В.А.Чудинов

Полагаю, что данная схема сработает и дальше. Нет грамматик и толковых словарей? Издательство АСТ опять представит Комиссии свой список ранее других издательств, и опять другие придут в себя слишком поздно. Система уже отработана.

«Дальше - больше. Кто-то из первых репортёров, докладывавших о приказе публике, почему-то решил, что один из словарей не то чтобы запрещает употреблять  существительное «кофе» в мужском роде, но уж, во всяком случае, впервые официально дозволяет использовать род средний. К этой эпатирующей детали были добавлены еще две-три - и публика стала негодовать уже из-за них. Но и тут мы трепали себе нервы, кажется, почти напрасно. Знающие люди с усмешкой поясняют нам, что словари допускают эту мерзость («моё любимое кофе») уже с 1983 года, и что вообще, прежде чем изрекать что бы то ни было о словарях, полезно привыкнуть ими пользоваться» (с. 10).

Иными словами, «всё хорошо, прекрасная маркиза, дела идут и жизнь легка». Составители словарей тихой сапой протащили свои нововведения в те годы, когда мы не успевали отмечать уход из жизни генсеков (Брежнев, Черненко, Андропов), ибо было не до того, а теперь на них ссылаются как на прецедент. Стало быть, тогда было возражать в самый раз, но общественность о таких фортелях лингвистов не знала, а сейчас узнала, но теперь, якобы, уже поздно. Теперь виноватых нет, или, точнее, вообще, прежде чем изрекать что бы то ни было о словарях, полезно привыкнуть ими пользоваться. Теми самыми, которые вроде бы узаконены самим фактом своего существования. Следовательно, теперь ВИНОВАТЫ МЫ, ибо господин Привалов уже научился пользоваться подпорченными словарями, а простые русские люди - нет. Так что перед нами - замечательный опыт того, как можно перекладывать вину с больной головы на здоровую.

«Но каяться за напрасный гнев нам, пожалуй, не стоит. Публика крайне редко бывает правой в подробностях, весьма часто бывает права по сути - именно это мы в данном случае и наблюдаем. А как должны были реагировать на невнятные новости про «регулирование русского языка» люди, на глазах которых всего несколько лет назад чудом в последнюю минуту сорвалась убийственно широкая реформа русского правописания? Ведь проблема-то налицо, и проблема огромная» (с. 10).

Насколько я понимаю, именно гласность и спасла русский язык от той убийственной реформы. С тех пор реформаторы тоже поняли, как нужно действовать, и проводят теперь свои нововведения или явочным порядком, или в рамках вполне законных междусобойчиков «издательство - Комиссия по русскому языку». И если сейчас еще кто-то из первых репортёров, докладывавших о приказе публике, смог своевременно получить информацию о данном неуклюжем постановлении, то дальше, скорее всего, такую оплошность министерство постарается исключить.

«Русский язык, как и всякий живой язык, меняется. Сейчас он меняется особенно быстро, потому что за последние годы очень поменялась русская жизнь» (с. 11). Полагаю, что А. Привалов чуточку ошибся. Русская жизнь в России за последние годы изменилась мало. А вот жизнь россиян - очень сильно. Иванов, Петров, Сидоров годами ждут ремонта своего ветхого жилья. А Абрамович думает, в какой из европейских футбольных клубов вложить миллионы долларов, и не следует ли приобрести еще одну виллу. Его нынешняя жизнь несравнима с той, которая была при советской власти.  Поэтому лексикон Иванова, Петрова, Сидорова постепенно обогащается всё более крепкими выражениями. А Абрамович одарил россиян новым русским словечком, «Челси». Вот и должны лингвисты ломать голову, не следует ли писать это слово ближе к английскому оригиналу, например, как «Челсии». И вообще, в принципе, как приблизить наш «отсталый» русский к «передовому» английскому?

«Масса новых слов, новых выражений, новых понятий - и отсюда масса вопросов. Оффшор (в тексте статьи - «офшор» - В.Ч.) писать через одно или через два «ф», с дефисом или без дефиса? В блоггере одно «г» или два? Должны быть надёжные словари, объясняющие добрым людям, как всё это пишется. Создание таких словарей, спору нет, ведётся - пусть недостаточно быстро и не слишком бесспорно, - и это хорошо. Беда только в том, что некая часть работающих по этой части учёных так и рвётся поверх необходимой, но неброской работы учинить что-нибудь неизгладимое. Вроде той «лопатинской» реформы, которая заставила бы нас писать парашют и брошюра по-новому (в тексте написано «парашут» и «брошура» - В.Ч.), а жюри, жульен и пшют - по-старому (в тексте слово написано как «жюльен», и все слова даны без кавычек - В.Ч.)» (с. 11).  - У меня возникает впечатление, что А. Привалов пока что действительно не умеет пользоваться словарями.

«Такие реформы, для чего бы их ни задумывали, всегда имеют один и тот же дурной эффект. Какая там «унификация» или тем более «упрощение» орфографии - чушь! Богатый живой язык не упрощается. Невозможно упростить русский язык так, чтобы ленивый оболтус за час в неделю его выучил на «отлично». А спонтанные взбрыки - изменения чего-то одного, непонятно, почему именно этого, а не соседнего - только порождают в среднем человеке уверенность, что все вообще правила русского языка произвольны. Если можно было изменить неизвестно почему, просто так, по желанию начальства - правило насчёт парашюта (как восемь лет назад) или насчёт кофе (как сейчас или в 1983 году - неважно), значит, можно изменить что угодно. Значит, все правила русского языка - суть какая-то бредятина. А это будет ложная уверенность: правила русского языка не есть бредятина» (с. 11).

Здесь я с А. Приваловым полностью согласен. Возникает впечатление, что такие частичные, бессистемные реформы языка производятся сознательно, чтобы те, кто со школьной скамьи отлично усвоил русское правописание, после очередной реформы оказались бы безграмотными. Я уже давно удивлялся, почему НИИ РАН, отвечающие за нечто русское, постепенно возглавляются людьми этнически нерусскими? Ответ напрашивается сам собой - как раз для того, чтобы сделать из могучего и красивого русского языка кучу бессвязных положений, в которых совершенно невозможно разобраться. Ибо россиянам многонациональной России, подобно Крысину, эти проблемы совершенно безразличны, а этнически русских с руководящих позиций постепенно выдавливают, равно как учебники и монографии постепенно создают этнически не русские. При всём уважении к таким авторитетам как Апресян, Розенталь или Фасмер.

«Ну, а что касается Минобра, то было бы просто глупо не видеть в любом его прикосновении к русскому языку потенциальную опасность: тамошние эффективные менеджеры себя проявили если не похлеще, чем их собраться по Саяно-Шушенской ГЭС, то всё же очень весомо. Они уже отменили обязательный выпускной экзамен по русской литературе, то есть, сделали всё, что в их силах, для деградации русского языка. Русских школьников больше не заставляют читать, им никто не объясняет, что читать - это хорошо. Они, в большинстве своём, с немалым облегчением более и не читают. Поэтому язык неизбежно будет оскудевать и уплощаться всё быстрее. Разумеется, не всё во власти эффективных менеджеров: они не могут запретить родителям, которые сами умеют читать, научить читать своих детей. Но поскольку таких родителей и сейчас меньшинство, то в каждом следующем поколении доля умеющих читать будет становиться всё меньше, а русский язык - всё ближе к моя твоя не понимай. Но хоть приказ Миобра « 195, слава Богу, ничего особенно вредного не содержит» (с. 11).

И тут я согласен с Приваловым, хотя вижу не произвол отдельных чиновников, а прекрасно спланированную (полагаю, что за океаном) акцию по демонтажу советской системы образования и по низведению основной массы россиян нового поколения в плохо образованных людей. Как у Оруэлла в его «1984» Министерство Правды занималось дезинформацией, так и у нас Министерство образования постепенно превращается в Министерство по свёртыванию всех лучших завоеваний советского просвещения. К сожалению, романы-антиутопии постепенно становятся нашей явью.

Вернёмся теперь к заглавию данной статьи. Привалов полагает, что озабоченность русской общественности - это ложная тревога, а русский язык - это подбитый корабль. Это - злая метафора. Ибо пожар уже разбушевался, и впору его гасить, а не объявлять тревогу ложной. Но корабль действительно подбит, а не сам сел на мель - по нему стреляют прямой наводкой уже не одно десятилетие. И всякий раз, когда после очередного обстрела гремит аврал по ликвидации разрушительных последствий очередной реформы, появляются некие приваловы, которые убеждают общественность, что она напрасно волнуется. Многие корабли ходят с пробоинами - и ничего!

Обсуждение. Переход русского дворянства на французский язык в XVIII-ХХ веках мог бы оказаться катастрофой, если бы усилия Державина, Жуковского и Пушкина не показали, каким красивым и благородным может быть родная русская речь. Так что попытка вестернизации русской культуры и языка, начатая еще Петром Великим, успеха не принесла. Теперь мы наблюдаем новую попытку низвести русский язык до роли попугая английской речи, но уже предпринятую изнутри российского общества. Куда же подевались «любители российской словесности»? Почему их голос так слаб? Почему Крысины и Приваловы нас убеждают в том, что ничего страшного не случилось?

Я полагаю, что русское общество, получив в советское время инъекцию «пролетарского интернационализма», потеряло иммунитет к вторжению вируса нерусскости. Произошло нечто вроде социального ВИЧ-инфицирования, когда сама общественная иммунная система, то есть органы, которые были призваны отсекать чрезмерное влияние иной культуры и иного языка, оказались заняты инородцами, которые были прямо заинтересованы в разрушении всего русского. Было табуировано само слово «русский» для названия учреждений или партий. Поэтому у нас сколько угодно Российских университетов или партий, но нет ни одного Русского университета и ни одной Русской партии. Теперь всё русское стыдливо именуется словом «славянское». Полагаю, что немецкий Минюст не возражает против слова «Немецкий» в названиях организаций, равно как и французский - в слове «Французский». Никто не предлагает заменять их на более широкое название «Франкофонский». Мы же пока до такой демократичности не дошли. И пожинаем печальные результаты: русский язык стремительно становится «российским». То есть, напичканным иноязычными заимствованиями до и даже сверх всякого разумного предела.

Заключение. Пережив смену правящей династии, никоновскую реформу религии, большевистскую революцию и демократический переворот 90-х, мы, русские, всё еще остаёмся таковыми, пока жив великий русский язык. А он выживет вопреки реформам!