В.А.Чудинов

Свободный выход союзного субъекта из СССР. «Официальная декларация в начале 70-х годов о создании общенародного хозяйства и советской общности людей, проживающих в пределах СССР, не сопровождалась какими-либо государственно-правовыми мерами. Союзные и автономные республики не упразднялись. В конституции 1977 года сохранялась норма о свободном выходе «союзной» республики из состава СССР, превращая, таким образом, государство в конфедерацию временного типа. Поскольку против СССР с 1948 года велась странами НАТО Холодная война, подобная конституционная норма создавала возможность взрыва противника изнутри, открывая «легальный» способ  выращивания внутри СССР «Пятой колонны»  [1:47-48].

Конечно, если бы до 1977 года дожили революционеры, то они, стоя во главе государства, еще могли бы вспомнить о том, что когда-то хотели разделить Россию на мелкие субъекты, но после Второй мировой войны Россия должна быть сильной и единой. И статью о «свободном выходе»  могли бы из Конституции изъять. Так бы себя повели и сталинисты, с еще большим основанием. Однако после развенчания «культа личности Сталина», проведенного Н.С. Хрущевым, желание видеть Россию и СССР единым и неделимым государством могло бы напоминать сталинскую политику, и потому Л.И. Брежнев не стал предпринимать такого шага. Вообще, в «годы застоя» шло движение по инерции, без каких-либо ярких событий, в том числе и в конституционном поле.

«Коммунистическая доктрина, взятая на вооружение властью после 1917 года и требовавшая, с одной стороны, «диктатуры пролетариата», а с другой - «постепенного отмирания» государства, так и не реализовалась» [1:48].  - Тут возникает вопрос, была ли это программа развития нового общества, или это была программа на более короткий период, на период взятия власти? - В таком случае, пролетариат должен был стать только орудием взятия власти. Если сравнить данное положение с событиями этого года на Украине, то там инструментом взятия власти стала толпа боевиков на майдане; после завоевания власти этот инструмент оказался ненужным и даже дискредитирующим власть. В дальнейшем происхождение «из рабочих» стало таким же декоративным, как веревочка на рясе католических священников  (весьма дорогая, специального плетения). Обычно сын высокопоставленного партийного деятеля после окончания  школы на год устраивается работать на завод рабочим, и всю оставшуюся жизнь он имел право писать в анкете: «происхождение - из рабочих». - И ведь не подкопаешься! Так что чисто формально партийная номенклатура состояла «из рабочих».

Точно так же, в каком-то смысле за все годы СССР государство действительно «отмирало», поскольку все проекты развития общества решала за него КПСС. Любой министр ничего не мог сделать без одобрения со стороны партии.

«Теория, которая требовала для коммунистического проекта высшей формы развития производительных сил и всемирного масштаба реализации, доказывала недопустимость эксперимента в масштабах отдельно взятой страны, но эксперимент над страной и сотнями миллионов людей, тем не менее, проводился. Поэтому, оказавшись во враждебном окружении, обобщение хозяйства не превратило ее в «хозяйство-государство». Страна всё время своего существования продолжала оставаться «государством-хозяйством» то есть, сначала государством, и во вторую очередь - хозяйством» [1:48].

Опять идёт смешение марксизма и ленинизма. Это Маркс настаивал на высшей форме развития производительных сил, а на всемирном масштабе реализации, то есть, на всемирной революции, настаивал Троцкий, тогда как о возможности победы социализма в группе стран или даже в отдельно взятой стране говорил Ленин. Тем не менее, развитие производительных сил до весьма высокого уровня в СССР произошел.

Отношения между этносами. «Этнополитические отношения, которым не придавалось значения, оказались более важными, чем экономический базис. Поскольку теория, формально составлявшая символ веры Советской России, в действительности была выброшена с «парохода современности», как и «безнадежно устаревший» Пушкин, беспристрастную науку должна была сменить схоластика, «служанка богословия». Пропаганда, воспитание и образование, труди и монографии твердили о преимуществах базиса над настройкой, а в жизни надстройка диктовала свои условия базису. Политика господствовала над экономикой, уровень сознания определял, каким должно быть бытие, народы и нации сокрушали сословия и классы. Маркс продолжал оставаться великим, но это было величие фантаста, создавшего отвлеченную от реальности утопию» [1:48-49].

Написано красиво,  но опять Марксу приписывают ленинские положения. Базис над надстройкой преобладает, прежде всего, в технически наиболее развитом государстве; и мы видим, что политика США определяется капиталистами, получающими средства от самых современных участков технического прогресса; но с 1964 года, когда ЦК КПСС отказался от отечественного развития вычислительной техники, и когда директора заводов не имели решающего голоса в решениях проблем технического прогресса СССР, действительно, в жизни советских людей произошел отход от реального развития материально-технического базиса, несмотря на пышные разговоры о том, что только в СССР по-настоящему осуществляется научно-техническая революция. Но именно в развитии компьютеров, сердце НТР, мы стали отставать. И, честно говоря, проспали НТР, хотя о ней как о новой фазе развития общества очень много говорили.

В марксизме много утопичного, но и много практичного, и любая односторонняя оценка этого учения была бы неверной.

«Хозяйственно-экономическое развитие, опережавшее по темпам остальной мир, вместо того, чтобы стирать внутригосударственные перегородки, лишь укрепило их. Различия между народными привычками, образом жизни, языком, культурной ориентацией, нисколько не исчезали, а по мере развития общего, специального и высшего образования усиливались» [1:49].

Словом, развитие СССР шло по заранее намеченному ленинизмом сценарию, хотя авторы книги старательно пытаются доказать, что это было сделано вопреки марксизму. Иначе говоря, противовес русскому языку, русской культуре и русскому образу жизни действительно усиливался, но не ВОПРЕКИ, а ПО намёткам Ленина.

«Чем дальше от своего революционного триумфа находилась партия, всецело определяющая жизнь общества, народа и государства, чем ближе она оказывалась к своей официально декларируемой цели, тем меньшим авторитетом она пользовалась и тем слабее она сама верила в правильность своего дела, выискиывая различные хитроумные способы, чтобы подвергнуть ревизии «основы марксизма-ленинизма» [1:49].

Эта фраза мне не вполне понятна. Революционный триумф, как я понимаю, ВКП(б) пережила после отмены нэпа, когда удалось выстоять сначала в революции, затем в гражданской войне и, наконец, преодолеть голод и разруху. Это было где-то в конце 20-х годов, когда Сталин приступил к реорганизации сельского хозяйства и созданию колхозов. Второй триумф ВКП(б) пережила в 1945-1953 гг., когда удалось выиграть Великую отечественную войну, установить новый порядок в Европе, организовав на границах защитный слов из «стран народной демократии», а затем преодолеть последствия разрушений войны. Наконец, третий триумф партия уже в виде КПСС пережила, когда была разрушена система слежки за неблагонадёжными личностями, и репрессивный орган НКВД-МГБ «усох» до КГБ. Вот теперь можно было реально пожинать плоды всех этих побед, не боясь ни внешних, ни внутренних врагов. Разумеется, не на уровне рядового члена КПСС, но на уровне руководящих постов. Теперь можно было себе позволить коллекционировать автомобили и ходить на охоту, чем и забавлялся генсек Л.И. Брежнев. Это ли не триумф? Такого не мог себе позволить ни Троцкий, ни Ленин, ни Сталин.

Что касается уменьшения авторитета партии, то с этим можно согласиться, но лишь в том смысле, что партия теперь и не хотела  педалировать своё особое положение, и выдвинула лозунг «народ и партия едины». Если в 30-годы члены ВКП(б) ходили в солдатской одежде без погон или в кожаных куртках, а песня разрешала послабления: «можно галстук носить очень яркий, и быть в шахте героем труда», то, начиная с Брежнева, партийные руководители одевались так, как остальное население.

При Брежневе стало понятно, что не только коммунизм, но и построение его материально-технической базы можно беспрепятственно отодвигать на 20 лет; никакой критики таких демаршей со стороны населения нет и быть не может, поскольку КПСС - правящая партия. Именно поэтому данная эпоха получила название «эпохи застоя» - но не в смысле экономики, которая, как и прежде развивалась, а в смысле отсутствия каких-то новых партийных решений. КПСС превратилась просто в высший отдел Госплана.

Так происходит с детьми богатых родителей: они сами эти богатства не создавали, но привыкли к хорошей жизни, то есть, к приятному времяпровождению. Правда, приходилось периодически выступать перед населением, проводить съезды и получать награды за вполне предсказуемые успехи, гасить социальные пожары (но за границей, например, в Венгрии или Чехословакии), однако эта жизнь была не сопоставима с жизнью подпольщика РСДРП, или комиссара времен индустриализации или борьбы с фашистами в качестве члена ВКП(б). Это была спокойная, хорошо обеспеченная жизнь с любым мыслимым комфортом и не очень обременительными обязанностями. Словом, верхушка партии добилась того, чего она хотела.

Что же касается «ревизии марксизма-ленинизма», то я, как бывший лектор университета марксизма-ленинизма городского уровня могу совершенно категорически утверждать, что ее просто НЕ БЫЛО. Так что авторы тут перегнули палку.

«Корень проблемы состоял в том, что посеянные в первые годы существования строя зубы дракона дали обильные всходы. За 60 лет сменилось и было воспроизведено три поколения руководящих кадров, которым навязчиво прививали идеологию «национальной интеллигенции» с комплексом ненависти «к русскому». Пятая колонна внутри правящей номенклатуры  создавалась вне зависимости от того, велась или не велась Холодная война. Такова была «генетика» политической системы» [1:49].

Вероятно, авторы имеют в виду национальные окраины, поскольку в русской среде я никогда не слышал термин «национальная интеллигенция» применительно к русским людям. Но и окраины были разными. Например, казахи весьма уважительно относились к русской культуре, а по знанию русского языка их можно поставить на первое место среди всех тюркских народов. А прибалты до сих пор считают русских оккупантами, хотя до того они много веков страдали от немецкой оккупации, а повторное присоединение этой части Российской империи (результат войны Петра Первого со Швецией) накануне Второй мировой войны к СССР было просто прекращением оккупации Прибалтики Германией в 1918-1939 гг. И до сих пор русское население там - «не граждане».

Из этого следует, что историческая память народов оказывает на них гораздо большее влияние, чем выдуманная авторами книги «деятельность КПСС против марксизма в плане ревизии марксизма-ленинизма».

«Капитализм, как известно, по мере развития выращивает и умножает силы своего могильщика - пролетариата. Практика пока что не подтвердила столь смелое теоретическое предположение. О могильщике России, насколько известно, теории не разработано, но ее успешно заменила практика. «Коммунистический режим» позаботился о нём в результате своего развития, возвышения и гибели» [1:49].

И это положение авторов мне представляется весьма сомнительным. Если говорить в мировом масштабе, то авторы правы: ни в одной стране мира, кроме России, капитализм не погиб в результате восстания пролетариата. Но в России, тем более в условиях военного времени, он смог расшатать слабую власть Временного правительства.

Но ведь и молодёжь фашиствующего типа никогда не могла бы разрушить ни одно постсоветское государство. Однако на волне недовольства деятельностью Президента Украины Януковича нескольких выступлений на майдане было достаточно, чтобы не только свалить это правительство, но и привести ряд его активных членов к созданию нового, проамериканской правящей хунты. Тут пригодился не более или менее фундаментальный марксизм, а весьма компактное и прагматичное учение США о «цветных» революциях. И если понимать то или другое учение как «руководство к действию», то практика показала, что они в этом смысле верны. Точнее, не марксизм как таковой, а его национальная разновидность: ленинизм.

«Как только «национальные территории» России обеспечили себя, благодаря безумной экономической политики партии в области национальных отношений, первоначальным капиталом, достаточным для самостоятельного  государственного «плавания», национальная номенклатура тут же проявила «пунийскую верность» и покинула своего великорусского «донора». Для такого маневра условия готовились давно. А «донор», обездвиженный наркозом пропаганды общечеловеческого братства, не смог преодолеть болезнь, лишившую его сил и здоровой реакции на сепаратизм, этношовинизм, измену» [1:49-50].

Согласен, этнические элиты (хотя и не все во время подписания Беловежского соглашения о развале СССР) пустились в «национальное плавание», однако мы видим, что их незрелость привела к тому, что за 20 лет они либо полностью, либо частично промотали ту экономику, которая им досталась во время раздела. Что касается «донора», то есть, русского народа, то он как раз консолидировался вокруг Ельцина, как руководителя России, а не вокруг Президента СССР Горбачева, как носителя  идеи «братства народов». И за эти 20 лет история показала, на что оказались способны национальные элиты. Кстати, отсутствие КПСС не лучшим образом отразилось на на постсоветской истории России, поскольку коммунисты в СССР являлись тем классом, на который опиралось правительство. И в этом смысле это было «новое дворянство». Стал ли класс новых крупных капиталистов опорой нынешнему правительству России? Похоже, что нет. А средний класс, который мог бы стать такой опорой, за 20 лет создать так и не удалось.

«Восстание русского от наркотического сна происходит на наших глазах. В русских всё больше обнаруживаются спасительные идеи самосохранения. Русская история продолжается с восстановлением русского национального интереса, способного спасти Российскую государственность и обеспечить коренным народам России достойное существование в будущем» [1:50].

Насчёт существительного «восстание» авторы явно перестарались. Термин «пробуждение» был бы более уместным. Однако капитального труда, сопоставимого с работами Маркса или Ленина по поводу русских национальных интересов мне видеть не приходилось. А разговоры на кухне по поводу того, что «русских зажимают» пока никак нельзя считать серьёзными признаками такого пробуждения. Это пока лишь ворчание.