В.А.Чудинов

Участие в IV Международной Кондратьевской конференции

В.А. Чудинов

Весной 2001 года меня пригласили участвовать в IV Международной Кондратьевской конференции, которая состоялась в Москве 15-16 мая 2001 года в помещении Российской академии государственной службы при президенте Российской федерации. Темой конференции были: «Диалог и взаимодействие цивилизаций востока и запада: альтернативы на XXI век». Конференцию проводили: Международный фонд Н.Д. Кондратьева, Международный фонд Питирима Сорокина - Николая Кондратьева, Российская академия государственной службы при президенте Российской федерации  и Российская академия естественных наук им. В.И. Вернадского. Мое сообщение было принято в секцию VII: «Проблемы и перспективы становления справедливого социального строя» (МА, с. 207-212).

IV. Проблемы и перспективы становления интегрального социокультурного строя

Чудинов В.А.,

д.ф.н., профессор,

академик РАЕН

(Москва)

ЦИВИЛИЗАЦИЯ: МЕНТАЛИТЕТ, АРХЕТИП, ПРИРОДА

Всякий раз, когда приходится описывать ту или иную цивилизацию в истории культуры при преподавании культурологии, невольно возникает вопрос о том, что именно отличает одну цивилизацию от другой. Вопрос этот не так прост, как кажется. Скажем, на Руси и дома, и ветряные мельницы строили из дерева, тогда как на Западе Европы - из камня. Что это - пристрастия разных народов к разным материалам или элементарная природная обусловленность? Возможно, что когда те или иные этносы пришли на какую-то территорию, они предпочли использовать наиболее распространенный материал, и потому египтяне стали возводить постройки из камня, шумеры - из глиняных кирпичей, греки - из глины и мрамора, а русские - из дерева. Однако такая целесообразность через какое-то время становится традицией, так что позже, попав на крайний север или в песчаную пустыню, русский подумает в первую очередь о деревянной избушке. И только полное отсутствие соответствующих материалов может заставить русского отказаться от этого намерения. Подобно этому после второй мировой войны пленные немцы строили в Москве малоэтажные здания, в точности повторявшие архитектуру Германии, но не похожие на другие московские дома. Иными словами, природная целесообразность со временем переходит в предпочтение, а оно - в некоторую национальную черту. То же самое можно сказать и о климате: русские дети не сразу привыкают к зиме и морозу, но во взрослом состоянии тоскуют по зиме, если оказываются за границей в такой стране, где зим не бывает. Печальная необходимость оборачивается национальной особенностью.

Эту зависимость подметил Л.Н. Гумилев, который предположил, что этнос может возникнуть и существовать только на определенном ландшафте, а со сменой ландшафта меняется и этнос. А биологи пошли еще дальше, разработав учение не просто о биоценозах, но о геобиоценозах, то есть о биоценозах    на    определенной    территории    со    всеми    ее    не    только географическими (поверхностными), но и геологическими (глубинными) факторами. Иными словами, этнос привязан не только к определенному ландшафту, но и к соответствующему климату, погоде, инсоляции, составу воздуха, запахам, пыльце растений, особенностям энергетики его местности, полезным ископаемым, микроэлементам в пищевом рационе и микрофлоре полезных и патогенных микроорганизмов, и болезненно реагирует на их изменение при попадании на другую территорию.

И все же природные факторы местности не определяют национального характера, ибо, если другой этнос займет эту территорию, через какое-то время он адаптируется к ней и приобретет те же черты, которые имел его предшественник. Так что подобные обусловленные природой свойства следует отнести к внешней стороне этнического характера. Более глубоким представляется то, что отложилось в социальной памяти этноса, та материальная и духовная культура, которая, будучи создана много веков или даже тысячелетий назад, продолжает воздействовать на этнос сохранившимися и наделенными глубокой ценностью эталонами. Это - коллективное бессознательное, то, что Карл Юнг называл архетипом. Разумеется, природные факторы тоже влияют на архетип, однако в опосредованном виде. Например, жители южных областей Европы, испытывая более сильную инсоляцию и иные воздействия, а также более резкие контрасты цвета, света и тени по сравнению с русскими, имеют и более контрастную живопись, ярче одеваются, громче говорят, чаще вступают в беседу, много жестикулируют, проявляют больше открытости в общении. Такое поведение становится нормой, закрепляясь в живописи, скульптуре, литературе, театре, кино, телевидении, становясь чертой быта и, следовательно, создает мощную систему эталонов как для данного, так и для следующих поколений.

Другой источник коллективного бессознательного - это иррациональная компонента общественного поведения, под которой я понимаю воздействие членов этноса через биополя. К воздействию через поля я отношу не только пристальный взгляд в спину, когда человек, ощутивший его, оборачивается к бросающему вызов зрителю, но и механизм распространения паники, где толпа мгновенно возбуждается, не успев ни

разглядеть, ни осмыслить предполагаемую угрозу, ощущение слабости и подавленности зависимых людей, а также специфические случаи распространения неких сведений, знаний и даже научных открытий. Последнее проявляется в том, что открытие, пришедшее в голову научному гению, попадает в общее биополе этноса, где оно может быть востребовано другими учеными или даже дилетантами, но обладающими хорошими экстрасенсорными данными. В таких случаях говорят, что «открытие носится в воздухе» и что «общество созрело для его восприятия», так что на протяжении небольшого времени, года-двух, примерно одно и то же начинают утверждать совершенно незнакомые друг с другом люди. И напротив, когда первый ученый, индуктор, обладает слабыми экстрасенсорными возможностями и не впрыскивает продукты своей деятельности в общий «банк данных» этнического биополя, об открытии можно сказать, что оно «опередило свою эпоху», что «общество еще не созрело для его восприятия»; иными словами, открытие в данный момент не входит в архетип общества.

Архетип не совпадает с менталитетом, ибо под менталитетом или ментальностью имеет смысл понимать совокупность как сознательного, так и подсознательного. Архетип тем самым оказывается основанием для менталитета, который, вбирая его, начинает трансформировать в логически понятные формы. Если так можно сказать, менталитет есть и архетип, и продукт его осмысления. При этом вполне допустимы отдельные случаи, когда рациональное может вступить в конфликт с подсознательным и иррациональным. Например, наука может считать мифологию чистым вымыслом своих предков, продуктом их неуемной фантазии, и в то же время ее исследовать и описывать; или иронизировать по поводу существования телепатии и серьезно решать проблему о приоритете научного открытия, пришедшего в голову одновременно нескольким ученым.

В ментальном тоже есть архетипическое; оно проявляется в том, как именно люди рассуждают. Так, математики приводят в качестве примера сопоставление мышления обычного человека и мышления математика. Дана задача: выкладывая монетки на стол, положить монетку последним (после этого  вся   поверхность  стола  будет  закрыта  монетками).   Спрашивается: можно ли решить эту задачу в общем виде? Математик отвечает, что можно, и утверждает, что всегда победит первый игрок, ибо если размеры монетки больше размера стола, то он выиграл. И добавляет, что результат игры тем самым решен в общем виде, ибо решение не должно зависеть от размеров стола. На это можно заметить, что если стол вмещает 2 монетки, то должен выиграть второй участник, а если три - то третий, и что решение, таким образом, зависит не только от размеров стола, но и от размеров монетки, а точнее - от взаимного отношения размеров. Тем самым, задача не имеет общего решения. И то, что математик пытается его найти, говорит только об архетипе математики как науки.

Противоположный пример приводит психология мышления. Так, у ряда северных народов абстрактное мышление еще недостаточно развито, и когда школьникам дают задачу о том, что охотник из стойбища в первую неделю добыл трех оленей, а во вторую еще двух, и требуется узнать, скольких оленей он добыт всего, ученики начинают расспрашивать учителя, какой конкретно охотник отправился на добычу, и когда предполагают, что речь идет о нерадивом охотнике, громко смеются и относятся к арифметике как к сборнику анекдотов. Здесь архетип противоположен первому, и не только в том, что не ставится задача поиска решения в общем виде, но и в том, что не предполагается получить решение и в частном виде; напротив, школьники хотят узнать максимально полно - кто, где и когда. Таков архетип мышления, диктуемый хозяйственной деятельностью этих народов.

И архетип, и ментальность относятся к психике и проявляются в поведении этносов. Однако по прошествии некоторого времени архетипы меняются. Чтобы их реконструировать, важны архетипические эталоны. Когда мы знакомимся с русской литературой XIX века, мы часто смешиваем одно с другим: гениальность авторов и их архетипическую направленность. Скажем, А.С. Пушкин передал, говоря словами Белинского, «типического героя в типических обстоятельствах». Например, Евгений Онегин вел себя как типичный молодой дворянин, тогда как Татьяна Ларина - как типичная молодая дворянка; и современников Пушкина восхитила точность в передаче национального характера данного времени. Сейчас молодые люди ведут себя иначе: ходят на тусовки и говорят на молодежном сленге; на дуэлях не стреляются, и имения им не по карману. Так что сегодня «Евгений Онегин» воспринимается уже не как типическое для наших дней произведение; но оно было и осталось архитипическим, ибо очень точно передает национальный характер своих персонажей, Вместе с тем, в наши дни ушла ориентация искусства на создание эталонов архетипа; искусство стало развлекательным, и хотя и в таком направлении есть элементы архетипа, его произведения перестали быть эталонами. Возможно, и в этом направлении есть свои гениальные авторы; однако сам характер развлечения противоположен серьезности в сакральной архетипической деятельности, а потому гениальность авторов не получает того общественного признания, какое было им уготовано прежде.

С этих позиций весьма интересны священные книги различных народов. На наш взгляд, они представляют собой не что иное, как архетипы определенного этноса в определенную эпоху, хотя, конечно же, содержат в себе элементы поучения, развлечения и морали. Именно в качестве эталонов архетипа они и становятся наиболее значимыми, что и приводит их в конечном итоге к возведению в ранг священных. Принятие их вместе с религией другими народами означает с одной стороны, некоторую культурную близость, которая в конечном итоге расширяется и приводит к формированию общей цивилизации, а с другой стороны, предполагает наличие некоторого культурного разночтения, иного понимания смысла священного текста, поскольку опирается на другой архетип. В этом состоит, например, разделение христианства на три основных конфессии -католицизм, православие и протестантизм. Для русских религия - нечто серьезное, в нее нельзя играть, ей надо предаваться всем сердцем. Отсюда - большая догматичность, консерватизм и пышность православия. Напротив, религия для западного человека - вещь скорее традиционная, чем полезная; она входит в правила поведения в обществе, но не требует глубокого личного участия человека; она дает возможность относиться к исполнению ряда обрядов формально. Таким образом, Ветхий завет, представляя собой архетип поведения древних иудеев, хотя и вошел до некоторой степени в менталитет христианских народов, но не стал основой для христиан; Новый завет,  отражая в  какой-то степени архетип  поведения  некоторых людей ранней Римской империи, стал пониматься разными народами по-разному, в зависимости от новых архетипов, что и привело к тому, что на юге Западной Европы преобладает католицизм, на севере - протестантизм, и в Восточной Европе - православие. В наши дни эталоном для этих разных архетипов будут уже не сами части Библии, а, скорее, толкование Священного писания богословами разных конфессий, а еще более - их религиозная практика.

В любом случае при знакомстве с культурой той или иной цивилизации у культуролога возникает проблема: насколько дошедшие до нас материальные и духовные памятники можно считать архетипическими эталонами, и, соответственно, каков будет сам архетип. Однако ясно другое: чем точнее выявлен архетип той или другой цивилизации, тем понятнее становятся те или другие детали этой культуры вплоть до того, что они могут быть заранее предсказаны. Иными словами, выявив архетип и проверив его следствия на доступных нам памятниках, мы сможем сказать, каких памятников у нас пока нет, и даже то, какими они должны были бы быть. Тем самым, в описании цивилизации можно будет подняться от ступени культурографии, на которой мы пока находимся сейчас, на ступень подлинной культурологии.

Литература

МА: Материалы к IV Международной Кондратьевской конференции. М., 15-16 мая 2001 года, Международный фонд Кондратьева, М., 2002., 616 с.