В.А.Чудинов

Расшифровка славянского слогового и буквенного письма

Февраль 21, 2007

Русская дохристианская письменность М.Л. Серякова

Автор 06:08. Рубрика Cлавянская и неславянская письменность

Можно согласиться с мнением автора о том, что «на Западе эта тема почти не обсуждается, и к возможности существования какой-либо самобытной славянской письменности относятся крайне скептически, отчасти из-за многочисленности подделок на территории Польши и Германии» [6, с. 5]. К сожалению, автор не связывает скепсис западных исследователей по поводу славянского письма с их общим скептическим отношением к проблеме собственной государственности Руси в период первых Рюриковичей, что вылилось в концепцию норманизма; и к проблеме дохристианской культуры Руси, где наличие сколько-нибудь развитой культуры совершенно отрицается. Не связывается автором скепсис и с марксистско-ленинской концепцией исторического процесса, где возникновение письменности понимается как определенный культурный сдвиг, присущей переходу к государственности, – стало быть, если славяне не имели своего государства и находились на уровне первобытно-общинного строя с его родоплеменными отношениями, то письменности просто не должно было существовать. В этом смысле западные исследователи опирались на господствовавшую в советской науке точку зрения. Иными словами, автор лишь констатирует западную точку зрения, но не анализирует ее. Соглашается он и стем, что все памятники докирилловского славянского письма на территории Германии и Польши были подделками, что на наш взгляд, является некритическим разделением концепции И.В. Ягича. Правда, процесс реабилитации памятников письменности оказывается сложным делом; пока мы опубликовали лишь доказательства славянского происхождения двух надписей Крольмуса [15] и надписи на Ледницкой фигурке Яна Лецеевского [16], однако есть и много других подлинных памятников.

Интерес автора прикован к общим утверждениям существования раннесредневекового славянского письма, поэтому он перечисляет тех исследователей, которые такие утверждения сделали: Л.В. Черепнин (1946 г.), С.П. Обнорский (1948), П.Я. Черных (1950), Е. Георгиев (1952) В.С. Киселков (без года). Легко видеть, что здесь пропущен именно тот исследователь, который перевел общие до того высказывания в практическую плоскость: В.М. Эпштейн [1]. Затем следует критика марксистского тезиса о связи письма с государственностью: «... вместо рассмотрения вопроса о письме Лихачев составляет длинный список причин, вызывающих потребность в нем. К слову сказать, марксистский догмат о появлении письменности только после возникновения государства господствовал за некоторыми исключениями на протяжении всего советского периода, серьезно мешая объективному изучению этой проблемы. Догмат совершенно неверный, ибо те же скандинавы пользовались рунической письменностью со II века н.э., а государства у них появляются только начиная с Х века» [6, с. 7]. Это – весьма сильное утверждение данной работы.

Разумеется, М.Л. Серяков должен был как-то отозваться о своих непосредственных предшественниках, занимавшихся дешифровками славянского слогового письма. К большому сожалению, весь раздел дешифровок XIX века им выпущен: ни Ф. Магнусен, ни А.И. Шёгрен, ни С. Гедеонов, ни граф А.С. Уваров в качестве эпиграфистов им не упомянуты. Нет представлений у него и о попытках дешифровок первой половины нашего века. По сути дела, он знаком только с теми эпиграфистами, которых в свое время обозначил В.А. Истрин [17]: с Н.А. Константиновым, Н.В. Энговатовым и И.А. Фигуровским. К сожалению, в критике работ этих исследователей он повторяет аргументы В.А. Истрина и не видит в их деятельности никакого вклада в процесс дешифровки, хотя некоторое исключение он делает для Фигуровского: «...из-за ... слабых мест, других ошибок и уязвимости самого метода реконструкции, все три гипотезы подавляющим большинством ученых были отвергнуты как ошибочные, абсолютно ненаучные и постепенно были забыты. От себя добавим, что только Фигуровский (хоть и неправильно) попробовал пойти от расшифровки надписей, а остальные два исследователя пошли от сличения разрозненных знаков, хоть хорошо известно, что без переводя связной надписи в принципе невозможно доказывать правильность той или иной расшифровки» [6, с. 7]. На наш взгляд, М.Л. Серяков незнаком с работой Н.А. Константинова [2], где речь как раз идет о дешифровках. Это объясняется тем, что работа [2] вышла в 1963 г., когда и книга [17], так что В.А. Истрин о ней не знал и не успел включить ее в свой обзор. А М.Л. Серяков самостоятельных исследований творчества Н.А. Константинова не проводил. Наконец, совершенно удивляет его отзыв о Г.С. Гриневиче: «В 1993 г. дилетант-любитель Г.С. Гриневич выпускает книгу о праславянской письменности, в которой он объявляет таковой не только загадочные надписи с территории древней Руси, но и Фестский диск с Крита, письменность цивилизации долины Инда, этрусскую письменность и т.д. Стремление объявить не считаясь ни с временем, ни с расстоянием, ни с элементарным здравым смыслом все нерасшифрованные письменности славянскими лишь дискредитирует проблему славянской письменности и мешает ее правильному решению» [6, с. 12]. Конечно, понять возмущение М.Л. Серякова можно, и во многом мы согласны с его оценкой сравнительно-грамматологической части исследований Г.С. Гриневича. Но с другой стороны, было бы неверным замалчивать определенный вклад в процесс дешифровки славянских надписей, который внес Г.С. Гриневич. Так что в целом история дешифровок славянского слогового письма известна М.Л. Серякову очень поверхностно.

Зато много место отдано рассмотрению в общем-то посторонней проблемы – проблемы подлинности «Велесовой книги». Однако, вместе с тем, М.Л. Серяков проводит и две важные мысли. Первая из них такова: тема существования раннесредневековой славянской письменности «стала приобретать скандальный оттенок, стало ясно, что ни славы, ни имени на ней не сделаешь, и крупные специалисты начали ее избегать из опасения нанести ущерб своей научной репутации. На многие годы проблема дохристианской письменности на Руси исчезает со страниц специальных изданий и, фактически, отдается на откуп любителям – непрофессионалам» [6, с. 11]. Вторая мысль посвящена критике ведущего специалиста по истории славянской письменности из Института славяноведения и балканистике Б.Н. Флори, цитату из которого М.Л. Серяков приводит («к сожалению, не имеется каких-либо следов существования такого письмаили упоминания о нем в других источниках» [18]) с комментарием «И это несмотря на многочисленные свидетельства его существования!» [6, с. 11]. Эта критика Б.Н. Флори остается справедливой и на сегодня, ибо Б.Н. Флоря и теперь полагает, что у славян своей письменности не было, ибо «первоначально это были тексты, исполненные чужим письмом и на чужом языке. Такой характер имели, например, греческие надписи болгарских правителей конца VIII - первой половины IX века. Необходимость в письменных текстах стала особенно настоятельной, когда с конца VIII века отдельные группы славян стали применять крещение и на славянских землях появились христианские миссионеры» [19, с 299]. Тем самым М.Л. Серяков правильно очерчивает совершенно невероятное для состояния отечественной грамматологии положение, когда крупные ученые просто игнорируют проблему существования древней славянской письменной культуры.

Приятно также видеть уважение со стороны М.Л. Серякова к корифею отечественных исследований в облати славянского язычества, академику Б.А. Рыбакову, поскольку его взгляды разделяют далеко не все историки культуры.

Во второй главе рассматриваются свидетельства очевидцев существования докирилловской письменности. Это – весьма существенный раздел монографии, говорящий о проблеме привычным способом, ссылками на свидетельства древних. Здесь приводятся фрагменты из «Жития» Кирилла, выдержки из Прокопия Кесарийского, из Константина Багрянородного, из Аль-Масуди, из Титмара Мерзебургского, из Ахмеда ибн-Фадлана, из анонимного автора «Моджмал ат-таварих», из договоров Олега и Игоря с греками, из былины о Садко – весьма впечатляющий материал, найденный П.А. Лавровым, С. Гедеоновым, А.Я. Гаркави, М.Сасюлевичем, А.В. Аничковым и другими исследователями. Подводя итог главе, М.Л. Серяков пишет: «Итак, опираясь на эти, а также и на приводимые в последующих главах факты, можно с абсолютной уверенностью утверждать – письменность на Руси в дохристианскую эпоху была. Это бесспорно и только предвзятый человек возьмется отрицать этот факт» [6, с. 23].

Третья глава рассматривает кириллицу до 988 года. Кроме известных положений о том, что до Кирилла славяне пытались писать греческими и латинскими буквами «без устроения», автор приводит мнение Л.П.Жуковской об отсутствии в кириллице числовых значений у букв для обозначения славянских звуков, из чего она делает вывод о том, что кириллице и глаголице предшествовала какая-то традиция использования греческих букв. Автор не только поддерживает эту гипотезу, но и приводит в ее пользу косвенные доказательства, например, большое количество найденных писал в русских городах. Правда, автор оговаривается: «какова была национальная принадлежность их владельцев и какую письменность они использовали – на эти вопросы найденные писала не дают ответа» [6, с. 25]. Другим доказательством с позиций автора является надпись на Добружицком камне 943 г., которая, как он считает, «была высечена кем-то из войска Игоря и его союзников» [6, с. 26]. Третьим доказательством автор считает несохранившийся крест княгини Ольги, где надпись «могла быть или греческой, или сделана кириллицей» [6, с. 26]. Наконец, четвертым доказательством автор считает кувшин для нефти из Тмутаракани. Обсуждаются также Бандуриево сказание о существовании в 866 г. у русских 35 письмен, гипотеза автора о существовании у славян обозначений славянских звуков до включения их в азбуку Кирилла и свидетельство Фахр ад-Дина Мубарек-шаха 1206 г. о существовании у хазар письма, заимствованного от русских.

Оригинальной можно считать мысль М.Л. Серякова о влиянии славянской письменности на готское письмо. «Наше внимание сразу привлекает буква Ч, которой соответствует цифра 90. В кириллице эта буква относится к числу специфически славянских, не имеющих аналогов в греческом алфавите, имеет точно таео же начертание, как в готском, и аналогичное числовое значение. Все это позволяет предположить, что и Вульфила, и Кирилл заимствовали эту букву с присущим ей цифровым значением из одного источника. Естественно, нашлось бы немало зарубежных и отечественных историков, с радостью объявивших, что Ч заимствовано кириллицей из готского алфавита. И такие заявления обязательно последовали бы, если бы не одно обстоятельство: в алфавите Вульфилы Ч является единственной буквой из 27, не имеющей звукового значения. Следовательно, собственно готской эта буква быть не может, и была заимствована епископом у какого-то другого народа только в качестве цифры для сохранения стройной числовой последовательности создаваемого им алфавита. Могли ли готы заимствовать букву Ч у славян? Да, могли. Известные нам исторические данные не противоречат этой гипотезе и делают ее весьма вероятной. Двигаясь с севера, готы в первой половине III в. н.э. достигают Северного Причерноморья и создают в Восточной Европе свое могущественное государство, просуществовавшее вплоть до его разгрома гуннами в 375 г. Оказавшись в этом регионе, готы неизбежно должны были вступить в контакт с обитавшими там издревле славянскими племенами, что подтверждают готские историки» [6, с. 28-29]. Такого рода интересные гипотезы нам пока не встречались. В обоснование ее М.Л. Серяков приводит мнение ряда ученых о том, что ряд букв готского алфавита носят славянские названия (аз, иже, наш, ферт), абсолютно нетипичные для германских языков [6, с. 29]. Приводится и один отрывок из Иордана, трактуемый автором как описание славян.

Написать отзыв

Вы должны быть зарегистрированны ввойти чтобы иметь возможность комментировать.






[сайт работает на WordPress.]

WordPress: 7.32MB | MySQL:11 | 0.514sec

. ...

информация:

рубрики:

поиск:

архивы:

Март 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
« Июнь    
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

управление:

. ..



20 запросов. 0.693 секунд