В.А.Чудинов

Мекленбургская генеалогия. Автор прослеживает часть генеалогии мекленбургских правителей: «Правящая мекленбургская династия восходила к последнему вендо-ободритскому королю Прибыславу II, который принял христианство и погиб на турнире в 1178 году. Польский историк В. Дворжачек и другие сообщают, что Прибыслав был возведен в княжеское достоинство Римской империи. В 1229 году династия разделилась на четыре ветви, и в результате длительной борьбы к концу XV века шверинская линия объединила под своей властью весь Мекленбург. В начале XVII века произошло разделение между братьями Адольфом Фридрихом I (1588-1658) и Иоганном Альбрехтом II (1590-1636), образовавшими линии Шверин и Гюстров. Страна соответственно разделилась на два государства: герцогства Мекленбург-Шверинское и Мекленбург-Стрелицкое. Оба просуществовали более двух веков» (МЕР, с. 47-48). Из этого следует, что еще в XIII веке, до разделения, Мекленбург был, видимо, славянским.

О языке варягов.  Автор приводит интересные сведения о языке варягов, анализируя взгляды Г.В. Лейбница. «Лейбниц понимал этногенез как процесс формирования языка, для него генеалогическая схема развития языка вполне соответствовала схеме этнического развития. О вендах, населявших Северную Германию, он писал в письме генералу Брюсу от 23 ноября 1712 года. Позднее М.В. Ломоносов возводил вендский и русский языки к единому лингвистическому корню» (МЕР, с. 51). Собственно говоря, особой проблемы тут нет: если в античные времена единым языком Европы был русский, а позже появились его территориальные диалекты, то родство вендского и русского языков действительно неслучайно.

«Традиционную точку зрения выразил Е.П. Новиков, русский посол в Константинополе и Вене, который до дипломатической службы защитил диссертацию по вендским наречиям. Он показал, что они являются переходной ступенью между русским языком и западнославянскими языками чехов и поляков (НОВ). В сегодняшней науке данная точка зрения не является столь очевидной» (МЕР, с. 51).  А в сегодняшней науке говорится: «Лужицкие сербы представляют собой потомков западных славян, занимавших в прошлом территории между Одрой и Эльбой, и подвергшихся германизации» (КОН, с. 179). Однако, можно ли отождествлять вендский язык с серболужицким – это пока проблема. При этом автор ссылается на мнение А.Г. Кузьмина, из его книги «Славяне и Русь». Я тоже ее процитирую. Кузмин пишет: «Весьма вероятно, что венды XIII века – остаток некогда многочисленного населения Прибалтики, которое отмечено многими документами начала н.э. и даже ранее… но язык этого населения составляет загадку. Славянским он явно не был» (КУ2, с. 213).

Даже если, в конце концов, А.Г. Кузьмин окажется и прав, я не понимаю, как, не зная языка («язык составляет загадку»), можно утверждать, что он не славянский. Это напоминает выступление на партсобрании в советское время: «Я сам книгу А.И. Солженицына не читал, но точно знаю…». Поэтому меня ссылка автора на высказывание А.Г. Кузьмина не убеждает. С другой стороны, если венды жили на славянской территории, которую постепенно захватывали германские племена, то, скорее всего, он все-таки был славянским. Да и вряд ли он мог быть иным, если славянское население там было исконным.

А.Г. Кузьмин продолжает: «Но был ли он балтским – тоже сказать утвердительно невозможно. Та часть топонимики юго-восточной Прибалтики, которая совпадает с районами северо-западной Адриатики, а также и с северо-западом Малой Азии, очень часто не объясняется из собственно балтских языков и не имеет в них ясного наследия. Во всяком случае, необходимо считаться с возможностью, что здесь присутствовал особый язык, отличный и от славянского, и от балтских. Территория эта представляет интерес в данном случае потому, что она в некоторых источниках называется «Русью» или «Рутенией», а то же самое коренное население именуется также «рутенами» (КУ2, с. 213). – Странно все это читать. Это весьма похоже на гадание на кофейной гуще. С одной стороны, язык этого региона некоторые авторы называют «русским». Но он, хотя и неизвестен историкам, он явно неславянский. Почему? На это вразумительного ответа у «корифея» нет. Просто А.Г. Кузьмину очень хочется видеть на месте славян кого-нибудь другого, например, кельтов. Заметим, что топонимика – это не лучшее средство решения языковых вопросов. Например, в районе Москвы топонимика во многом угро-финская. Кто же такие россияне? Может быть, тоже сказать: «язык этого населения составляет загадку. Славянским он явно не был»?  Такие вот пошли корифеи.

Косвенно автор подтверждает это: «Варяги на Балтике были частью «русского» этноса, рассеянного по всей Европе после Великого переселения народов III-IV веков. В данном случае численность таких «осколков» Руси, конечно, уступала огромным массивам вроде славян или франков, не принимавших участие в миграциях и в кровавой резне Переселения народов» (МЕР, с. 53). Численности этих «остаточных этносов» того времени я не знаю, поэтому это место комментировать не буду. Однако «ученик корифея» тут явно противоречит своему учителю.

Г.В. Лейбниц о варягах. Это – весьма интересный раздел в работе В.И. Меркулова. Заметив, что Лейбниц выводил Рюрика из области Вагрия, и, вместе с тем, называл его благородным датским сеньором на том основании, что имя Рюрик часто упоминается у датчан и северных германцев, Меркулов восклицает: «Такое «доказательство», разумеется, с современной точки зрения не кажется столь безупречным. По такой логике (если судить по именам) большинство населения России – греки и евреи, что, конечно, не соответствует действительности» (МЕР, с. 50).

Досталось от В.И. Меркулова и сравнительному языкознанию. Он пишет: «Сравнительное языкознание зачастую допускает существенную ошибку, полагая, что народы, говорящие на одном языке, имеют общее происхождение. Раса и язык не всегда совпадают» (МЕР, с. 52). Полагаю, что автор прав. Я бы пошел еще дальше, и сказал, что даже в случае близости языков не всегда верно, что оба языка произошли от общего предка. Иногда возможно, что один из рассматриваемых языков произошел от другого. Вернувшись к проблеме варягов, автор отмечает: «Варяги на Балтике были частью «русского» этноса, рассеянного по всей Европе после Великого переселения народов III-IV веков. В данном случае численность таких «осколков» Руси, конечно, уступала огромным массивам вроде славян или франков, не принимавших участие в миграциях и в кровавой резне Переселения народов» (МЕР, с. 53). Это место – весьма любопытно: академическая отечественная историография не видит славян, а тем более русских, ранее V века н.э. А тут предполагается, что Переселение народов разметало русских, которые к этому времени уже сложились, как этнос. В этом я усматриваю определенное продвижение к русской историографии, которая у нас была до приглашения немецких историков.

Немецкая генеалогия русских князей. В.И. Меркулов считает более прогрессивной по сравнению со взглядами Лейбница точку зрения немецкой историографии: «Проректор гюстровской гимназии Фридрих Томас в буквальном смысле находил в генеалогии Мекленбурга русские корни… Рюрик был сыном ободритского князя Годлиба, убитого в 808 году данами. Томас основывался также на свидетельствах Адама Бременского, Гельмольда, Альберта Кранца и Бернхарда Латома. Из этих источников было очевидно родство русов и вендов. Он использовал также работы польских авторов Я. Длугоша и М. Кромера» (МЕР, с. 55). К сожалению, рассматриваемый автор не высказывает по этому поводу своей точки зрения, а лишь добавляет, что «позиция Фридриха Томаса получила развитие в последующих исследованиях по истории Мекленбурга. Профессор Г.Г. Клювер писал об ободритском происхождении Рюрика. М.И. фон Бэр полностью принимал и развивал концепцию Томаса. По его мнению, у короля рутенов и ободритов Витислава был сын Годелайв, у которого, в свою очередь, были сыновья Рюрик, Сивар и Трувор» (МЕР, с. 55). На мой взгляд, о полном совпадении позиций говорить тут не приходится, имена переданы весьма приблизительно, а обоснования данных мнений не приводятся. Равно как и мнение противоположной стороны, Георга Фридриха Штибера, который полагал, что нельзя использовать генеалогии древних ободритских королей на том основании, что Петрей выводил Рюрика из Пруссии или Швеции. Петрей был весьма ангажированным историком, и ставить его на одну доску с Герберштейном, который выводил Рюрика из Вагрии, нецелесообразно.