотнесенности языка и этноса. И, наконец, четвертая - желание самих субэтносов либо слиться в единый этнос и тем самым на базе диалектов выработать сначала койне, а потом и национальный литературный язык, либо, напротив, довести диалектные различия до уровня отличий языковых с тем, чтобы разделить некогда единый этнос на самостоятельные этносы со своими языками. Таким образом, этнолингвистика строится не на базе только двух дисциплин, лингвистики и этнологии, как может показаться из понимания названия, а из объединения с ними и ряда других социальных наук, в первую очередь политологии и этнопсихологии.

Для преподавателя преподнесение этого материала представляет немалые сложности. Прежде всего, речь идет об определении предмета изучаемой дисциплины.

Вероятно, наиболее важным источником является статья с одноименным названием из «Лингвистического энциклопедического словаря» (ЭТН). Она дает определение этнолингвистики как направления в языкознании, изучающего язык в его отношении к культуре, а также взаимодействие языковых, этнокультурных и этнопсихологических факторов в функционировании и эволюции языка (ЭТН, с. 597). Тут весьма корректно не упоминается о том, что этнолингвистика сложилась в цельную науку; а тем более в самостоятельный раздел языкознания; и статус этой дисциплины весьма точно передан только лишь как направление, то есть, пока довольно рыхлый и пестрый набор имен, взглядов и отдельных положений. Более того, сообщается о том, что «В более широком понимании этнолингвистика рассматривается как комплексная дисциплина, изучающая с помощью лингвистических методов «план содержания» культуры, народной психологии и мифологии независимо от способов их формального представления (слово, предмет, обряд и т.п.)» (ЭТН, с. 597). Замечу, что это так называемое «более широкое понимание» на самом деле представляет собой предмет другой дисциплины, где объектом исследования выступает уже не язык, а знак как таковой. Поэтому речь идет о так называемой этносемиотике, тем более, что прецедент употребления данного слова существует. Иными словами, одну лекцию можно было бы посвятить и этому направлению, но только в ознакомительном плане.

Далее, говорится об истоках самой дисциплины. «Как самостоятельное направление этнолингвистика зародилась в недрах этнографии на рубеже 19-20 вв., получив широкое развитие в языкознании США с 70-х гг. 19 в. в связи с интенсивным изучением многочисленных индейских племен Северной, а затем и Центральной Америки. Однако первоначально основное внимание уделялось собственно этнографическому материалу» (там же).  Замечу, что иного и быть не могло, и этнолингвистика прошла сложный путь становления: этнография - этносемиотика - этнолингвистика. «Начало исследования подобной проблематики в России было положен трудами Ф.И. Буслаева, А.Н. Афанасьева, А.А. Потебни и другими» (там же). И опять следует отметить, что перед нами - исследователи этносемиотики, а не этнолингвисты. Достаточно вспомнить, например, работы этих исследователей: (ПОЭ), (СЛО). Поэтому для этнолингвистики в ту пору это даже не направление, а только тенденция.

Поэтому автор статьи, А.М. Кузнецов, вынужден оговориться: «Этнолингвистика в специальном, языковедческом плане возникает лишь в первой четверти 20-го века. Ф. Боас и первое поколение его учеников заложили новые традиции в американской лингвистике, наметив определенный круг проблем и методов их исследования (термин «этнолингвистика» в работах американских ученых часто заменяется терминами «антрополингвистика», «этносемантика» и др. Одной из главных была проблема генетического родства американских индейцев» (там же). Таким образом, становится понятной сама причина возникновения данной дисциплины: выяснение родства индейских языков. Вот подлинный стержень возникновения этнолингвистики, а не весьма специфическая проблема исследования моделей поведения или предметов быта. Поэтому-то автор статьи и подменяет этнолингвистику этносемиотикой - ему не хочется говорить о проблемах языкового родства в полной мере. Почему?

Действительно, тут возникает другая и весьма серьезная проблема: и в 19, и в 20-м веках аналогичные проблемы генетической связи между европейскими языками решала совсем другая дисциплина, а именно сравнительное языкознание, или компаративистика. Почему же американцы не обратились к этой науке для решения проблем генетического родства индейских языков? Рискну сделать такое предположение: потому что компаративистика констатирует только близость тех или иных языков, но не в состоянии решить, когда стал распадаться и каким был праязык, поскольку неизвестна скорость изменения каждого из более поздних языков в тот или иной промежуток времени. Так что с одной стороны, у американских исследователей не было древних индейских текстов, что сильно усложняло их работу, но, с другой стороны, у них не было и предвзятого представления о степени древности того или другого индейского племени (тогда как в Европе почти все народы считали себя самыми древними), что не заставляло их подгонять результаты своих исследований под те или иные политические взгляды европейцев на свою древность. Таким образом, они смогли обойтись без сравнительного языкознания, что создало определенный прецедент. Иными словами, американская лингвистика вполне обходилась без позиционирования себя как компаративистики, а европейская - без употребления термина этнолингвистики.

Такое положение вполне возможно в науке, и может длиться десятилетиями и веками, однако в плане преподавания необходим какой-то разумный компромисс между двумя близкими названиями. С одной стороны, необходимо показать успехи и достижения компаративистики, с другой - возможности этнолингвистики. Заметим, что американцы в определенной степени использовали сравнительно-исторический метод (Э. Сепир, С. Лэм), историко-типологический и ареальный метод (К. Хейл, Ч.Ф. Вёглин, Дж. Л. Трейджер). Вершиной применения математической статистики исходя из модели радиоактивного распада стала так называемая глоттохронология Морриса Сводеша (1909-1967), которая попыталась хотя бы приблизительно определить время расхождения языков. Эта гипотеза дает приблизительное время распада языков, однако все-таки довольно неточно; она же предполагает, что когда-то у человечества был единый язык. Однако, поскольку полагают, что письменность как средство фиксации языка появляется довольно поздно, в эпоху бронзы (III-II тысячелетия до н.э.), «пока эту гипотезу не представляется возможным проверить надежным образом» (ГЛО, с. 110). Таким образом, американцы использовали не один, а несколько методов, поэтому термин «этнолингвистика» оказывается шире, чем применение к каким-то проблемам одного метода. С другой стороны, как было показано выше, термин «этнолингвистика» является более узким по сравнению с термином «этносемиотика». Так что, преподавая этнолингвистику,  естественно, необходимо будет при рассмотрении истории дисциплины показать вклад в нее как компаративистики, так и глоттохронологии.

Другая проблема, вытекающая из некоторых проблем глоттохронологии - разные скорости развития языков в разные периоды. Если принять среднюю скорость развития языка за некую эталонную постоянную, то выясняются, что бывают периоды как ускорения, так и замедления развития. Эти периоды тесно связаны с этнокультурными взглядами того или иного народа в определенную эпоху: когда народ достиг вершины развития в чем-то (в военных действиях, победив неприятия, в экономике, став благополучной страной, в социальных отношениях, воплотив идеалы социальной справедливости), как правило, преобладают тенденции к замедлению развития; и, напротив, когда народ хочет уйти от старого состояния, в том числе и в языке, когда он видит перед собой какие-то новые цели, развитие ускоряется.

Вместе с тем, в наши дни проблема возникновения европейских языков получила неожиданное новое решение в связи с тем, что на различных археологических объектах, более древних, чем эпоха бронза, были найдены надписи. Эти надписи были найдены на протяжении последних 30 лет в разных странах и разными исследователями, однако широкой огласки данный факт не получил по двум причинам: во-первых, надписи прочитаны не были (что позволяло скептикам относить их к буквоподобным знакам, но не к самой письменности), и, во-вторых, это противоречило сложившейся парадигме (которую вряд ли могло поколебать незначительное число сохранившихся надписей, однако само их наличие бросало на нее некоторую тень).

Я усиленно разрабатывал данную проблему на протяжении последних 15 лет и лишь в прошлом, 2007 году было получено ее решение: реально в эпоху палеолита существовала только одна культура и один общий язык человечества (по крайней мере, в Северном полушарии), это русская культура и русский язык. Что же касается письменности, то она была тоже русской, но двух видов: сакральное слоговое письмо (так называемая руница, или в обозначениях того времени, руны Макоши), и буквенное письмо (протокириллица, или в обозначениях того времени, руны Рода). В качестве примера приведу текст из пещеры Мадлен, написанный знаками руницы примерно 12 тысяч лет назад:

КО ВОЮ СТАРУ ИДИ. ВОЙ ЕДИНЪ РЕШАЕТЬ ЦЕ, ЧЬТО НИКЪТЕ НЕ РЕШЬТЬ, то есть, К ВОИНУ СТАРОМУ ИДИ. ВОИН ОДИН РЕШАЕТ ТО, ЧТО НИКТО НЕ РЕШИТ (НАЙ, с. 502). Имеются и более древние русские тексты.