В.А.Чудинов

Наконец, Г.С. Гриневич дает сводную таблицу «линейной письменности типа ЧЕРТ И РЕЗОВ», относящуюся к славянским странам. Это - единственный силлабарий, о котором нельзя сказать, что он получен из фантастических предпосылок. Другое дело, что какие-то знаки в нем определены верно, какие-то неверно, иные знаки отсутствуют, и что слоговое письмо в интерпретации Г.С. Гриневича абсолютно точно передает фонетику славянских звуков. Если относиться с пониманием к данному силлабарию как к первой, еще несовершенной, попытке свести воедино все слоговые знаки, то можно вполне серьезно принять эту таблицу как определенную веху в дешифровке; силлабарий содержит 76 знаков, и отражает, на взгляд исследователя, славянскую слоговую письменность до ХI века (ГРК, с. 273), рис. 43. Таблица содержит 76 знаков (из них 3 определенных не вполне надежно), что для силлабария, вообще говоря, немного. Реально, как мы увидим ниже, в славянском силлабарии насчитывается еще меньше знаков именно из-за более просто организованной системы передачи на письме звуков. Приходится только сожалеть, что данный исследователь проделал огромную работу по славянскому чтению иноязычных текстов, но не употребил это же время на проверку предложенного им чтения знаков славянского силлабария на гораздо большем массиве славянских документов. Очевидно, таким способом он пытался доказать значительную древность самого славянского силлабария. Цель, как видим, вполне благородная, и исследователь пытался ее решить так, как умел, проявив при этом максимум изобретательности. К сожалению, на сегодняшнем уровне развития грамматологии, где невидимые обычному энтузиасту запреты встречаются буквально на каждом шагу, подобная активность дешифровщика скорее вызывает отрицательную реакцию, чем чувство благоговейного трепета. Все-таки некоторый небольшой полезный результат от его исследования есть: стало несколько заметнее графическое сходство ряда знаков достаточно далеких письменностей. Правда, какие выводы из этого можно сделать, пока неясно.

Рис. 43. Таблица линейных знаков письменности типа «черт и резов» по Г.С. Гриневичу

Если считать, что приведенные здесь силлабарии Г.С. Гриневича трассируют путь развития славянской письменности, то это будет большим заблуждением. Действительно, история начинается по Гриневичу с праславянской письменности культуры Винча, а заканчивается славянской письменностью России (Гриневич разбавил последнюю знаками хазар, рисунками дьяковской культуры и германскими рунами, существовавшими у западных славян, но это уже детали); однако вся серединка совершенно фантастична. Ни протоиндийская, ни эгейская, ни этрусская слоговая письменности не являются славянскими, они имеют либо завышенный, либо заниженный силлабарии по сравнению со славянским, содержат гораздо больше отличных, чем сходных со славянскими начертаниями знаков и основаны на передаче в слогах более тонких фонетических отличий, чем славянское письмо. Хотя в общих чертах это было ясно и прежде, исследования Г.С. Гриневича показали это со всей очевидностью.

Оценка вклада Г.С. Гриневича в дешифровку слогового письма. Теперь, после тщательного рассмотрения каждого чтения Г.С. Гриневича, можно дать более или менее взвешенное суждение о его вкладе в исследование славянской слоговой письменности. Хотя и кратко были рассмотрены попытки его чтения любых неславянских чтений: протоиндийской, этрусской слоговой, эгейской (критской) письменностей, но мнение сложилось - все они были неудовлетворительными. Такими же оказались и попытки чтения «западнославянской», а на деле германской рунической, слегка ославяненной письменности. Наконец, выяснилось, что и часть так называемой «восточнославянской» письменности представляет собой либо те же германские руны (пряслице из Лецкан), либо хазарские руны (надписи на баклажках), либо пиктографические знаки дьяковской культуры. Тем самым из 23 «славянских» надписей 10 оказались неславянскими, а из 18 «восточнославянских» неславянскими были 5. Оставшиеся 13 надписей оказались: написанными не в той графике - 3 (два пряслица, написанных кириллицей и зигзагообразный бордюр, принятый за надпись), с неверным разложением слоговых лигатур - 5 (княжеский знак, надпись на черняховской и беловежской керамике, на шахматной фигурке). Из пяти оставшихся надписей все прочитаны неверно. Последнее и есть реальный вклад этого эпиграфиста в дешифровку. По числу частично читаемых текстов он не слишком отличается от вклада, например, Н.З. Суслопарова, хотя, конечно, здесь применен соответствующий слоговым знакам слоговой способ чтения. Таким образом, резюмируя вклад в «чтение (озвучивание) докириллического слогового славянского письма» (РОД, с. 104) Г.С. Гриневича одной фразой, можно сказать, что он ЧАСТИЧНО, в смысле слогов, но неверно с точки зрения слов, ПРОЧИТАЛ 5 СЛАВЯНСКИХ И НЕ СМОГ ПРОЧИТАТЬ ОКОЛО 63 НЕСЛАВЯНСКИХ НАДПИСЕЙ. Кроме того, исследуя комплексы надписей, он читал только центральные строки, не обращая внимание на дополнительные (таких оказалось по меньшей мере 6 из числа рассмотренных). Тем самым сказать, что это письмо открыто только Гриневичем, или хотя бы что оно было им впервые прочитано, нет оснований. ГРИНЕВИЧ НЕ ПРОЧИТАЛ НИ ПОЛНОСТЬЮ, НИ ЧАСТИЧНО НИ ОДНУ СЛАВЯНСКУЮ НАДПИСЬ. А его силлабарий, не содержа многих славянских слоговых знаков, разбавлен знаками рунической и хазарской письменности, а также пиктограммами дьяковской культуры.

Вместе с тем, было бы неверным и умалить значение его вклада. Он смог собрать ряд славянских надписей воедино, привлечь внимание общественности к существованию этой самобытной письменности, возбудить сердца энтузиастов мнимой легкостью чтения (ибо он продемонстрировал только конечные результаты, не вводя читателя в свою творческую лабораторию и отбрасывая многочисленные варианты разложения и интерпретации знаков), показать графическую близость ряда систем письма (играя при этом на струнках панславизма) и продемонстрировать весьма правдоподобные результаты дешифровки (для многих лиц, не вникающих в детали, они кажутся вполне убедительными). Иными словами, определенный общественный резонанс его деятельность возбудила. Но успех этой деятельности лежал не столько в научной области (здесь, как мы показали, его успехи достаточно скромны), сколько в плане популяризации грамматологии и практической дешифровки. С позиций науки, однако, он весьма небрежен, неаккуратен, бессистемен и в ряде вопросов - невежествен.

Полагаю, что многие дифирамбы, которые были пропеты в его адрес, основаны на смешении двух вещей: важности проблемы дешифровки и личного вклада эпиграфиста. То, что у славян существовало прежде слоговое письмо, выявляется все более определенно с каждой новой дешифровкой, даже если она прочитана плохо или вовсе не прочитана. Никакого парадокса в этом нет. Аналогию мы видим в нахождении берестяных грамот, где определенный их процент является узкими полосками нечитаемого текста - тем не менее, такая грамота получает свой номер и пополняет общий фонд письменных документов. И даже плохо прочитанный слоговой текст все-таки был атрибутирован как слоговой, выявлен, показан, вошел в научный оборот как потенциально читаемый, а часто и с зачатками правильного чтения. Именно поэтому пресса в свое время подхватила первые исследования Н.В. Энговатова: ведь если существовало докирилловской славянское письмо, то славяне были грамотным народом задолго до образования Киевской Руси. И вполне естественно, что те люди, которые могут это доказать, получают общественное признание. Правда, это имеет и оборотную сторону: чем серьезнее заявки тех, кто пытается обосновать древнюю высокую культуру славян и русских, тем более сомнительной выглядит позиция современной академической науки, которая таковую отрицает, ибо признание древней славянской письменности тотчас покажет несостоятельность многих современных утверждений историков. Так что "здоровый консерватизм" академической науки имеет вполне прозаическое объяснение: никто не хочет прослыть некомпетентным в своей профессиональной деятельности. А высокие оценки общественности в адрес патриотически настроенных энтузиастов только подливают масла в огонь.

С другой стороны, для подобного пересмотра взглядов на славянскую письменность нужны уж очень серьезные аргументы. Тут мало просто хорошо прочитать памятники письменности, написанные руницей, ибо всегда можно сказать, что точка зрения на надписи как на знаки собственности, которые вообще не требуют никакого чтения, ничуть не хуже. Тут надо добыть новое знание, которое иным способом получить невозможно, и показать, что оно и обогащает, и даже изменяет наши взгляды на древность, а главное, заставляет пересмотреть сложившиеся точки зрения, причем так, что возразить будет нечего. Иными словами, слоговая письменность должна стать не самоцелью исследования, а надежным рабочим инструментом, позволяющим историкам получать новые исторические факты. Только тогда эпиграфист сможет стать востребованным историками. И эпиграфист должен набраться терпения и объяснять, объяснять, объяснять... В конце концов, он трудится для историков, и его научная продукция должна быть востребована только ими, а вовсе не научной общественностью, которую больше интересует сенсационность открытия. Что же касается Г.С. Гриневича, то он, получив первые не шокирующие чтения, хотя тоже неверные, но уже выглядящие вполне правдоподобными, заболел "звездной болезнью" и решил, что он теперь такой авторитет, которому позволительно только изрекать нечто величественное. На деле же он не различал нескольких видов письменности, в том числе и такие системы письма, как слоговая и буквенная, постоянно путая германские и тюркские буквенные руны со слоговыми знаками руницы, и даже пытался прочитать по-славянски явно неславянские тексты. То есть в глазах эпиграфистов-профессионалов он выглядел невеждой. Иными словами, его некоторое продвижение вперед произошло не благодаря его весьма невысокой эрудиции, а вопреки ей. И дифирамбы общественности предназначались огромной значимости проблеме письменности для истории культуры России, а вовсе не личному вкладу Г.С. Гриневича, разобраться в котором может только специалист. Как мы видели, для этого надо владеть литературой, хорошо знать историю вопроса, а главное, иметь собственную практику чтения непрочитанных текстов. Короче говоря, надо быть специалистом в этой области гораздо более высокого уровня, чем Гриневич. И при этом, с одной стороны, быть выходцем из академической среды, а с другой - не разделять ее отрицательного отношения к данной проблеме. Понятно, что для научной общественности эти условия почти невыполнимы, поэтому учесть все "за" и "против" деятельности Г.С. Гриневича она не смогла.