В.А.Чудинов

Обсуждение.  Группа словенских исследователей, куда входит Винко Водопивец (руководитель проекта), Антон Пердих, Андрей Рант и другие, делает большое дело, читая надписи на древних языках как славянские и устраивая по поводу такого рода чтений конференции в Любляне раз в два года. В центре их интересов - надписи венетские, на втором месте - ретские (ретийские). И я считаю их большим успехом то, что основную задачу они выполнили, доказав, что эти надписи - славянские.

Более того, второй целью их исследований было доказательство того, что эти надписи является древнесловенскими. А вот здесь, на мой взгляд, им сопутствует не столько успех, сколько неудача. Ибо всё-таки до венетского языка во всей Европе существовал язык русский (русицкий диалект). И потому вопрос состоит вот в чём: к чему этот венетский язык ближе - к русскому или к словенскому? Патриотизм словенцев мешает им признать, что древнесловнским языком был язык русский, а потому язык венетский - это лишь одна из переходных ступеней от языка русского к языку словенскому. Поэтому русское чтение ими отбрасывается с порога.

Именно этим, на мой взгляд, объясняется весьма произвольное и как бы наугад чтение Винко Водопивца, который рассматривает несколько вариантов разложения надписи на слова. Вроде бы на первый взгляд такой подход производит впечатление научного: сначала происходит чтение самих букв, потом разбиение полученного текста на отдельные слова, и, наконец, поиск наилучших значений для отдельного слова. Однако такой отстраненный подход приводит, в свою очередь, к отстранённому результату: смысл надписи становится малопонятным и не имеющим отношения к артефакту.

Я же читаю надписи совершенно иначе. Для меня важно выделить некие значимые элементы. Так, в надписи В 3 первым осознанным словом для меня стало отрицание НЕ перед глаголом. Далее я прочитал КРИ и слоговой знак ДИ, КРИДИ, что значит КРЫТЬ. Иными словами, никакого абстрактного чтения у меня не было, я сначала выделял наиболее понятное слово, а затем к нему присоединял другое слово, дочитанное до конца; только тогда я мог понять, где заканчивается предыдущий текст и начинается последующий. Таким образом, разбивка текста на слова идет одновременно с чтением слов, поскольку сами знаки могут читаться по-разному в зависимости от смысла слова. Так что разбивка на слова - это не механическое действие, а сложный творческий процесс различных чтений одних и тех же знаков, пока они не улягутся в некоторый прообраз слова. И только тогда совершается выделение следующего слова.

В надписи В 3 меня смущало первое слово ЛОКЕНО, которое мне не напоминало ни одно русское слово, пока я не понял, что НО - это союз. Но и слово ЛОКЕ было непонятно, и тогда я обратил внимание на два неучтенных знака. И когда я их прочитал как И ВО, и присоединил к непонятному слову, у меня получилось И ВОЛОКЕ, то есть, И ВОЛОКИ. Союз И означает, что перед этой надписью существовала какая-то другая на поврежденном участке; вероятно, это было одно слово, например, глагол повелительного наклонения. Допустим, БЕРЕ (то есть, БЕРИ).

Два этих подхода к дешифровки я бы назвал так: первый, словенский, формальным, а второй - смысловым. Первый представляется объективным, исключающим личность дешифровщика, второй - субъективным. Однако процесс чтения на родном языке именно смысловой. Это детишки в первом классе стремятся прочитать каждый звук, и глаз у них может перескочить через букву, вернуться к предыдущей или повторить данную во второй раз. Иными словами, они читают формально. А опытный читатель опирается только на отдельные буквы, ключевые, а остальное домысливает, то есть в мозгу идёт творческий процесс мгновенного вспоминания слова по небольшому числу признаков.

При формальном подходе лигатуры не разлагаются, перестановки букв не замечаются, а писец текста представляется богом, не способным совершать ни малейших описок. Иначе говоря, исходный текст абсолютизируется. Получается, что, как и в археологии, главное для такого дешифровщика - не смысл написанного, а отождествление с буквой, выявленной предыдущим дешифровщиком. Но только признанным. Иначе говоря, важно социальное признание какого-то набора знаков, а не получаемый в результате чтения смысл надписи. Так что и тут назрела необходимость переходить к археонике.

Что же касается первого впечатления от данной группы венетских надписей, так это то, что она стоит ближе к русскому языку, чем язык этрусский. Озвончение глухих звуков затронуло венетский язык меньше этрусского, то же самое можно сказать и об аканье.

Заключение. Пока я не знаю, представлял ли венетский язык столь сильное отличие от этрусского, что его можно было бы назвать языком, или это был просто иной диалект русского языка. Надеюсь, что дальнейшие исследования прояснят ситуацию.

Литература

НАД: Vodopivec Vinko. Napisi na Ptujskih oljenkah // Zbornik sedme mednarodne conference IZVOR EVROPEJCEV. Ljubljana, Založništvo Jutro, 2009, 208 s., il., s. 141-147

СИТ: Vodopivec Vinko. Napisi na situlah iz Grada in Posočja ter na Ploščici iz Gradiča // Zbornik sedme mednarodne conference IZVOR EVROPEJCEV. Ljubljana, Založništvo Jutro, 2009, 208 s., il., s. 128-140