В.А.Чудинов

 Рассматривается в статье и мировоззренчески-культурологическая роль глаголицы. Говоря о том, что двуглавый орел - это символ Византии, взятый Россией с глубоким смыслом, я обращаю внимание и на падающий сокол, княжеский знак первых Рюриковичей. «Ведь если посмотреть, что передавал сокол в египетской мифологии, то мы увидим, что одним глазом сокола было Солнце, а другим - Луна. Иными словами, в соколе соединялись как солярные, так и более ранние лунарные верования. Это - та же двуликая [что и двуглавый орел], хотя теперь двуглазая птица, птица, символизирующая единство двух разных культур. Внимательный слушатель мог бы подловить меня на слове: этому новому типу мировоззрения, языческим взглядам, должен был бы соответствовать и новый тип письменности. А у славян, как следует из сочинения болгарского монаха Х века Храбра, до принятия христианства своих книг не было, язычники писали чертами и резами для счета и гадания. Что ж, внимательный слушатель прав. Действительно, такая письменность была, и она достаточно хорошо известна: это глаголица. Правда, на Руси последние два века лингвисты отрицали более раннее бытование глаголицы по отношению к кириллице. Но в последнее время согласились с выводами чехов (относящимися еще к середине XIX века): Кирилл и Мефодий были последними редакторами глаголицы, уже существовавшей много веков. Кириллица же появилась примерно в IX-X веках из греческого письма уже после крещения Болгарии и, возможно, Руси. Более того, в кириллице к 24 греческим знакам добавилось еще порядка 16 местных, славянских знака из так называемого слогового письма, пока еще не известного моим современникам. Так что и кириллица - это своеобразный “двуглавый орел”: его левая голова смотрит на Византию, а правая - на Русь. Это мне помогли понять мои исследования совместного бытования греческого [алфавитного] и славянского слогового письма на Руси. Но в таком случае того же “двуединства” следует ожидать и от глаголицы !  А между тем, глаголица не похожа ни на один вид письменности по начертанию знаков; более того, она сложна и неудобна как для письма, так и для чтения. Правда, в прошлом веке чешский исследователь Гануш пытался сопоставить ее с германскими рунами, и кое-где такое сходство было очевидно - но только некоторое сходство, а не полное тождество ! Что же в таком случае говорит в пользу “отчасти западного” происхождения глаголицы ?Мне это самому не было ясно до декабря 1995 года, пока я не понял, что глаголица представляет собой лигатуры слогового письма, причем удваивается именно основной звук, как бы будучи произнесенным нараспев: А-А, БЬ-ПЬ, В-ВЪ ... Возникало впечатление, что глаголица - это специально созданная транскрипция слов устной речи (отсюда и название “глаголица” - письменность для записи “глаголения”, “говорения”, в отличие от “рун”, то есть традиционной слоговой письменности, уже расходящейся с новым произношением), но транскрипция на основе существующей слоговой письменности - оттого она и усиливает знаки, выделяя в них путем удвоения либо гласный, либо согласный компонент. Это внезапное открытие показалось мне особенно интересным в связи с тем, что первое буквенное письмо - греческий алфавит - всеми исследователями считается греческим переосмыслением финикийского (или какого-то другого западносемитского) консонантного, возникшего из слогового путем домысливания гласных. В случае же глаголицы мы имеем дело не с местным переосмыслением заимствованной графики, а с сознательным созданием новой письменности из старой и с их параллельным сосуществованием. Иными словами, славянский гений смог создать и буквы - но на базе собственного, традиционного слогового письма» [7, c. 403-405]. - Как видим, одним из важнейших новых результатов стал вывод о том, что глаголица появилась как лигатуры слогового письма, где второй слог ограничивал и конкретизировал значение первого, или наоборот. Иными словами, глаголица тут возникает как прямая наследница слогового письма, на его базе и ... как его заместитель. Этот вывод мне показался крайне важным, поскольку образуется единая система слоговой графики, как в слоговом, так и в буквенном варианте.

Определенный интерес представляют и следующие размышления: «И опять проницательный читатель может задать вопрос: а где же тут смесь славянского с западным? - На этот раз связь, как мне кажется, происходит не через заимствование славянами иноязычной графики, а по линии необходимости модернизации: греки уже перешли на письмо буквенное, за ними римляне; славяне, хотя и не чувствовали в этом особой необходимости, все же заплатили дань западной моде, создали свои собственные буквы. Так что и тут славяне откликнулись на западный вызов. Начиная с этого момента появилась возможность передавать иноязычные названия побуквенно, а не послогово, что было менее точным, и тем самым греческому буквенному письму ставить в соответствие и славянское буквенное. Видимо, это случилось не раньше первого тысячелетия до н.э. А прежде, во II тысячелетии до н.э. и славяне, и греки писали слоговыми знаками, и никакой потребности в буквах у европейцев не возникало» [7, c. 405-406].

 Затем рассматриваются проблемы названий славянских этносов и их  общей страны, а в заключение делается вывод: «Культура наиболее древней Руси пока еще неизвестна скорее всего потому, что она и была культурой древней Европы. И подобно тому, как Россия в составе СССР была лишена своей Академии наук, своей компартии, своих представительств в других союзных республиках, отходя как бы на второй план, так и историческая культура славян пока еще с большим трудом отделима от культуры всей индоевропейской общности народов. И только поняв, что нынешние русские - это дожившие до наших дней индоевропейцы, можно объяснить необычайную восприимчивость Руси ко всем веяниям с запада и востока, от православного христианства тысячу лет назад и до буддизма и кришнаизма в последнее десятилетие. И при всем том Русь остается Русью» [7, c. 411-412].

Связь славянского и корейского слогового письма. Об этом шла речь в крохотной заметке для газеты русских корейцев. После демонстрации ряда славянских слоговых надписей в ней говорилось: «Графика славянского слогового письма весьма проста. Проще всего устроены знаки для изображения гласных звуков, они изображаются простыми палочками, например, ê - И, ù - Е,  / - А, Я, \ - У, Ю, и только O в значении ВО передает звук О. Интересно, что сходные принципы построения графем можно видеть и в корейском письме; так, в первоначальном тексте «Хунмин джоным» объясняется, что промежуточные звуки, гласные, представлены одиннадцатью буквами, три из которых являются основной формой: o - небо, - - земля, ê- человек. Комбинируя эти три знака, можно создавать и промежуточные буквы. Тем самым можно говорить о большом сходстве в принципах построения знаков  для обозначения гласных звуков.

В графике для обозначения согласных сходства меньше. Так, согласный звук К передается в славянской слоговой графике комбинацией уголка с вертикальной линией, например, ­- КО, ¯- КИ, |á- КЪ. В корейском же, согласно «Хунмин джоным», звук К передается знаком , который тоже представляет собой стилизованный уголок, но уже без вертикальной черты. Уголком, но прямым, передается звук Н в корейском языке - ; в славянском же слоговом письме есть знаки, которые составлены из комбинации прямых углов, например, Н - НЪ или ± - НИ. Однако в этих случаях существование сходства требует больших научных исследований.

Подобные наблюдения наталкивают на мысль, что либо в основе слоговых систем славян и корейцев лежат более древние евразийские системы слогового письма, либо сами принципы создания графических символов у разных народов очень близки» [8, с. 18-19].

Письмо, этническая близость и священный смысл. На наш взгляд, письменность имеет непосредственное отношение к тонкому миру и обладает сакральным, священным смыслом, изучаемым эзотерикой и оккультизмом. Изучению этой стороны кирилловского письма была посвящена большая статья о реформе русской орфографии в 1918 г. [9]. Разумеется, затрагивался и более широкий культурологический аспект реформы, и вывод относительно сохранения культурной преемственности был сделан достаточно отрицательный «Реформа графики и орфографии означала прежде всего разрыв с традицией славянского письма, и тем самым отдалила и отделила новое русское гражданское письмо от письма слогового, от письма кирилловского и даже от письма, введенного Петром I. Это означало, что для чтения дореволюционных книг уже требовалось известное напряжение, определенное привыкание, что создавало известный культурный барьер. Конечно, для людей с высоким образовательным уровнем он был относительно легко преодолим, однако для большинства малограмотных лиц, получивших в годы советской власти доступ к образованию, он казался довольно существенным. Но именно это и требовалось для новой власти. С одной стороны, новая орфография позволяла легче изучать русскую письменность, с другой – практически исключала знакомство широких народных масс с дореволюционной литературой» [9, с. 9].

Более интересен этнический смысл реформы, соотношение между различными восточнославянскими этносами, манифестировавшими себя в той или иной графике письма: «Другим важным следствием орфографической реформы явилось выделение русской графики из восточнославянской. Еще в ХIХ веке среди лингвистов шли споры, существует ли украинский и белорусский языки именно как языки, или они все являются просто малороссийским и западнороссийским  диалектом великорусского. Упразднение графемы «I» из русского языка окончательно разрешило этот вопрос в смысле графики, ибо теперь в этих языках данная графема сохранилась, а в русском исчезла. Так что если прежде, до реформы, в великорусском можно было найти черты и украинской, и белорусской графики, или, иными словами, великорусская письменность являлась просто общерусской без подразделения на великорусскую, малорусскую и белорусскую, то теперь русская письменность перестала претендовать на общерусскую значимость и стала в один ряд с украинской и белорусской. Тем самым субординацию сменила координация, а понятие «русский», равно применимое к великорусам, малорусам и белорусам теперь исчезло, став синонимом слова «великорусский». Иными словами, этноним «русский» утратил свой общеславянский (по отношению к восточным славянам) статус, обозначив лишь одну восточнославянскую народность. Вряд ли такое понижение статуса русской графики можно воспринять иначе как крупную утрату» [9, с. 9-10].

Рассматривается в статье и соотношение русской графики с индоевропейской традицией: «Еще одним следствием реформы явилось отдаление русской графической системы от общей индоевропейской. При том, что основной состав букв имеет написание в строку, ряд букв имеет диакритические надстрочные знаки, так что время от времени встречаются буквы в полторы строки. Так, в испанском языке существуют значки для ударения, у французов они более разнообразны, а у греков еще и пополнены знаками придыхания; у немцев существуют буквы ä, ö, ü, и при всем том во всех языках с латинской графикой есть буквы i и j. Так что с учетом заглавных букв, также занимающих полторы строки, а также полуторастрочных  b, d, f, h, k, l, t внешний рисунок слов выглядит весьма разнообразным. В русском же языке до реформы таких знаков было меньше, к ним относились i, h, ?, ё, й, б, однако они все же были, и особенно часто употреблялся Ъ в конце слов. После упразднения первых трех знаков перестали писать «ё» как «ё», заменив на «е»; есть некоторая тенденция в начале слов заменять «Й» на «И», например, писать «иог» вместо «йог» или «иод» вместо «йод». Так что остаются только «й» конечный и «б». Если еще вспомнить об отсутствии таких узких знаков, какие есть в латинской графике, например, i, j, l, t, и, напротив, вспомнить об очень широких русских буквах типа ш, щ, ж, м, ю, ы, то можно придти к выводу о том, что после реформы русский текст стал восприниматься как очень широкий и весьма монотонный, содержащий очень мало полуторастрочных знаков. Так что реформа сделала русскую письменность еще менее похожей на общеевропейскую, чем она была до реформы» [9, с. 10].