В.А.Чудинов

«Затем Бернард поднял оружие против императора, а славяне, воспользовавшись моментом, опустошили сначала всю Северную Альбингию, а затем, проходя по всей Славии, жгли церкви, предавая мучительной смерти священников, оставив по ту сторону Эльбы только остатки христианства» (БЫЧ, с. 210). Как видим, Бернард оказался подлым не только по отношению к славянскому великому князю (он поддержал маркиза Теодорика, не осудив его поступка), но и к собственному королю. Но, решив вести борьбу на два фронта, он пал жертвой славян. А Гельмольд особенно подчеркивает ненависть славян к христианству, духовному оплоту завоевателей.

Но кто такой Бернард? Гельмольд пишет, что наследником Оттона был Генрих Набожный, при котором наследником Бенона, герцога Саксонии, стал его сын Бернард, но «с того момента, как он стал править, распри не переставали тревожить этот край. Сначала он взбунтовался против императора и вовлек в мятеж всю Саксонию. Затем он восстал против Христа и возмутил служителей церкви, которые не пожелали присоединиться к его бунтарским взглядам. В результате своими притеснениями он заставил их забыть доброту его отца в отношении славян и вернуться к язычеству» (БЫЧ, с. 209). Итак, среди славян стал насаждать религию их отцов сам саксонский граф, видевший в христианстве опору императорского трона; то же самое усматривали в новой религии и славяне, и, поскольку выступления против церкви графом поощрялись, то славяне просто продолжили линию своего завоевателя. Так что виновником выступления и против христианства, и против власти саксов в этом регионе выступил сам сакс Бернард.

Бунт славян и его последствия. Довольно большой раздел Гельмольд посвящает описанию выступления славян против своих обидчиков. «Множество граждан и священников были захвачены в Гамбурге и взяты в плен, другие были убиты из ненависти к христианству. Древние старики из славян, которые сохранили в своей памяти всю историю варварства, рассказывают, что Альденбург был переполнен христианами, которых убивали, как скот, но сохранили 60 священников для развлечений, и среди них Оддара, главного настоятеля этой местности» (БЫЧ, с. 210-211). Замечу, что Гамбург вовсе не входил в Саксонию, а Альденбург или Ольденбург являлся составной частью Вагрии. Из этого следует, что славяне всё еще представляли единое целое, и что огонь восстания, начавшись в Саксонии, быстро перекинулся и в другие части Славии.

Далее живописуются жестокости славян, которые я повторять не хочу; они важны Гельмольду, чтобы показать дикость славян и их ненависть к христианству, хотя на деле речь идёт о вполне естественной реакции на произвол завоевателей.

Любопытна концовка этой истории. «Всё это случилось во времена архиепископа Либентиуса-старшего при графе Бернарде, сыне Бенона. Теордорик, такой же жадный и жестокий, что и Бернард, был лишен своих почестей и состояния, и умер священником в Магдебурге. Мистивой, славянский князь, в конце своей жизни раскаялся и вновь обратился в христианство. Вот почему он был вынужден покинуть свою родину. Он уехал к бардам и умер в почтенном возрасте, оставаясь верующим» (БЫЧ, с. 211). Таким образом, глупость и жестокость немецких правителей осуждается самим же немецким хронистом, а действия Мстивого, как выясняется, не имели религиозной окраски, а были продиктованы исключительно отношением к нему немецких феодалов. Тем не менее, лейтмотивом повествования Гельмольда является всё-таки религиозная война дикарей-славян против цивилизованных христиан-германцев.

Второй «бунт славян».Второе восстание славян против завоевателей произошло в 1066 году, том самом, в котором в Британии случилась знаменитая битва при Гастингсе. «Еписком Иоанн-старший был схвачен в Мекленбурге и оставлен для развлечения вместе с другими христианами» (БЫЧ, с. 211). Замечу, что Мекленбург был еще славянским, не завоеванным немцами, но уже имел христианскую церковь. «Его били кнутами, затем провели по всем городам, издеваясь над ним. Поскольку его не смогли заставить отречься от Иисуса Христа, то отрубили ему голову, ноги и руки. Его тело было брошено на улице, а его голова, насаженная на кол, стала жертвой богу Радегасту. Эти вещи происходили в Ретре, столице славян 4-го числа ноябрьских ид» (БЫЧ, с. 211-212). Ретра была центром славянского ведизма, и насаждение там христианства было отчаянно смелым шагом на грани безрассудства; именно на это немцы и рассчитывали. Представим себе на минутку, что мы сейчас соорудили бы в Ватикане небольшой храм Макоши! И естественная реакция славян на подобное святотатство стало знаменем борьбы христиан против коренной религии славянского народа! А вот о зверствах христиан против язычников Гельмольд умалчивает. Так что тут сопротивление насаждению христианства в самом сердце славянского ведизма стало для немцев примером якобы варварского поведения.

«Славяне опустошили всю Гамбургскую провинцию, штюрмары и гользаты почти поголовно были истреблены. Город Гамбург был разрушен, а кресты нашего Спасителя повреждены на потеху язычникам. Шлезвиг, или Хейдебо, город трансальбинцев, расположенный на границе с датчанами, был захвачен варварами и полностью разрушен» (БЫЧ, с. 212). Итак, народное сопротивление здесь открыто названо «варварским захватом». Пристрастия Гельмольда более, чем очевидны.

«В конце концов славяне, сговорившись между собой, возвратились в язычество» (там же). Я тут никакого сговора не вижу. Разделавшись с насажденной им силой религией захватчиков,  славяне вернулись к той религии, из которой они и не выходили.

«Граф Одульф вел с ними войну в течение 12 лет, на которые он пережил своего отца, но никак не мог одолеть их, за что стал предметом насмешек со стороны своих близких. Волнения славян имели место в год 1066 от рождения Христова и на восьмом году правления императора Генриха IV. Альденбургский престол оставался незанятым в течение 84 лет» (БЫЧ, с. 212). То, что славяне вернули себе Старый Город (Ольденбург) в Вагрии понимается Гельмольдом как «незанятый престол». Иными словами, занимать его могут только германцы, а если он занят славянами, то он, в понимании этого хрониста, остается свободным.

Описание русских. На острове Рюген (Руян) жили русские, которых называли руянами или рюгенами по названию острова. «Однажды, когда Генрих находился в Любеке, флот рюгенов вошел в реку Травена и окружил город. Рюгены, которых называют также ранами и рунами, - люди жестокие...» (БЫЧ, с. 213). Замечу, что когда-то славянский город Любек (его название сродни городу Люблин в Польше и Любляна в Словении) вместе с рекой Травеной (Травяной, Травянистой) теперь является германским, но еще не сердце Вагрии, не Рюген. Что же касается слова «руны» применительно к русским, то, возможно, оно возникло из-за того, что они всюду оставляли свои надписи, выполненные рунами Рода и Макоши. «...Люди жестокие, живущие среди моря, идолопоклонники, которые считают себя первыми среди славян, поскольку у них есть король и знаменитый храм» (там же). Опять-таки, хотя католики, которыми были немцы, также поклонялись скульптурам святых, как и ведисты-русские - скульптурам своих богов, но термин «идолопоклонники» был применим только к русским. А империя Яровой Руси даже в данный период была, видимо, сопоставима со «Священной Римской империей германской нации». Но подаются эти славянские жители могучей страны в хронике Гельмольда просто как одно из славянских племен. «Именно благодаря этому храму их очень уважают прочие славяне. Они налагают на многих ярмо рабства, не допуская этого для самих себя, к тому же особенности их местоположения делают их край неприступным» (там же). Иными словами, русские занимались работорговлей захваченными в пиратских нападениях иностранцами, но у самих русских никаких рабов не было. «Когда они подчиняют один народ оружием, то делают его данником своего храма. У них главный жрец уважается больше, чем король. Они направляют свои армии в места, которые указываются им жребиями. Победители приносят золото и серебро в сокровищницу бога, а остальную добычу делят между собой» (там же). Здесь мы видим все признаки теократии.

Русское гостеприимство.  «Наш епископ последовал за графом в Брунсвик и там провел с ним праздник Рождества. Затем он вернулся в Вагрию, взяв с собою своего брата аббата Радегесхузе. Он направился в Альденбург, чтобы отпраздновать там Богоявление в месте своего пастырского служения. Что касается города, то он совершенно безлюден и даже не имеет городских стен. Единственно там имеется небольшая обитель, построенная заботами покойного блаженной памяти Вицелина. Именно там мы провели службу на снежном сугробе и при сильном холоде. На ней не присутствовал ни один славянин, не считая Присбисласа и нескольких других» (БЫЧ, с. 215). В этот момент русская Вагрия, видимо, еще не была немецкой, хотя восстания славян уже закончились. Тем не менее, немцы себя чувствовали на славянской территории вполне уверенно.

«По окончании священного таинства Присбислас пригласил нас посетить его дом, который находился в некотором отдалении. Они принял нас весьма гостеприимно и устроил настоящий пир. На стол поставлено  было два десятка различных блюд. Там я на опыте узнал, что ни один народ не может сравниться со славянами по части гостеприимства, о чём мне говорили задолго до этого. Когда им приходится принимать гостей, у них, как по заказу, делается весёлое лицо и их вовсе не надо просить оказать гостеприимство. Всё, что они имеют от сельского хозяйства, хоты и рыбной ловли, они предлагают со щедростью, ибо чем более расточителен человек, тем они считают его более достойным» (там же). Заметим, что славянская щедрость была понята Гельмольдом как расточительность, то есть, приём в его честь хотя ему и понравился, но с его точки зрения, не украсил хозяина.

«И стремление к этому ведет к тому, что многие их них, чтобы у них на всё хватило, вынуждены прибегать к воровству и разбою. И это у них не считается пороками, а всего лишь простительными недостатками, и они их возмещают гостеприимством, которое у них обязательно. По законам славян то, что вы своровали ночью, вы отдадите утром вашим гостям. Но если кто-нибудь, что случается очень редко, будет уличен в том, что выпроводит иностранца и откажет ему в гостеприимстве, то разрешается поджечь его дом и имущество. И все с общего согласия назовут его гнусным подлецом, достойным быть отвергнутым всем миром» (там же). Мня возмутили эти строки. Присбислас, христианин, ни у кого ничего не воровал (да и никак не смог бы арии всём желании, если город был безлюдным), и, напротив, угостил гостя всем, чем располагал сам - тем не менее, оказанные Гельмольду почести вызвали у последнего желание назвать всех славян ворами и разбойниками.