В.А.Чудинов

Почему история ничему не учит. Так называется первая глава раздела «Многомерная история». «Если бы во времена господства аристотелевской динамики, или в эпоху флогистонной теории в химии, или птолемеевской системы в астрономии вы стали бы объяснять людям, что их занятие - сплошное мракобесие и антинацчность, вас бы не поняли. ТОГДА эти уважаемые и общепринятые концепции природы не были ни менее научными, ни более субъективистскими, чем сейчас - наши современные. Они были просто другими, а в какой-то момент переменились» [1:7]. - Это - очень важное положение, учёт ИСТОРИЧНОСТИ взглядов, и недопустимости оценивать древнее состояние культуры сегодняшними мерками.

«И что же получается? Оказывается, эволюция науки - не монотонное движение вперед от успеха к успеху, а скачки или «прорывы», в результате которых отрицается много из предыдущего этапа». - Правильно, диалектика процесса познания именно в этом и проявляется - в отрицании и в как бы возврате к далёкому прошлому.

«А между тем, историками достижения прошлого оцениваются с сегодняшних позиций! Такой подход неизбежно искажает образ реального процесса. Ведь то, что было модным и общепринятым когда-то, практически не находит места в будущем и выпадает из анализа именно поэтому модные прежде воззрения стали противоречить новым взглядам. И наоборот, то, что в те времена было на обочине научного развития, вдруг выскакивает на передний план по той простой причине, что именно эти, некогда «неверные» мнения и оправдались. Анализ, выполненный без учёта этого феномена, спрямляет, а значит, искажает истинный ход эволюции» [1:7]. - Тоже очень верное замечание. Однако группа «Хронотрон» и академическая историография стоят на разных идеологических позициях. Группа Хронотрон (равно как и я) стоит на позиции идеала научного знания, то есть на понимании науки как приближения к истине. В то же время западная историография стоит на признании «европоцентризма во что бы то ни стало», и эта позиция в европейской историографии выходит на первый план. Отсюда и «многомерность истории», точнее, «историографии», постулируемая авторами. Иначе говоря, можно создать естественноисторическую историографию (какую и хотели бы сделать представители группы Хронотрон и я), можно - политизированную (которая и принята сейчас научным сообществом), можно - христианизированную (так называемая «Библейская история»), можно подать как «историю борьбы с дьяволом», можно - как последовательность заговоров (конспирологическая историография), и т.д. Это, видимо, авторы и понимают в качестве «многомерности».

К этому абзацу имеется примечание: «Точно так же искажается смысл общественно-экономических отношений. У читателя современных книжек формируется, например, негативное отношение к рабству, и позитивное - к бунтам против  власти. А ведь тогда понимание происходящего было совсем не таким»  [1:7]. - Согласен. Вообще говоря, формы зависимости одного человека от другого и формы этого символического выражения в разные времена были разными, и иные рабы Греции жили гораздо лучше современных рабочих или служащих.

«Вот, например, Василий Великий в комментарии на «Шестиднев» (шесть дней творения, описанные в книге «Бытие») говорит, что не стоит обращать внимания на рассуждения эллинских философов, раз они сами не могут достигнуть согласия. О чём тут речь? - Между христианским мыслителем Василием и нехристианскими (эллинскими) философами то коренное различие, что Василий философствовал, опираясь на Священное Писание, а эллины такой опоры не имели, они выдвигали и рассматривали собственные мировоззренческие концепции. (Кстати, одной такой концепцией, разве что написанной на еврейском языке, развилось в итоге само Священное Писание, ведь больше ему взяться неоткуда)» [1:7-8]. Замечу, что на создание современной академической историографии большое влияние оказало христианство. Ибо появление христианства означало прекращение существования в Западной Европе всех других религий, а также атеизма. Поэтому учение греков, реально одновременное с учением христиан, но бытовавшее в других странах, в научных исследованиях и учебниках пришлось вынести за пределы христианской истории, отнеся его к периоду ДО рождения Иисуса Христа. Отсюда и сдвиг всей греческой учености из Средневековья и эпохи Возрождения в античность, существовавшую ДО Рождества Христова.

«Но нам здесь важно не это, а то, что среди эллинов был огромный разнобой мнений, и каждый из учёных мог выбрать то из них, которое ему больше нравилось. Василий выбрал Священное Писание. И последующие историки выбирали, что им нравилось, создавая в современном им обществе ложное представление о прошедших временах. Встречая теперь в книгах заявления типа «еще древние греки знали, что ...», задумайтесь, все ли греки знали это, и зачем им было нужно такое знание?» [1:8].

Некоторый разнобой мнений - это отличная среда для развития науки, тогда как научное единомыслие, где шаг влево или шаг вправо приводит к научному расстрелу,  не создает условий для движения науки вперёд,  и лишь консервирует знание. Такое состояние монополизма бывает очень выгодно тем, кто поднимается на вершину научного Олимпа, но не создаёт благоприятных условий для рядовых исследователей.

«Античная» наука и наука Нового времени. «Так, считается, что Аристарх Самосский в III веке до н.э. «предвосхитил Коперника, и если бы греческая наука была поразворотливее, то гелиоцентрическая астрономия могла бы начать своё победное шествие на  восемнадцать веков раньше, чем это произошло на самом деле. Даже не вдаваясь в хронологическую проблему и не оспаривая время жизни Аристарха, можем сказать, что утверждать такое - значит, игнорировать весь исторический контекст.

Ведь когда Аристарх высказал свою умозрительную идею, значительно более понятная геоцентрическая система удовлетворяла всем нуждам практики. Не было очевидных оснований для принятия гелиоцентрической системы всерьёз. Даже более тщательно разработанный проект Коперника не был ни более простым, ни более точным, недели давно известная система Птолемея, и отнюдь не сразу был востребован. Идея же Аристарха, выдвинутая задолго до Коперника, тем более не могла никого заинтересовать, оставалась малоизвестной, и не оказала влияния на науку своей эпохи» [1:8]. Другое дело, если Аристарха Самосского отделяли бы от Коперника всего несколько десятилетий. Тогда можно было бы предположить, что учение Коперника выросло именно на учении Аристарха. Но учение Аристарха выходило за представления Библии, поэтому самого исследователя было уместно рассматривать как жителя дохристианской Европы.

«Но если «передовые» для своего времени теории нельзя переоценивать, то, с другой стороны, устаревшие теории тоже нельзя считать ненаучными лишь на том основании, что они были отброшены.

Для того, чтобы правильно хронологизировать исторический процесс, его надо сначала понять. И при этом заниматься следует не историей имён, а историей идей. И при этом заниматься следует не историей имён, а историей идей. Как правильно сказал в своей замечательной книге «Структура научных революций» американский физик и историк Т. Кун, «надо не только стремиться отыскать в прежней науке непереходящие элементы, которые сохранились до современности, сколько попытаться вскрыть историческую целостность этой науки в тот период, когда она существовала. Интересен вопрос не о соотношении воззрений древних и современных научных положений, а скорее отношение между их идеями и идеями того научного сообщества, то есть, идеями их учителей, современников и непосредственных преемников в истории науки» [1:8].  Иначе говоря, интересно, насколько конкретный учёный шел в струе или опережал взгляды своего времени.

«Если эволюция науки показывает нам, что эллинские воззрения в родстве со средневековой учёностью, что византийские и арабские учёные - современники или непосредственные преемники древних греков, то какие же у нас есть основания для того, чтобы разделять учителей и преемников сотнями лет?» [1:8].  - Возражение понятное, однако, сами авторы нарушают принятую ими методологию. Если принять во внимание, что данная историография составлялась в связи с победой христианства в XV-XVI веках и окончательно закрепилась у Скалигера в XVII веке, то оставление греков в годы становления Ватикана как основного христианского центра могло бы вызвать закономерные вопросы верующих: как Святой Престол мирился с язычеством?

«Для ранних стадий развития большинства наук характерно соперничество между множеством  различных представлений о природе. Ведь первоначально цели исследований формировались внелогическим путём. Хоть и считается, что любое научное сообщество знает, каков окружающий нас мир, но это не так. Достаточно ознакомиться, например, с энциклопедическими работами Плиния (I век) или даже более поздними «интегральными» работами по естествознанию Ф. Бэкона (XVII век), чтобы обнаружить, что в них описана довольно путаная картина. Даже представления Бэкона о теплоте, цвете, ветре, горном деле и так далее, наполнены информацией, часть которой если и не вызывает смех у современного читателя, то только потому, что описание вообще малопонятно» [1:8-9].

Довольно путаная картина возникла оттого, что общая атмосфера того времени была пронизана христианскими целями и ценностями. Если бы стояла задача развития строгой науки, вся путаницы была бы устранена.

«Кроме того, древняя естественная история обычно упускает в своих неимоверно обстоятельных текстах как раз те детали, в которых позднее будет найден ключ к объяснению. Так, например, едва ли хотя бы одна из ранних «историй» электричества упоминает о том, что мелкие частички, притянутые натертой стеклянной палочкой, затем опадают: этот эффект казался «древним» механическим, а не электрическим» [1:9]. - Древние труды по электричеству обращали внимание именно на притяжение. А отталкивание, скорее всего, просто не замечалось исследователями, ибо оно происходило не в тот же момент времени, а спустя несколько минут. Возможно, считалось, что со временем данный эффект просто ослабевает.

О парадигме. «Но как бы там ни было, некоторые общепринятые принципы, содержащие закон, теорию, их практическое применение и необходимое оборудование, в совокупности дающее нам модели, из которых возникают конкретные традиции научного исследования, - всё же существуют на любом этапе развития науки между ее рывками. Т. Кун предложил это назвать термином парадигма.

Парадигмы приобретают свой статус потому, что их использование приводит к успеху скорее, чем применение конкурирующих с ними способов решения некоторых проблем, которые исследовательская группа признает в качестве наиболее остро стоящих» [1:9]. - И опять, авторы полагают, как и Томас Кун, что никакого давления ни со стороны правящих элит, ни со стороны правящей идеологии не существует. Как если бы не было «христианской историографии» или «марксистской историографии». Короче говоря, термин «научной сообщество», которое разделяет ту или иную парадигму, у Куна родственно «идеальному газу», у которого нет никаких взаимодействий между составляющими его молекулами. У Куна наука развивается как бы вне социума, внутри «научного сообщества», не обремененного ни финансовыми, ни классовыми, ни политическими, ни религиозными, ни военными проблемами (последние требуют закрытого режима работы).

«Например, от глубокой древности до конца XVII века не было такого периода, когда придерживались бы единственной, общепринятой точки зрения на природу света. Вместо этого было множество противоборствующих школ и школок, большинство из которых излагали ту или иную разновидность эпикурейской, аристотелевской или платоновской теории. Одна группа рассматривала свет как частицы, испускаемые материальными телами; для другой свет был модификацией среды; еще одна группа объясняла свет в терминах взаимодействия среды с излучением самих глаз. Помимо них были и другие варианты и комбинации этих объяснений.

Каждая из школ черпала силу в некоторых частных метафизических положениях, и каждая подчеркивала именно тот набор свойств оптических явлений, который ее теория могла объяснить наилучшим образом. А нерешенные проблемы откладывали для дальнейшего исследования»  [1:9]. Понятно, что пока не было специальных приборов, решить эту проблему было сложно.

Я не буду более подробно цитировать проблему исследования света. Остановлюсь на других интересных проблемах, на научных революциях.

Научная революция.  «Переход к новому взгляду на мир - очень болезненный процесс. В такие периоды меняются представления о том, постановку какой проблемы нужно считать правомерной, или какое ее решение полагать закономерным. Усвоение новой теории требует перестройки прежней или даже ее полной замены, а также переоценки прежних фактов; требует такого революционного перелома, который редко оказывается под силу одному учёному и никогда не совершается в один день. Ничего удивительного, что историкам науки бывает весьма трудно определить точные даты на этом длительном пути» [1:11]. - Здесь высказаны как раз те мысли, которые я многократно привожу в своих статьях.

«Почти всегда люди, которые успешно осуществляют фундаментальную разработку новой парадигмы, были либо очень молодыми, либо новичками в той области знаний, парадигму которой они преобразовали. Будучи мало связанными с предшествующей практикой, с традиционными правилами «нормальной науки», они быстрее «стариков» видели, что правила больше непригодны, и начинали подбирать другую систему правил, которая могла бы заменить предшествующую» [1:11]. - В моём случае это как раз оправдывается, ибо в эпиграфику, лингвистику и историческое источниковедение я пришел из философии и методологии науки, то есть, был здесь поначалу новичком,  хотя и профессором. И нисколько этого не стесняюсь.

«Такие кризисы в науке - процесс, трудно прослеживаемый поздними исследователями, и особую сложность представляет весь период до  XV века. При отсутствии печатных изданий и сложностях в коммуникации между различными учёными сильно затруднялось распространение научного знания.

Всё это в полной мере касается и истории. Она сегодня находится на том же уровне развития, что и аристотелевская физика, и своя научная революция ей еще предстоит» [1:11]. - Как видим, в предсказании научной революции в области историографии я не оригинален.

«Кстати, надо иметь в виду, что люди меняют свои взгляды после смены парадигмы вовсе не из конъюнктурных соображений. Помните историю со светом? До научной революции учёные видели в световых явлениях корпускулярные свойства, после неё - проявление только волновых свойств. Причём читатель достаточно легко найдёт подтверждение и в истории политических революций, когда Россия из царской и православной стала сплошь социалистической и атеистической и быстро научилась видеть в царизме и православии одни только уродства, а спустя 70 лет вдруг увидела одни уродства уже в социализме и атеизме» [1:11-12]. - Иначе говоря, сами авторы полагают, что и взгляды на политику и церковь сами подвержены политическому и религиозному или атеистическому давлению.