В.А.Чудинов

Как только появились первые сообщения о существовании письменности у вендов, они, как мы видели, тотчас подверглись суровой критике. И это правильно, ибо наука должна строиться только на совершенно проверенных положениях, иначе ей нельзя будет верить. Но и сама критика бывает разной. Одно дело усомниться в верности интерпретации знака, другое дело поставить под сомнение понимание всего текста, и, наконец, третье – объявить фальсифицированным весь археологический памятник. В первом случае исправление может внести сам эпиграфист, во втором случае придется обратиться к услугам его коллеги, но в третьем случае положение оказывается отчаянным и даже безысходным. Именно такая самая жуткая история и приключилась со «славянскими рунами».

Вначале критика в адрес божков из Ретры носила умеренный характер; после выхода в свет монографии Маша, правда, суровый тон прозвучал в статьях профессора из Галле Яна Тунмана и Самуила Бухгольца. Маш ответил на выпады в 1774 году. На этом полемика затихла.

Масла в огонь подлила покупка Яном Потоцким 118 предметов у Гидеона Шпонхольца, младшего брата того златокузнеца, который вместе с матерью продал находки Гемпелю и Машу. Книга привлекла такое внимание, что герцог Мекленбурга Карл приобрел в 1804 году обе коллекции, и Маша, и Потоцкого. Теперь они были выставлены на всеобщее обозрение. Первым осмотрел набор древностей Рюс, и заявил о своих сомнениях в его подлинности. Усомнился в их подлинности и известный славист Йозеф Добровский, хотя и не мог сказать об этом что-либо определенное. Еще суровее и определеннее заявил Яков Гримм: «В прошлом столетии мекленбургский златокузнец не только нашел, но и изготовил несколько божков». И это несмотря на то, что его брат Вильгельм Гримм обнаружил наличие в прильвицких надписях двух рун, не имевших соответствий в германских футарках, что было равносильно публичному признанию новой разновидности рунического письма. Наконец, Конрад Левецов совершенно определенно заявил, что многие фигурки, выставленные в Нойстрелице, изготовлены в семнадцатом, а часть из них – в шестнадцатом веке. Все это вынудило тогдашнего герцога создать следственную комиссию, работавшую 2 года (1827-1829) и в результате допросов свидетелей, в том числе помощника Гидеона Шпонхольца Нойманна, выяснила, что гончар Поль делал формы, Шпонхольц отливал в них фигурки, а Нойманн вырезал надписи, руководствуясь книгой Маша. В то же время коллекция Маша была признана подлинной.

Итак, фальсификация части древностей все-таки имела место, и, казалось бы, признав это, можно было пойти дальше. Разумеется, подлог остается подлогом, чем бы ни руководствовался фальсификатор. Однако, с одной стороны, Гидеон Шпонхольц заранее не знал, что кто-то у него будет покупать эти фигурки, и лишившись первой коллекции (хотя и сохранив часть фигурок за собой), затосковал и решил для себя восполнить ее тем, что отливал фигурки «на славянские мотивы» (а вовсе не копировал то, что ушло). Это было, если можно так сказать, «творчество для души». С другой стороны, после работы комиссии были выявлены подлинные памятники, и это можно было только приветствовать, ибо теперь можно было основываться уже на научно достоверном материале.

Но после того, как закончилась детективная часть истории, началась ее, так сказать, «научная» часть. Как и в археологии, ученые были глубоко возмущены тем, что их пытались водить за нос (и это благородное негодование весьма понятно!), и теперь, учтя печальный опыт ожога на молоке, они стали дуть на воду. Факт подложности фигурок коллекции Потоцкого породил волну разоблачений, которая накрыла вначале коллекцию Маша (вопреки мнению следственной комиссии, признавшей эту коллекцию подлинной!), а затем и коллекцию камней Гагенова, собранного в другой местности. Но и на этом деструктивный процесс не остановился, а затронул и надпись на Бамбергском льве, привезенном из славянских земель. Не руническими признали и надписи на шлеме из Штирии. Осталось дождаться разоблачений находок Микоржинских камней, найденных в середине XIX в. в Польше, чтобы разгром рунической письменности у славян был полным. И этот последний шаг не заставил себя долго ждать.

До этого попытку защитить прильвицкие фигурки предпринял в 1860 году Войцех Цыбульский, заметивший сходство между фигуркой Прове в Прильвице и контурным рисунком Прове на первом Микоржинском камне. Однако именно это сходство и послужило позже поводом пристегнуть Микоржинские камни к прильвицким фигуркам; так что если поддельны фигурки, то, следовательно, должны быть поддельны и Микоржинские камни. Во всяком случае, именно такой вывод сделал Ватрослав (Игнатий Викентьевич) Ягич, академик Петербургской Академии наук. Подробно описав историю открытия Микоржинских камней, он добавил, что по рассказам местных жителей, камней с изображениями в данной местности было много, и, в частности, в фундаментах дома хозяина и Микоржинского замка. Так что материала для деятельности фальсификатора, если такой существовал, было предостаточно.

По сути дела вся пространная итоговая статья И.В. Ягича в «Энциклопедии славянской филологии», вышедшей в 1911 году, посвящена разоблачению фальсификаторов, которые якобы перерисовали все изображения рун с издания Клювера 1728 года. Исследовав не только упомянутые выше находки, но также надписи на Краковском медальоне и на одной находке из Чехии, и приняв во внимание улучшенные чтения надписей на Микоржинских камнях, предложенные рядом исследователей, академик Ягич все-таки приходит к выводу: «Это обозрение, богатое, к сожалению, лишь отрицательными результатами, доказывает, что при нынешнем состоянии науки все мифологические бредни о Стрелецких фигурках должны быть безусловно отвергнуты как неумелый подлог XVIII столетия; что вслед за ними и Микоржинские камни проваливаются как подделка XIX столетия; точно так же и Краковский медальон. Слабые следы славянских имен на подлинных надписях не обнаруживают ни малейшего отступления от германских рун».