В.А.Чудинов

Расшифровка славянского слогового и буквенного письма

Декабрь 25, 2008

Памяти друга

Автор 10:59. Рубрика Воспоминания и некрологи

А еще раз в неделю на первых двух курсах у нас было занятие в духовом оркестре; однако ноту ЛЯ задавал не Саша, а другой гобоист из класса Оруджева, второкурсник Желваков (к сожалению, через год, спасая тонущую девочку, он, вытащив ее из воды, сам погиб, и мы всем училищем ездили на его похороны). Я же играл там на самом звонком из оркестровых ударных инструментах - на тарелках. Марши Салимана-Владимирова в молодёжном исполнении звучали очень задорно, и по весне, когда в оркестровом зале распахивали окна, прохожие Мерзляковского переулка или останавливались послушать музыку, или, напротив, шли быстрым шагом ей в такт. Саша играл свою партию безукоризненно, он на гобое неплохо читал с листа.

Далее, мы посещали вместе и занятия по музыкальной литературе, которые у нас не сразу, после кого-то, повела аспирантка консерватории Коженова. Это была несколько развязная молодая женщина, которая иногда принимала странные позы, не задумываясь, как на это будут реагировать студенты. Но когда она пыталась иллюстрировать фрагменты из опер или симфоний на пианино, то «кашпыряла», то есть, попадала не по тем нотам, и при этом корчила рожи, будучи недовольной собой. Нам с Сашей это весьма не нравилось. Этим она очень отличалась в худшую сторону и от концертмейстера класса ударных инструментов Натальи Васильевны Шустровой, которая всегда весьма грамотно аккомпанировала моей игре на ксилофоне, и, особенно, от Ларисы Леонидовны Артыновой, высокой женщины в пенсне, которая аккомпанировала божественно (она для вокалистов не только могла сыграть на полтона выше или ниже, как говорят музыканты, с транпозицией или «в транспорте», но при этом еще и выигрывать определенный голос, например, второй или третий для дирижеров-хоровиков, и в то же время подсказывать им слова). Однажды, когда Шустрова заболела, она ее заменила и удивила меня способностью давать аккомпанемент с любого такта. Так что Артынова олицетворяла собой недосягаемый уровень владения фортепиано. Да и в человеческом отношении это была незаурядная личность. Недаром, когда мы поступили в училище, где до этого директором была некая Рахиль Аароновна, которую я не застал, а в первый год - Кальянов, Лариса Леонидовна стала секретарём парткома училища, а на следующий год - директором училища, и в этом качестве она оставалась затем много десятилетий подряд. Артынова и к Саше, и ко мне всегда относилась с большим интересом и пониманием, а лодырей она терпеть не могла.

drug6.jpg
Рис. 6. Еще один наш коллективный портрет 1963 года

Голодные годы. На первом курсе мы получали государственную стипендию в 12 рублей в месяц (1200 рублей в пересчёте на современный курс), и этого было, конечно, мало. Самым большим спросом в нашем буфете пользовался стакан чая за 3 копейки и булочка с кремом за 9 копеек. Это был 1 % от стипендии и для ряда студентов - полноценный завтрак. На обед некоторые из нас ходили в Московскую консерваторию, где комплексный обед для студентов стоил 30 копеек (капустный салат, пустые щи, один биточек с картофельным пюре и мясной подливой, и компот), однако Саша далеко не всегда мог себе позволить такую роскошь. Меня он обучал такому своему изобретению: берешь в буфете стакан чаю за 3 копейки, и по мере его выпивания пару раз доливаешь бесплатным кипятком, затем мажешь черный хлеб горчицей (благо в советское время хлеб, соль, перец и горчица были бесплатными), и так съедаешь 2-3 бутерброда. Чем не завтрак? Правда я, разбалованный мамиными обедами, не только не согласился последовать этому примеру, но и предупредил Сашу, что он на такой диете может кончить гастритом (а через несколько лет он действительно заработал себе язву 12-перстной кишки). Поэтому, если возникала дневная пауза, и в этот день моя мама была дома, я старался его подкормить. Судя по тому, с какой жадностью он проглатывал пищу, полноценные обеды он получал не часто.

Так же я заметил, что он не высыпается. Как-то раз, засидевшись у меня дома за выполнением домашнего задания, он согласился у меня переночевать. И хотя мы легли спать в одной комнате где-то в десять вечера с минутами, и он мне, по обыкновению, стал рассказывать какую-то смешную историю, как только он принял горизонтальную позу и закрыл глаза, он заснул на полуслове, не закончив не только рассказа или предложения, но даже слога. Недаром у него постоянно виднелись мешки под глазами. Но об этом он никогда не говорил, считая это мелочами жизни. Впрочем, он вообще никогда не говорил ни о каких трудностях, и потому я многого не знал. Но как-то раз он хотел со мной пообщаться, а ему нужно было спешить домой, и я проводил его. Мы шли по старому Арбату до Зубовской площади, а потом вышли, кажется, на четвертый Тружеников переулок. Его дом был чуть получше моего. Когда мы вошли в квартиру, его мама, достаточно худенькая еврейка с крупными глазами, выговорила ему, что он поздно пришел, хотя они договаривались, что она должна уехать, и она тут же ушла. А Саша должен был остаться с годовалым малышом, Юлей (в день похорон Саши, Юля, которого я впервые видел после 1959 года, признался мне, что маму он видел редко, а его папой был ему Саша. Кстати, их мама, Зинаида Шаталова, умерла в том же 2003 году, только в самом начале). Так я понял, почему Саша не имел возможности делать уроки дома, и почему он не высыпается. А когда Саша рассказал, что его мама работает письменной переводчицей с польского (в основном она переводила фантастические романы Станислава Лема), я понял, что она зарабатывает не то, что мало, а нерегулярно, и что особенно неприятно, непредсказуемо (позже я на собственном опыте убедился, что гонорары на переводы приходят в самое разной, и часто непредсказуемое время). Так что когда надеешься на обещанную зарплату, а ее нет, приходится занимать у друзей, так что когда деньги появляются, они уже частично потрачены.

drug7.jpg
Рис. 7. Мой дом № 10 по Скатертному переулку города Москвы

Жилищные условия. Сближало нас с Сашей и то, что мы росли без отцов, и то, что мы жили в коммунальных квартирах 1-2-этажных строений. В послевоенной Москве таких домиков постройки середины  XIX века было великое множество. Правда, дом Саши был оштукатурен и, кажется, каменный, тогда как мой был обшит вертикальными деревянными палочками и деревянный, но с каменным фундаментом. На рис. 7 показан мой дом, который простоял лет 10 в таком виде, после того, как перед ним выломали каменный, но более низкий дом № 12, а затем и дом № 14. Обнажилась стенка, которая вовсе не была предназначена для созерцания. А в 1968 году сломали и этот наш дом.

На фоне нашего серенького домика соседний четырехэтажный дом № 8 казался шедевром архитектуры; он так и стоит до сих пор. А вместо нашей хибарки была построена ведомственная поликлиника. Но в период нашей учёбы мой деревянненький еще часто выручал нас с Сашей, и мы были ему за это весьма признательны. Но, разумеется, тут мы занимались только теоретическими предметами.

Национальный вопрос.  В наши дни он практически отсутствовал. В музыкальном училище был весьма высокий процент еврейских детей, но это были одарённые юноши и девушки, которые часами овладевали музыкальными инструментами, что очень поощряли их родители, и если чему и приходилось завидовать, то их работоспособности. Далеко не все русские могли с ними конкурировать именно по этой части.

Что же касается Саши Шаталова, то он предпочитал считать себя «полукровкой». Почему - сказать трудно. Для русского полукровка - это ребенок от родителей разных наций. Назвать отца Саши, которого он никогда не знал, Льва Шаталова, русским - язык не поворачивается. Следовательно, оба родителя у Саши русскими не были, и потому по русским законам он - чистокровный еврей. А по еврейским законам он тем более являлся таковым только потому, что еврейкой была его мать. Однако его термин «полукровка» позволял ему дистанцироваться от ярко выраженных евреев; всё-таки он не только был русским по культуре, но и считал ее для себя родной, и много ближе еврейской, которую он не знал совсем. И в духовном плане я никогда не ощущал его отличия от меня.

Но был еще один аспект этой национальной самоидентификации - он с интересом поглядывал на девушек именно «полукровок». Так, ему очень понравилась скрипачка-первокурсница Алла Августенчик. Так получилась, что она окончила ту же самую ДМШ Советского района во дворе Планетария, что и я. Собственно говоря, там мне понравились только две девушки, контрабасистка Владимирова и скрипачка Августенчик. Первую я после выпускного вечера больше никогда в жизни не видел. А Алла в выпускной год играла на отчётном концерте школы и весело мне улыбалась. И вот полтора года спустя мы с ней оказались однокурсниками, только учились на разных факультетах: я на духовом, а она на струнном. Тем самым я для Саши стал как бы представителем Аллы. Позже Саша стал знакомиться и с ближайшими подругами Аллы, например, с Зиной Гординой, за которой ухаживал Миша Аршинов. Мне он пересказывал все нюансы отношений его с Аллой, в том числе и с точки зрения Зины. Я терпеливо выслушивал, и если мог, давал какие-то советы, хотя в сердечных делах искушен не был. - Кстати, в конце концов Саша женился именно на полукровке, Нине Змиевской, имеющей польские крови. Но это было много позже.

Второй курс. Для меня он стал несколько даже легче первого, поскольку весь первый курс я параллельно с учёбой готовился к поступлению на физический факультет МГУ; в том числе я смог месяца полтора учиться и на курсах немецкого языка, где с удивлением узнал, что у него имеется собственная фонетика; также я познакомился с лучшим на тот период учебником для Института международных отношений Берхиной и Элинсон. Позже я уже занимался по этому учебнику самостоятельно, ибо и плата в 7 рублей в месяц, и 3 вечера в неделю при учёбе в училище показались мне обременительными. Год подготовки сделал своё дело: я поступил на вечерний факультет физфака МГУ. Этим я очень понравился моей будущей жене Галине, студентке дирижерско-хорового отделения, которая от многих молодых людей слышала хвастливые заявления, а я не хвастался, а просто наметил - и выполнил задуманное. Но своим поступлением я дал пример Борису Григоренко (который позже сменил фамилию на Яхонтов), и он поступил в МВТУ несколько позже.

Второй курс чуть облегчил наше материальное состояние - стипендия увеличилась до 14 рублей в месяц, и, кроме того, мы стали подрабатывать. Мой сокурсник Сережа Антошкин передал мне место, которое он сам получил от Коли Калинина, тоже нашего сокурсника (позже Николай Калинин дирижировал оркестром при ансамбле Локтева, а еще позже - оркестром народных инструментов Московской филармонии, но неожиданно умер в 2004 году - как раз тогда, когда я хотел его разыскать и пообщаться). Это место - разовые приработки в Центральном детском театре (который находился напротив Малого, по другую стороны от Большого). За игру на ксилофоне в спектакле Рамаяна (по мотивам индийского эпоса) там платили за вечер 3 рубля. За два вечера в месяц набегало 6 рублей, почти половина стипендии. Стал прирабатывать и Саша - в оркестре лёгкой музыке при ДК гуманитарных факультетов МГУ у Крамера. Однажды он меня пригласил туда в качестве оркестранта на какой-то важный концерт. Я с удивлением узнал в оркестрантах (якобы студентах МГУ) своих сокурсников по училищу. В частности, Миша Аршинов там играл на литаврах. Оказывается, Потёмкинские деревни еще не перевелись. Разумеется, мы играли за плату. Но мне очень понравилось именно то, что Саша тут давал ноту ЛЯ всему оркестру МГУ. И теперь он перестал есть черный хлеб с горчицей.

Написать отзыв

Вы должны быть зарегистрированны ввойти чтобы иметь возможность комментировать.






[сайт работает на WordPress.]

WordPress: 7.12MB | MySQL:11 | 0.301sec

. ...

информация:

рубрики:

поиск:

архивы:

Март 2024
Пн Вт Ср Чт Пт Сб Вс
« Июнь    
 123
45678910
11121314151617
18192021222324
25262728293031

управление:

. ..



20 запросов. 0.460 секунд