В.А.Чудинов

Дмитрий Сергеевич Раевский как скифолог

Чудинов В.А.
Моя последняя статья о скифской пекторали [1] показала, что в число воинов виман Рюрика входили и скифы, однако никаких иранских надписей они не содержали. В этой связи меня заинтересовало творчество наиболее известного скифолога советской поры - Дмитрия Сергеевича Раевского, которого я двадцать лет назад видел в качестве председателя одного из заседаний конференции в Институте археологии.

Кто такой Д.С. Раевский. О нем можно узнать из некролога [2]. Дмитрий Сергеевич Раевский (1941-2004) - «один из крупнейших скифологов. в 1964 г. окончил исторический факультете МГУ по кафедре археологии. Учебу на вечернем отделении он совмещал с работой в качестве подсобного рабочего художественного отдела Государственного Исторического музея, где после окончания университета стал сотрудником массового (экскурсионного) отдела. С 1968 по 1971 г. Д.С. Раевский был аспирантом кафедры археологии МГУ. В 1971 г. он успешно защитил кандидатскую диссертацию "Этнический и социальный состав населения Неаполя Скифского" и в том же году был принят в Институт востоковедения АН СССР во вновь образованный сектор "Историко-культурных связей советского и зарубежного Востока" под руководством Б.А. Литвинского (позднее он слился с Отделом Востока). С этого времени вся его жизнь была связана с Институтом востоковедения, где он прошел путь от младшего до главного научного сотрудника. С 1995 по 1997 г. он возглавлял Отдел Древнего Востока, но оставил эту должность в связи с болезнью. В 1988 г. Дмитрий Сергеевич защитил докторскую диссертацию на тему "Социальные и культурные концепции древних иранцев по материалам Скифии". Последние 5 лет Дмитрий Сергеевич тяжело болел, но ни на день он не прекращал своей исследовательской работы. Последнюю свою книгу, написанную совместно с В.Я. Петрухиным и вышедшую незадолго до его смерти, он уже не успел увидеть. Последний удар настиг Дмитрия Сергеевич, когда он сидел за компьютером.

Работы Дмитрия Сергеевича отличаются смелостью, новизной взглядов, сочетающихся с глубокой эрудицией, прекрасным знанием анализируемых материалов, строгой логикой развития мысли. Его перу принадлежит около 150 научных работ, в том числе семь монографий.

С именем Дмитрия Сергеевича связан целый, практически новый, раздел скифологии - изучение мифологии, идеологии, социальных и культурных концепций бесписьменного народа. Предложенные им реконструкции образуют целостную систему, объединяющую самые различные элементы скифской культуры. Работы этого плана вызвали широкий интерес научной общественности, в том числе благодаря его подходу к изучению источников и строгой оценке возможности их интерпретации. Даже люди, далекие от собственно скифских проблем, стремились показать ему свои работы, посоветоваться, выслушать его замечания.

Большое внимание уделял Дмитрий Сергеевич вопросам скифской истории и культуры. Им, лично и в соавторстве, разрабатывались такие проблемы, как история племен, объединяемых этнонимом "скифы", их меняющийся хозяйственный и социальный строй, особенности материальной культуры, ее сложение, развитие, оценка используемых ею инокультурных воздействий.

В вопросе о происхождении скифской материальной культуры Дмитрий Сергеевич был последовательным сторонником ее восточноевропейской автохтонности. Не отрицая существования восточноазиатских импульсов, он рассматривал скифскую культуру как новообразование, окончательно оформившееся в период переднеазиатских походов скифов и на территории Восточной Европы, с которой эти походы были связаны.

В последние годы Д.С. Раевский активно начал разрабатывать тему скифского звериного стиля как "визуального фольклора", т.е. изобразительного искусства, построенного по тем же принципам, что и фольклорные произведения.

Дмитрий Сергеевич всегда с неподдельным интересом относился к работам своих коллег, зачастую не имеющих прямого отношения к его исследовательской деятельности. Его замечания были плодотворны и содержательны, их отличали доброжелательность и такт. Много времени он уделял редактированию работ коллег, причем всегда вносил в эту работу свойственную ему добросовестность.

Д.С. Раевский был блестящим полемистом, увлеченным участником научных дискуссий. Его выступления всегда вызывали живой отклик и способствовали развитию исследовательской мысли.

До последнего дня Дмитрий Сергеевич Раевский оставался для многих его коллег и научной молодежи как из Москвы, так и из других городов авторитетным, доброжелательным судьей, советчиком. Он мало мог выходить, но его дом всегда был наполнен людьми, желающими поделиться с ним результатами своих трудов».

Итак, скифы считаются бесписьменным народом, а «визуальный фольклор» есть обозначение подхода к скифским изображениям как к прямым отражениям скифской жизни. На мой взгляд, и то, и другое неверно. Изображения скифов подписаны по-русски, а животные и растения приводятся как метафоры. Поэтому мне было бы весьма интересно познакомиться с основными положениями этого исследователя.

Для анализа я решил обратиться к его основной работе [3], тем более, что на этой книге, приобретенной мною в 1996 года, имеется его автограф: «Уважаемому Валерию Алексеевичу в память об археологических бдениях. 17.10.96. Д. Раевский».

Предисловие и введение. Из «Предисловия» я приведу лишь пару отрывков: «Исследование культуры ираноязычных обитателей евразийских степей под тем углом зрения, который избран в предлагаемой вниманию читателя книге, делает первые шаги, а имеющийся в нашем распоряжении материал довольно скуден и фрагментарен, и потому труден для толкования в данном ключе. Это обусловило несколько особенностей содержащихся в работе интерпретаций» [3:3]. - Сразу неясно, почему скифы названы ираноязычными.

Далее приводится аналог автора с альпинистами, где проводится мысль: «Стараясь избежать падения в пропасть необоснованных гипотез, необходимо помнить, что стремление любой ценой обеспечить себе максимум точек опоры чревато неподвижностью» [3:3]. - Прекрасно, что автор сознаёт гипотетичность своих построений, что даёт мне моральное право проверить его точки опоры на надёжность. Тем более, что он сам пишет: «В тех областях знания, где еще не существует общепринятых мнений, развёрнутый анализ предлагавшихся гипотез и мотивированное объяснение, почему те или иные из них представляются ошибочными, кажутся особенно необходимыми, и потому полемические пассажи занимают в этой работе достаточно большое место» [3:3].

Далее я перехожу к рассмотрению введения. «Проблема родства ираноязычных народов первоначально была поставлена в науке как проблема лингвистическая. Сопоставление языков и диалектов различных групп населения, обитающих зачастую на весьма удалённых друг от друга территориях, позволило установит факт «общности их происхождения, общности исходного языкового материала» [3:5]. - Понятно, что у ираноязычных народов были ираноязычные предки, однако причём тут скифы?

«Целям данной работы оптимально отвечает формулировка, выработанная в русле семиотических исследований: она трактует культуру как «ненаследственную память коллектива» и понимает ее «работу» как «структурною организацию окружающего человека мира» [3:5]. - Последнее определение нельзя назвать удачным, поскольку культура тоже наследуется, хотя не генетически, но социально, через подражание, обучение и воспитание. А определение ненаследственной памяти кажется оксюмороном, «то что было не со мной, помню».

«В дальнейшем речь будет идти об «обществах архаических (в широком смысле...), где мифологизм в той или иной форме тотально господствует или решительно доминирует, является душой единой, однородно семиотизированной культуры» [3:6]. - Иначе говоря, до рассмотрения скифов автор монографии предлагает презумпцию ираноязычности, архаичности и мифологичности скифского общества.

Глава I. Языки и тексты скифской культуры. «Культура любого народа может быть запечатлена в текстах двух типов. К первому относятся те, которые сложились в среде самих носителей и которые мы в дальнейшем будем именовать самоописаниями. Термин этот весьма условен, поскольку самоописаниями в собственном смысле слова являются лишь «автодескриптивные тексты метакультурного уровня», то есть, отражающие опыты аналитического подхода к собственной культуре; нас же в данном случае интересует вся совокупность текстов, в которых данная культура реализует себя. Однако этот термин удобен для обозначения категории, противопоставляемой иноописаниям, то есть текстам второго типа, запечатлевающим взгляд на интересующую нас культуру внешнего по отношению к ней наблюдателя - носителя иной культурной традиции Исследование по возможности максимально полной совокупности текстов обоих названных типов имеет конечной целью создание научного метаописания данной культуры» [3:15].

Пока не совсем понятно, как будет происходить это метаописание. «Содержание скифской мифологии, своего рода ее событийный скелет в самом деле может быть восстановлен, по сути, на основе инокультурных текстов (хотя последние, разумеется, в конечном счёте восходят к собственно скифской устной традиции). Попытка такой реконструкции этой мифологии на повествовательном (событийном) уровне на основе вычленения информативных в этом плане фрагментов была предпринята мной в специальной работе [4], непосредственным продолжением которой, как уже сказано, является эта книга... Содержанием упомянутой работы явился опыт воссоздания на основе разрозненных сообщений, почерпнутых из произведений греческих и латинских авторов, скифской мифологии как связного повествования о происхождении мироздания, то есть, как описания процесса космо-, этно- и социогенеза» [3:16-17].

Однако, как я понимаю, какие-то элементы работы [4] будут воспроизведены и в рецензируемой работе [3].

Интерпретация сюжета на сосуде из кургана Куль-Оба. «Несколько лет назад мною была предложена интерпретация содержания изображений на известном электровом сосуде из скифского кургана Куль-Оба и на серебряном кубке из могильника Частые курганы близ Воронежа, как воплощающих сюжет записанного Геродотом (IV, 8-10) мифа о происхождении скифов и скифских царей [5:92-97; 3:30-36]. Миф этот повествует об испытании, предложенном прародителем прародителем скифов Таргитаем-Гераклом трём своим сыновьям и состоящем в натягивании тетивы на тугой отцовский лук. Победивший в этом испытании должен был получить власть над Скифией. Выполнить поставленную задачу смог лишь младший из сыновей. Согласно предложенному толкованию, именно этот сюжет представлен на упомянутых сосудах, причем наиболее подробно - на сосуде из Куль-Обы, где изображены последствия неудачных попыток двух старших братьев (полученные ими травмы) и успех младшего. Эта интерпретация была недавно оспорена Дюмезилем [6, 1198-199, примеч.2], который полагает, что пи таком толковании «три из четырёх сцен изображают то, чего нет в рассказе», и что поэтому такое толкование их слишком произвольно. Это возражение вызывает потребность в некоторых уточнениях не столько фактического, сколько методического плана» [3:17-18].

Я полностью согласен с мнением Дюмезиля, а, кроме того, удивлён, что сюжет рельефа как произведения изобразительного искусства трактуется только как «фотография с натуры». Любой современный художник, если к нему подойти с такой трактовкой, заявит, что критик ничего не понимает в изобразительном искусстве и будет прав, поскольку чаще всего изображенные на картине или на рельефе предметы являются некими метафорами. Так что помимо зрительного ряда существует еще символическое и метафорическое значение образов, а иногда и прямой текст на каком-то языке, чаще всего на русском. Странно, что опытный скифолог этого не знал. А его слишком прямолинейный подход к произведению, сделанному несомненным мастером, к шедевру скифского изобразительного искусства, свидетельствует о том, что Раевский считал создателя этого сосуда примитивом, неким «фотографом эпохи», и не более того.

Рис. 1. Моё чтение надписей на фигурах двух персонажей и на горлышке сосуда

Раевский работает в технике подачи материала XIX века, когда изображения на древних артефактах передавались в монографиях и научных статьях контурными рисунками. В некоторых случаях этого достаточно, но вовсе не для таких шедевров, каким является скифское искусство. Понятно, что во времена Раевского не было ни интернета, ни цифровых видеокамер, но уже существовала и цветная фотография, и возможность делать обычные черно-белые контрастные фотографии (с передержкой при проявлении фотоплёнки). Этот дополнительный контраст ему бы очень пригодился.

Однако, когда он приводит свой рис. 1 в виде развертки контурного изображения всех 7 персонажей [3:18, рис.1], никаких мелких деталей он уже заведомо выявить не может, они не просто малы, но и искажены рисовальщиком. Я же воспользовался найденным в интернете изображением [7], где показано несколько ракурсов данного сосуда. Понятно, что предварительно перед чтением я усилил контраст фотографии.

Сначала я читаю надпись на горлышке данного кубка. На внешней части написано (читаю в обращенном, то есть, дополнительном цвете): ХРАМ МАРЫ. А продолжение можно прочитать на внутренней стороне горлышка: ХРАМ РЮРИКА ВОИНОВ ВИМАН. Иначе говоря, речь идёт об эпохе Рюрика, а вовсе не о древнейшей эпохе.

Далее меня интересуют изображенные персонажи. Первая пара беседующих скифов на моём рис. 1 как раз совпадает с первой парой на рис. 1 Раевского. На рукаве правой руки левого персонажа видны складки. Так обычно изображаются надписи на многих древних рисунках. В данном случае текст гласит: МАСКИ МИМОВ. Это означает: ИЗОБРАЖЕНИЯ ЖРЕЦОВ. Насколько известен миф о Таргитае, там речь шла о царе и его сыновьях, но вовсе не о жрецах. Уже это обстоятельство полностью отметает предположение Раевского как не соответствующее действительности.

Однако я продолжаю чтение. Складки на рукаве правого персонажа можно прочитать в обращенном цвете как МИМ, а в прямом, как МАРЫ.  Складки на плече в обращенном цвете дают текст: МИРА ЯРА. Имеется в виду МИР ЯРА РЮРИКА. А складки и тени на брюках левого персонажа можно прочитать, как текст: МАСКА МАРЫ МИРА ЯРА. Эта подпись означает: ИЗОБРАЖЕНИЕ ПОКОЙНИКА МИРА РЮРИКА.