В.А.Чудинов

Последние годы. Странно, но когда ей пожелали на 50-летие прожить еще столько, и полстолька, и четверть столько, она сказала, что так много она не проживет. А потом как-то сказала, что во всех своих мечтах, даже юношеских, ее последней датой было 60-летие. Так он и случилось. В 55 лет она перенесла операцию внутри брюшной полости, о которой не могла догадаться еще за два часа до этого. В декабре 1999 года сын случайно пришел из университета раньше времени, и Галя пожаловалась ему на какое-то странное состояние кишечника, как если бы случилось небольшое отравление. А я в этот субботний день был на работе, причем уехал тогда, когда Галя чувствовала себя великолепно. Состояние ухудшалось на газах, и, несмотря на протесты Гали, Георгий вызвал скорую помощь. А через час Галю прооперировали, причем только позже я узнал, что речь шла о том, что ее буквально вернули с того света. Чего-то она мне постоянно не договаривала, и лишь через несколько месяцев сказала, что ей советовали обратиться к онкологу, в котором она, однако, никакой потребности не чувствовала. Якобы ей что-то напутали с диагнозом. Я привык ей во всём доверять, ибо до этого она меня никогда не подводила. И если в первый год-два об операции еще напоминал большой рубец на животе, то через 2-3 года, как казалось, всё благополучно закончилось. До этого Галя старалась долго не бывать на открытом солнце и не ездить на юг. А в 2003 году, решив, что всё позади,  она предложила нам всем вместе отправиться летом в Евпаторию, куда мы раньше ездили довольно часто. Мы с сыном очень обрадовались.

Правда, до этого она нам иногда говорила, что если кто-то заболел раком, то, стало быть, организм  уже перестал обороняться, и искать защиту где-то на стороне бессмысленно. Мы с Георгием не придавали этим словам большого значения, находя их просто оригинальными, не более. Но в Евпатории, делая на пляже вращение головой, она вдруг в положении сидя потеряла равновесие и упала на тёплый песок. Этому тоже не придали значения. Затем Галочка очень легко сбавила в весе, почти не прилагая усилий, что осталось на уровне приятного подарка судьбы. И только при очень непродолжительном плавании в 18-градусной воде, она почувствовала, что слегка застудилась, хотя я плавал рядом с ней, и у меня никаких признаков простуды не было. По приезде в Москву она решила вылечиться от простуды антибиотиком, но почувствовала себя еще хуже - решила, что плохой антибиотик. Вот так, при небольшой простуде и с легкими симптомами плохого антибиотика мы и отпраздновали у нее на работе ее 60-летие, 19 августа, в день первой явки всех сотрудников. При этом в ее музыкальной школе появился и я, хотя не показывался туда лет двадцать. Празднование прошло очень пышно. В школе все ее не просто уважали, а искренне любили.

В сентябре ее уговорили лечь на обследование в больницу, поскольку за месяц ее состояние не улучшилось. Тесты ничего не выявляли, но одна опытная женщина-врач, правда, имевшая репутацию не вполне адекватного человека, заподозрила у нее онкологическое заболевание. Галя это восприняла как шутку, поскольку лёгкое недомогание никак не вязалось с тяжелейшим заболеванием. Тем не менее, мы втроем съездили в НИИ проктологии. Сначала нам предложили пройти осмотр в поликлинике при НИИ. Пожилой врач, применив эндоскоп, с выражением лица матроса, увидевшего на горизонте землю, радостно воскликнул: «Да у вас РАК!» Я помню, что в советское время в таких случаях отзывали родственников в сторонку и тихо шептали на ухо смертельный диагноз - такова была врачебная этика. Мне никогда в голову не приходило, что теперь врачи видят в этом своеобразное удовольствие.

Правда, предстояло проверить это предположение пункцией и рентгеном. К сожалению, оба анализа дали положительный результат. На окончательный диагноз в октябре Галя и Георгий поехали в НИИ в очень большом волнении, а вернулись - меня тут интересует реакция Гали - какими-то просветленными. «Всё, у меня последняя, неоперабельная стадия, - сказала она. - Так что и волноваться уже не о чем!» Она это сказала так, как будто бы речь шла об обычной прогулке, которая из-за дождя переносится на другой день. Меня это поразило. Я бы, наверное, с такой силой волей очертить столь страшную ситуацию не смог.

Последние месяцы. Несмотря на наше горячее желание как-то ей помочь, она мягко, но решительно отклоняла наши предложения. Мы встречались и с частными врачами, которые вели онкологических больных, однако Галя от их услуг категорически отказалась. Со стороны казалось, что она сама себя приговорила, и только шаг за шагом последовательно исполняла приговор. Первую четверть в школе она завершила как обычно, и доработала в начале ноября. А затем перешла на больничный лист. Но в ДМШ тоже вспомнили, что она за 40 лет работы и единственная кандидат культурологии во всём районе, ничем и никак не отмечена. И поскольку ее хорошо знали в районном управлении культуры и только с лучшей стороны, ей решили сделать к завершению ее карьеры королевский подарок - передать малогабаритную двухкомнатную квартиру за выездом, поскольку наши жилищные условия позволяли предложить такое улучшение. А она сама таким образом обеспечивала нормальное проживание Георгия, который в декабре поступил в аспирантуру. Это был ее прощальный подарок сыну. В декабре появилось и соответствующе решение, а в феврале - ордер на вселение.

На празднование Нового 2004 года мы отправились к нашим соседям, хотя обычно их приглашали к себе. Галя выдержала за столом пару часов. В январе мы с ней стали совершать прогулки в наш лес, который именно в эту зиму был особенно красив - на деревьях несколько дней проступал иней, а заснеженные лапы ёлок были удивительно живописны.  Однако сначала мы перестали разговаривать на прогулке, поскольку ей уже трудно было давать ответные реплики - не хватало дыхания. Затем мы стали сокращать длительность маршрута. А с февраля она уже редко выходила из дома. Тем не менее, 9 февраля мы выехали в очень далёкий от нас онкологический диспансер, чтобы оформить ей инвалидность первой группы. К моему удивлению, врачи этого делать не хотели, пришлось их уговаривать, а вначале отсидеть длинную очередь. А жить ей оставалось всего 2 месяца. Эта чёрствость государственной медицины меня потрясла до глубины души. Равно как и последующее оформление инвалидности в собесе, где ей начислили 500 рублей в месяц от государства, и требовали как можно скорее получить трудовую книжку с места работы с записью о ее увольнении - там она получала 10 тысяч рублей. Её легко подержали бы в ДМШ на больничным лишний месяц, и там бы она получила столько, сколько государство (то же самое, которое ей платило и заплату по месту работы) в виде инвалидности ей выплачивало бы 20 месяцев, однако собес хотел оправдать свою копейку, заботясь не о попавшем в беду человеке, а о собственном интересе. Эта бесчеловечность и медицинской, и собесовской сфер нашего общества меня снова потрясли. Получалось, что человека чуть ли не пинком ноги загоняли в наиболее низко оплачиваемую часть общества - как раз тогда, когда ему требовались и дорогостоящие лекарства, и квалифицированная медицинская помощь.

В марте Галя еще самостоятельно передвигалась по квартире, но уже не могла готовить пищу, это мы еще с февраля с Георгием взяли на себя. На боли она никогда не жаловалась, а лучшим анальгетиком для нее был анальгин. Другие лекарства она хотя и пробовала, но они такого эффекта не давали. А анальгин она применяла скупо, боясь привыкания - тогда в самый острый момент он мог бы ей не помочь. В остальном она вела себя очень спокойно, с каждой неделей всё больше времени проводя в постели. На телефонные звонки своих многочисленных знакомых, которые к ней, как и прежде, обращались с разными просьбами, она отвечала, что умирает, и просила прощения за то, что не может толком вникнуть в проблему и дать дельный совет. За март она очень сильно похудела, и из цветущей женщины превратилась как бы в древнюю старушку. А перед первым апреля, днем рождения Георгия, заговорила каким-то непривычным басом. Она со мной прощалась. С февраля по ее просьбе Гоша переехал на новую квартиру. Она не хотела, чтобы мальчик запомнил ее в таком виде.

Она выполнила и мою последнюю просьбу. Я попросил ее не умирать в день рождения Гоши, и она отсрочила свою кончину еще на тройку дней. Теперь она уже почти не вставала с кровати, и я на работе взял отпуск на неделю. Ей тяжело было даже говорить. А я с грустью смотрел на милые черты - я всегда ее считал красавицей, а она в свои 60 лет не имела ни одного седого волоса! Она никогда не выглядела старше 40 лет, и даже сейчас, когда у нее появились новые морщинки, всё равно была женщиной потрясающего обаяния! А о ее самообладании даже и говорить нечего. Я бы так, вероятно, не смог. Однажды я, перенося ее со стула на кровать, случайно ее толкнул, и, естественно извинился. Она сказала, что ничего не почувствовала, поскольку по сравнению с той огненной болью, которая разрывала ее изнутри, она уже никак не может реагировать на какие-то внешние раздражения. Только так я мог понять, чего ей стоил каждый прожитый день! Позже я узнал, что по христианским канонам каждый, умерший от онкологии, считается святым - это мученическая смерть.

Последние часы. Я освоил уколы и старался вкалывать ей различные анальгетические и лечебные препараты - строго дозировано, не чаще раза в день. Утром в четверг 8 апреля, когда я выполнил ряд ее просьб, мне показалось, что я сделал еще не всё, и спросил, чего она хотела бы еще. А она неожиданно улыбнулась и сказала: «Больше ничего не надо. Спасибо, милый!» После этого она закрыла глаза и спокойно заснула. А я обрадовался тому, что она хотя бы несколько часов может поспать спокойно, надеясь, что боль временно прекратится. Я не знал, что так она попрощалась и со мной, и с жизнью. Каждый час я  тихонько открывал дверь в ее комнату и убеждался в том, что она спит, хотя со временем её сон становился беспокойным, и она как бы говорила во сне, еле заметно шевеля руками. Я постоянно отгонял кошку, и отключил телефон в ее комнате, чтобы никто не мог ее разбудить, поскольку в последние дни она спала мало - а сон обладает целительной силой. Но напрасно я радовался! К полуночи дыхание стало прерывистым, в нем послушались чуть слышные постанывания. Я пригласил соседа, и мы, поняв, что ничего не можем сделать вместе, вызвали скорую помощь. Одновременно я позвонил Георгию, чтобы он приехал ко мне. В час ночи приехала скорая и, вкалов внутривенно сильный анальгетик, сказала, что у пациентки - агония, и что она вряд ли доживет до утра. Но зато после отъезда врачей стоны прекратились, и дыхание пришло в норму. А когда в два часа приехал Гоша, дыхание и вовсе не прослушивалось. Более того, лицо стало холодным. Теперь мы вновь вызвали врачей и милицию - чтобы констатировать смерть.