В.А.Чудинов

С другой стороны - перед нами пережиток той эпохи первых лет советской власти, когда Институт археологии был переименован в Институт материальной культуры имени академика Н.Я. Марра. Поскольку культура состоит из материального и духовного компонента, было бы логичным ожидать создание аналогичного Института духовной культуры, однако он так и не был создан, ни при советской власти, ни позже. Так что до сегодняшнего времени историей духовной культуры как таковой - святилищами в их сакральной и социальной функции, ведическими храмами, предметами культового назначения (весьма многочисленными - наскальными и каменными ликами, привесками, посохами, кольцами, облачением, пищей, праздниками, запретами, культовой обрядностью, культовыми текстами опять-таки в их сакральной функции) - никто не занимается. Старше эпохи бронзы археологи не допускают существование письменности и в этом отношении они переходят на уровень неграмотного исследователя совершенно сознательно. Поэтому непризнание определенной группы материальных памятников именно в ее духовной функции для современной археологии вполне логично. Так что тут речь идёт уже не только и не столько о культовых камнях, сколько о роли сакрального и духовного в жизни современного и древнего общества. Если культ - это некие кривляния ряженых (шаманов, мимов, участников мистерий) - археология, стиснув зубы, готова изучать эту сторону бытия древнего человека. Если же культ - это раскрытие сакральной стороны мира, способ вхождения человека в тонкий мир, то тут археология пасует, ибо само понятие тонкой реальности считает надуманным. Это для нее - тот самый фольклорный мир, как, скажем, памятники литературным персонажам, или изображения в картинках древних легенд, иными словами, вторичная мифология.

Признаюсь, когда я начал писать свои монографии, меня несказанно удивили ошибки археологов в атрибуции ряда предметов, причем не единичных, а целых их классов. Сначала я обнаружил, что обычные городские вывески, помещаемые на уровне ступеней дома в средние века, археологи объявили строительными метками определенных партий кирпичей, ибо в то время модно было писать не протокириллицей (рунами Рода), а руницей (рунами Макоши), но руницу археологи не знали, да и знать не хотели, а всякого исследователя, который хоть как-то хотел приблизиться к дешифровке этих непонятных знаков, осуждали и изгоняли из своих рядов. - Однако как-то никого из них не удивлял тот факт, что в средние века отсутствовали любые вывески; неужели люди бродили по городам, как по тёмному лесу, расспрашивая прохожих, где находятся такие важные для их жизни объекты, как коновязь, ковальня (кузница), церковь, монастырь и т.д.? Археологи по поводу такой лакуны в их знаниях, на которую я обратил их внимание, хранили и хранят гордое молчание. Им просто нечего сказать. Хотя, впрочем, это не такой уж большой класс объектов.

Далее я выяснил, что гривны, рассматриваемые как деньги, оказывается, вовсе не были платёжным средством, ибо выполняли роль ценного залога, под который выдавались настоящие деньги (а то время арабские дирхемы). Более того, по печатям на гривнах (которые археологи ухитрились не заметить вообще!!!) можно определить наиболее успешные конторы ростовщиков, ибо всегда подписывался город их нахождения. Поэтому они упустили прямой способ выяснения оборота залоговых средств по всей Европе, заменяя его досужими предположениями о том, какие предметы являлись местными, а какие - привозными. А Е.А. Рыбина, чьи антипатии ко мне простёрлись настолько, что она даже не позволила мне выступить на Новгородском семинаре в МГУ, обычные надписи на товарах с их наименованием и местом изготовления сочла опять-таки за метки этих партий, но теперь уже немецких, ибо речь шла о Ганзейском торговом союзе. Иными словами, она всю свою сознательную жизнь в качестве «специалиста» плела миф о новгородско-ганзейских связях, и боялась, что я выведу ее на чистую воду. А о том, что они на семинаре прочитали на недавно найденной в Новгороде деревянной тарелочке надпись KNO, которая их вполне удовлетворила, я уже писал в отдельной статье - в действительности руницей эта надпись читалась КОРОВА, а тарелочка была предназначена как поддон под какой-то сосуд для коровы. Не читали они и поясные наборы с раскопанных средневековых погребений, которые содержали сведения о погребенных - имя, фамилию, иногда отчество, профессию. Иными словами, я столкнулся с неграмотными учёными, что меня поразило как пока неизвестное науке явление.

Постепенно, шаг за шагом, я открывал всё новые лакуны в их познаниях, пока я не понял, что это уже и не пробелы,  а сознательное искажение нашей истории. Так, Е.А. Мельникова на основании неверных дешифровок «открывает» в белорусской деревне Масковичи на баджиках прислуги якобы надписи крестоносцев, М.В. Фехнер в Тимерево под Ярославлем - якобы пребывание арабов, Марк Щукин, основываясь на неверных эпиграфических работах своих коллег, трассирует мнимый «готский путь», а А.А. Бычков, опять-таки опираясь на дешифровки Г.Ф. Турчанинова уже не допускает в средневековом Киеве наличия славянской речи, а великий и могучий русский язык выводит из смеси литовского с персидским. Такие вот у нас нынче специалисты и патриоты. И, как анекдот последнего времени, я воспринял атрибуцию посохов мима периода мезолита как якобы «каменных топоров». С другой стороны, а чего ещё можно ожидать от неграмотных?

Хотел бы прояснить свою позицию: я не против археологии вообще, как, например, не против геометрии. Но само слово «геометрия» означает «землемерие», чем она когда-то и была. Но, как выяснилось, в реальном землемерии оказалось слишком много проблем, и геометрия надолго застряла на вычислении размера площадей ряда фигур; много позже сюда добавилось вычисление объёма тел, что к землемерию уже не имело ни малейшего отношения, но явилось естественным продолжением решения того ограниченного круга прикладных задач, какой очертила себе геометрия. Так и археология: от решения огромного пласта проблем, связанных с древними объектами, она постепенно перешла к строго очерченному их кругу, связанному с вещеведением. Чего-то большего она потянуть оказалась не в состоянии. И нельзя ее за это осуждать: она тянет ровно столько, сколько может. И чтение надписей никогда не входило в круг ее задач: этим занимались эпиграфисты. Именно поэтому археологам позволено быть неграмотными.

Отсюда закономерный итог: когда я на камне-следовике из Тверского краеведческого музея в ходе своего доклада показал реальные надписи, больше половины участников вообще отказались их смотреть; менее осторожные подтвердили существование пары букв, но остальные знаки оказались менее контрастными и не были признаны за буквы именно на этом основании. Так что общий вывод: надписей никаких нет, перед нами - чисто природное образование. Что и следовало ожидать от сообщества неграмотных, и к чему я был морально готов. Заметим, что привлечение с их стороны экспертов ничего не дало: геолог не являлся никаким специалистом по надписям, а трассолог обратил внимание лишь на царапины верхней части камня, где надписей не было. А к микронадписям он не привык, и был столь же неграмотным, как и остальные.

Заключение. Изгнав за пределы своего интереса исследование сакральной стороны культовых камней, археологи, сами того не подозревая,  весь этот рынок оставили мне. А я понял, как следует назвать науку о не вещевой составляющей археологии: археоника. Так что выступать на конференциях, где тебя не приемлют, бывает очень полезно - очень выпукло очерчивается область научного исследования своих собственных проблем.