В.А.Чудинов

Церковь и государство. «Церковь берет деньги, владеет вполне мирской собственностью и служит государству. Это все не по Христу», — заявляют “Вятичи”. Возникает вопрос: это сознательное или неизбежное зло? Можно ли построить храм или содержать его бесплатно? Можно ли включать в орбиту церкви те или иные постройки, утварь, предметы культа, не имея их в собственности? Можно ли строить церковную деятельность против собственного государства? Утвердительные ответы на данный вопрос были бы верхом бессмыслицы. Я понимаю, если бы упреки христианству были связаны, например, с получением денег от ростовщической деятельности, или от каких-нибудь сомнительных заведений типа казино, или от мирской собственности, не связанной с духовной направленностью христианства, но такие примеры в тексте Манифеста отсутствуют. Но ведь и авторы Манифеста брали у кого-то деньги на издание данной брошюры, обозначили на второй странице свои авторские права на интеллектуальную собственность и стали согласовывать свои положения с текущими проблемами нашего государства по имени Россия. В чем же они в таком случае обвиняют христиан, если перечислены лишь общепризнанные способы экономической деятельности и охрана авторских прав?

«Христианствующая интеллигенция в лице Достоевского, Соловьева, ныне И. Глазунова, Солоухина и других рыцарей Бетонного храма заявляет, что русский народ — христоносец. Это, разумеется, неправда. Неправда потому, что сам Достоевский не смог дать в своих произведениях конкретные образы этих христоносцев. Неправда потому, что сам народ под именем Христа понимал совершенно другого Бога, вовсе не того желчного нигилиста, который представлен в Библии» [3, с. 19]. Тут, как видим, идут прямые выпады против Христа. Неясно, из чего следует, что Христос является “желчным нигилистом”? Из критики им многих недостатков современного ему общества? Но в таком случае все мы является точно такими же желчными нигилистами. Неясно также, кого же сам народ почитает под именем Христа. Дажьбога? Сварога? Перуна? Велеса? Коляду? Каждая из таких гипотез сразу же выглядит как весьма сомнительная. Наконец, откуда авторы Манифеста взяли, что задачей перечисленных представителей русской культуры было создание образов христоносцев? Вероятно, такая задача стоит перед совершенно другой ветвью культуры, перед агиографией. Назначение художественной культуры в ином, в создании определенного эстетического идеала, а также в раскрытии противоречий социальных условий той или иной эпохи. К тому же о том, что русской литературе не удалось создать образы кротких христиан, можно поспорить. У Л.Н. Толстого мы находим образы и помещика Лёвина, и крестьянина Платона Коротаева. Можно поспорить с авторами Манифеста и по поводу персонажей Достоевского, например, якобы не христоносца Алеши Карамазова.

Христианство и культура. Можно рассмотреть и еще одно положение Манифеста: «Библейское христианство не согласуется со славянской индоевропейской культурой. Оно изобилует противоречиями, так что церковь вынуждена запрещать пастве самостоятельно разрешать их. Оно утверждает, что человек раб. Оно утверждает, что люди порочны и ничтожны в своих устремлениях. Оно утверждает, что люди должны бесконечно каяться перед высшим существом. Все это неприемлемо для природной религии»  [3, с. 21]. К сожалению, любое крупное явление культуры всегда противоречиво, как само общество. Ведь не менее противоречива и славянская мифология. С другой стороны, любое Священное учение всегда защищается от профанирования, от той отсебятины, которую может нагородить любой непосвященный адепт. Если бы языческие жрецы славян дожили до сегодняшнего дня, они первыми выступили бы против рассматриваемых нами брошюр и, вероятно, запретили бы так вольно обращаться со славянскими мифологическими ценностями. Язычники тоже приносили жертвы (“клали требы”) языческим богам, считая их высшими существами. Христиане себя рабами не считают, а выражение “раб божий” имеет метафорический смысл. В этом же смысле язычники вполне могли считать себя “рабами природы”, зависимыми от природы существами, обязанными вечно благодарить ее за ее деяния. Разница, как видим, заключается не в том, что христиане проповедуют нечто противное природе, а язычники — нечто противное богам, а лишь в формах словесного выражения и в общей нацеленности. Но это — не повод для антихристианской пропаганды.

Конечно, указанными примерами весьма и весьма сомнительные положения неоязыческого учения не ограничиваются. За неимением времени их невозможно рассмотреть в более широком объеме. Однако и сказанного вполне достаточно, чтобы придти к ряду выводов. Первый из них состоит в том, что авторы самопровозглашенных языческих общин, как видно из сказанного, вообще имеют весьма смутное впечатление о природе Сакрального, и берутся судить о вещах, в которых не разбираются. Далее, они практически не знают христианства, не различают его конфессий, не признают его в качестве мировой религии, не видят его связи с историей Руси, не способны разглядеть его этики и психологии, отрицают его вклад в мировую и российскую культуру. Но и с позиций самого культурного наследия язычества, они оказываются очень поверхностными и слабыми его знатоками, как в плане генеалогии богов, так и в плане различных направлений культа. Призывы “назад к природе” выглядят весьма утопичными, а обвинения в адрес других религий, в частности, христианства, оскорбительными, не соответствующими действительности, и в ряде случаев вульгарно-материалистическими, способными скорее дискредитировать славянскую мифологию в глазах общественности, чем выявить ее реальное значение. Вместо бережного обращения с нашим мифологическим прошлым, вместо его реконструкции и осмысления, неоязычники предлагают попросту уверовать в то, что уже отжило, а часто и просто не существовало, и фантом чего вышел лишь из-под пера самих организаторов этого направления. С точки зрения культурологии от такой трактовки культуры следует отмежеваться как можно скорее и полагать, что призывы к разжиганию религиозной вражды ничего хорошего нашему обществу принести не могут.

Заключение. В заключении мне бы хотелось ответить Александру Васильевичу Назаренко из Института всеобщей истории, утверждавшему, что у восточных славян не было и не могло быть собственной религии потому, что западные хронисты его не зафиксировали [4]. Особое положение языческого культа западных славян, о которых сохранились записи западноевропейских хронистов, свидетельствует, на мой взгляд, не о том, что у западных славян такой культ был, причем довольно молодой, а у восточных не было, но лишь о том, что западные хронисты не посещали восточных славян. У восточных славян существовали культовые сооружения, о чем говорят данные археологических раскопок. К сожалению, в науке истории сложилась традиция, по которой историческим источником считаются только литературные тексты древних авторов, но не археологические памятники и не эпиграфические тексты. Для такой историографии восточнославянского язычества действительно не существует. Между тем, для современной западной историографии нет сомнений в существовании целых цивилизаций, обнаруженных археологами, например, Крито-Микенской культуры, хотя о ней нет соответствующих хроник древних авторов.

Написано в 2001 году.

Литература

1.    Доброслав. Язычество: закат и рассвет. [Калуга], без года издания, 40 с.

2.    Казаков Вадим. Мир славянских богов // Всебожье славян. М., 2000, 79 с.

3.    [Васильев М.С., Георгис Д.Ж., Сперанский Н.Н., Топорков Г.И.]. Общество “Вятичи” (Москва). Русский языческий манифест. М., 1997, 40 с.

4.    А.В. Назаренко. Частное заявление.