В.А.Чудинов

В отношении эпиграфики до сих пор нет обстоятельной монографии. Пару лет назад я предпринял попытку начать ее писать; получился материал, который можно изложить в виде ряда статей. В данной статье я хотел бы изложить введение, которое показывает, что в этой области накопились определенные проблемы.

Определение эпиграфики. Понятие эпиграфики вошло в современную науку. Вот как ее характеризует Википедия: «Эпигра́фика (от греч. επιγραφή -«надпись») - Вспомогательная историческая дисциплина (прикладная историческая и филологическая дисциплина), изучающая содержание и формы надписей на твёрдых материалах (камне, керамике, металле и пр.) и классифицирующая их в соответствии с их временным и культурным контекстом. Изучением древнего письма, сделанного преимущественно чернилами, занимается отдельная дисциплина - Палеография.

Временем возникновения эпиграфики считается период Возрождения; методика эпиграфики как науки разработана в XVIII-XIX вв. Расшифровка иероглифов Древнего Египта, вавилонской клинописи, микенской письменности значительно расширила в XIX-XX вв. сферу применения эпиграфики. Наиболее значительные восточно-славянские памятники эпиграфики: надписи XI-XIV вв. на стенах Новгородского Софийского собора и XI-XVII вв. на стенах киевских культовых сооружений.

Эпиграфические тексты - один из основных источников политической, социальной и экономической истории. Как правило, время создания надписей соответствует содержащимся в них сведениям».

Понятно, что тут отражены далеко не все аспекты эпиграфики. Прежде всего, не совсем ясен научный статус термина «дисциплина», то есть, как его понимать - как самостоятельную науку или как лишь один аспектов существующей историографии.

Эпиграфика как научная дисциплина вполне сформировалась к началу ХХ века. Так, уже в 1934 году в Большой Советской энциклопедии мы находим такое ее понимание: «ЭПИГРАФИКА - вспомогательная историческая дисциплина по изучению надписей (обычно древних), находимых на каменных плитах, на металлах, кости, дереве, изделиях из глины и стекла и других прочных материалах, включая даже скалы (например, бегистунская надпись времени Дария). Обычай вырезывать надписи был распространен во многих странах древнего мира - в Египте, Вавилоне, Индии, Ассирии, Персии, Греции и Риме и вызывался как желанием сохранить памятники на долгое время, так и недостатком более удобного материала, так как папирус и пергамент стали известны сравнительно поздно. Эпиграфика как самостоятельная наука возникла не так давно: еще в начале 19-го века она не имела своих определено поставленных задач. В настоящее время задачей эпиграфики является изучение алфавита надписей, их терминологии и слога, критика их текста и их объяснение. Таким образом, эпиграфика облегчает историку овладение источником (надписями), и в то же время стремится восстановить ход развития письменности» (НОВ, с. 510). С этим в целом можно согласиться, добавив, однако, что эпиграфист часто вначале должен дать эпиграфическую атрибуцию вновь найденного археологами текста, поскольку в силу близости начертаний небрежно написанных знаков древней письменности можно легко ошибиться и принять одну письменность за другую, родственную. Ошибка в атрибуции в дальнейшем скажется не только в неверном чтении ряда фрагментов надписи, но даст историку неверное указание на этническую принадлежность текста памятника письменности.

«Вследствие разнообразия материала, содержащегося в надписях, их объяснение часто делает неизбежной совместную работу целого ряда специалистов по различным отраслям знаний», - отмечает  далее Н. Новосадский. И это также весьма верное положение, поскольку надпись может содержать математические, астрономические, химические и прочие специальные сведения; поэтому в ряде случаев эпиграфисту помогают специалисты в других областях знания. «Полные своды надписей клинообразных, семитический и индийских начали издавать только в 19-м веке, но своды греческих и латинских надписей издавались гораздо раньше (с начала 17-го века)» (НОВ, с. 510). И далее автор перечисляет своды греческих и латинских надписей, издаваемых в Германии, а также своды античных надписей, найденных на северном побережье Черного моря в пределах СССР, изданных академиком В.В. Латышевым. Это - безусловно, важная сторона эпиграфической деятельности, венчающая многолетнюю работу по нахождению, чтению и комментированию древних надписей. При этом  в прилагаемой Н. Новосадским  библиографии в качестве первой по времени на русском языке названа работа Г. Гинрикса «Греческая эпиграфика» 1892 года издания. Остальная литература посвящена только работам по греческой и латинской эпиграфике. Работ по эпиграфике более молодых народов, например, германцев или славян там нет.

Термин «эпиграфика» не сразу прижился в русской научной среде. Так, петербургский профессор И.А. Шляпкин называл эпиграфику «вещевой палеографией», и дал подробный перечень материалов надписей: 1) на металлах, 2) на эмали или финифти, 3) на камнях (а также на мозаике, в том числе и из смальты), 4) на кости, 5) на глине, 6) на штукатурке (выделяются граффити и фрески), 7) на дереве, на тканях, 9) на воске - печатях (ШЛЯ, с. 5-8). Удивительно, но пропущены многие другие материалы, например, стекло. Проще было бы сказать, что эпиграфика изучает надписи на любых носителях, кроме бумаги и пергамента. При этом проф. Шляпкин настаивает на необходимости изготовления гипсовых оттисков и эстампажей, а также предлагает применять новую для того времени фотографическую технику. Жалуется он и на отсутствие в России общего указателя найденных археологами древностей (ШЛЯ, с. 23).

Несмотря на малый объем, книга И.А. Шляпкина весьма интересна тем, что ее автор на личном опыте знаком с многими эпиграфическими проблемами. Так, в частности, его живо интересует качество рисунков древностей в книгах археологов. Например: «Н.П. Кондаков дал две книги, которые годятся для палеографа: это его «Русские клады», где воспроизведены прекрасные золотые вещи Киевского периода, и «Памятники христианского искусства на Афоне». По Тверским древностям и палеографии важен труд великого археолога и превосходного, очень скромного человека, А.К. Жизневского» (ШЛЯ, с. 27). С этим выводом вполне можно согласиться, ибо перечисленные Шляпниковым книги действительно были выполнены очень профессионально с полиграфической точки зрения, давая возможность читать нанесенные на предметы надписи. К сожалению, в наши дни далеко не все рисунки современных археологов отличаются таким высоким качеством.

Отличие эпиграфики от палеографии. Предложил различать палеографию и эпиграфику великолепный палеограф Вячеслав Николаевич Щепкин (1863-1920). «Обыкновенно палеографию ограничивают исследованием знаков человеческого языка, наносимых на поверхность каким-нибудь красящим веществом. Такое ограничение чисто искусственное, но влечет за собою очень практическую классификацию материала: письменные памятники нарезные или чеканные, находимые на разных бытовых предметах, отходят в область эпиграфики; палеография ведает только рукописи и книги» (ЩЕП, с. 20).

Большой вклад в русскую эпиграфику внесла деятельность замечательного ученого, директора Института Археологии АН СССР-РАН, академика Бориса Александровича Рыбакова. Оценивая его деятельность, А.А. Медынцева посвящает эпиграфике целый раздел. «Накопление эпиграфического материала, его специфичность потребовали и определения границ этой специальной дисциплины, размежевания ее с «чистой» палеографией, разработки специфических методов исследования, оценки ее возможности в познании истории. Такая оценка была сделана в докладе Б.А. Рыбакова (РЫБ) на V Международном съезде славистов, происходившем в Софии в 1963 году. В нем речь идет не только о русской, но и о славянской эпи графике в целом, что значительно расширяет хронологические и географические возможности дисциплины, что особенно важно для раннего этапа (IX-XI вв.) недостаточно представленного собственно русскими надписями» (МЕД, с. 21). Как отмечалось выше, еще в начале нашего века работ по русской и славянской эпиграфике в общих обзорах не значилось вообще, поэтому весьма отрадно видеть постановку вопроса о расширении эпиграфических исследований именно применительно к ранним этапам русской и славянской истории.

Задачи эпиграфики. «В этом программном для славянской эпиграфики докладе сформулированы долгосрочные задачи, над которыми предстоит работать и специалистам XXI века, например, над проблемой происхождения славянских азбук, решение которой начало осуществляться только в последние десятилетия, с накоплением данных эпиграфики. Традиционные письменные источники, относящиеся, как правило, к более позднему времени, оказались бессильными в ее решении», - продолжает исследовательница (МЕД, с. 21). Очень правильная постановка вопроса, и очень прозорливый вывод о том, что и в XXI веке, по крайней мере, в его начале, данная проблема еще не будет решена до конца - для этого нужны всё более ранние примеры надписей, желательно -  созданных во времена самих Кирилла и Мефодия. Однако поиском и предоставлением эпиграфистам новых источников занимается смежная историческая дисциплина - археология. Так что решение этой проблемы во многом зависит именно от успехов археологии.

«В этой же работе дано определение эпиграфики как научной дисциплины, ее места в историческом источниковедении, определены ее возможности, намечены методы работы и датировки, во многом отличные от традиционных палеографических» (МЕД, с. 21). Напомню, что палеография, образовавшаяся в результате чтения больших текстов на бумаге или пергамене, ориентируется, прежде всего, на изменение начертании букв из века в век. Эпиграфические источники имеют свои особенности в начертании букв на разных материалах, и буквы, вырубленные топором на дереве в виде узких треугольных пазов, будут сильно отличаться от выпуклых букв на металлической отливке или от процарапанных на штукатурке в граффити с выкрошенными кусочками материала. Так что в эпиграфике начертания букв зависят и от материала, и от инструмента для их нанесения в гораздо большей степени, чем в палеографии, и на этой основе строить датировку сложно. Зато возможна датировка надписей по материалам, инструментам, технологии обработки писчей поверхности.

«Были поставлены и общие задачи: систематизация, классифицирование и издание сводов эпиграфических источников, сравнительное изучение лингвистами и историками всех надписей, сделанных кириллицей и глаголицей, с учетом южнославянских материалов, активное использование данных эпиграфики в общеисторических работах по истории культуры, языка и быта» (МЕД, с. 21). Полагаю, что в данном предложении исследовательница высказалась не очень точно: своды издавались и прежде - уже Н. Новосадский отмечал своды В.В. Латышева (правда, по греческой эпиграфике). Речь, очевидно, шла о том, чтобы сделать эту работу по славянской эпиграфике регулярной, плановой, широкомасштабной. Что же касается второго предложения Б.А. Рыбакова, то оно тесно увязано с первым: если историки не имеют сводок надписей, особенно датированных, то им ссылаться просто не на что. Замечу, что сейчас, в XXI веке, отсутствие сводок прочитанных русских надписей, выполненных различными видами письма, особенно ощутимо. В наши дни, когда доступ к публикациям имеют не только научные коллективы, но и отдельные энтузиасты, одна и та же надпись разными людьми может быть прочитана по-разному, и историк уже начинает колебаться в доверии к эпиграфике, и предпочитает не ссылаться на надпись вообще, чтобы не дискредитировать свое имя. Так что масштабы потребления эпиграфической продукции, как и в любой экономике производства, зависят и от масштабов выпуска, и от качества этой самой продукции, к чему и призывал Б.А. Рыбаков. К большому сожалению, приходится отметить, что темпы и масштабы выпуска эпиграфических сводок академического уровня далеко отстают от потребностей историков. Это объясняется тем, что и в ХХ веке эпиграфистов-профессионалов можно было пересчитать по пальцам, так что издавать подобные сводки можно было очень небольшими силами, что же касается нынешнего состояния, то оно только ухудшилось из-за естественной убыли исследователей. Так, например, ушел из жизни и сам Б.А. Рыбаков.

«Первая и главная задача - дать хронологическую основу для датировки древнерусских надписей, без чего невозможно полноценное их использование, - была  решена Борисом Александровичем в работе 1964 года (РУС). В ней систематизированы все известные к тому времени датированные надписи на различных предметах быта, стенах древних зданий. При этом многие из них по-новому прочитаны, проверены, уточнены их датировки, обобщены наблюдения над их палеографическими особенностями. В хронологических таблицах приведены все варианты начертания каждой буквы алфавита, для датирующих букв составлены хронологические и корреляционные графики. Таким образом, этот свод надписей давно уже стал практическим пособием для работы над эпиграфическими источниками» (МЕД, с. 21). По сути дела, в русской и славянской эпиграфике появился хронологический ориентир, позволяющий  датировать новые надписи, находя в них особенности надписей эталонных. Значение подобной работы трудно переоценить.

«Но помимо этих чисто источниковедческих задач, Борис Александрович предложил исторический комментарий к каждой надписи, сделав их историческим источником, доступным для использования филологами и историками других специальностей. Комментарии к некоторым надписям представляют самостоятельные, законченные исследования. Так, надпись о смерти Ярослава Мудрого (1054) из Киевского Софийского собора устраняет противоречия в летописи относительно даты этого события и подтверждает гипотезу о получении Ярославом императорского титула; блестящий анализ двух надписей с именем Ставра Гордятинича отождествляет их как автограф знатного новгородского боярина, известного по летописям и былинам. Нужно упомянуть еще расшифровку загадочного рисунка, изображающего престол с шестиконечным крестом над ним, свечами и молитвенной надписью с именем Даниила в подножии престола. Б.А. Рыбаков убедительно расшифровал его как автограф епископа Даниила, а рисунок - как ледяную «Иордань», сооружавшуюся на Руси в праздник Богоявления-крещения 6 января, когда на реках совершался обряд водосвятия. В целом эта работа стала не только практическим пособием, но и программой для исследователей» (МЕД, с. 21-22). Присоединяясь к высокой оценке данной работы, хотелось бы высказаться по поводу расшифровки рисунка. Из всего контекста видно, что как Б.А. Рыбаков, так и А.А. Медынцева высоко оценивают роль эпиграфических средств в понимании рисунков с надписями. Я также придерживаюсь аналогичного мнения. Однако здесь мы сталкиваемся с чисто формальнологическим противоречием, ибо к эпиграфике традиционно относятся только надписи, но не рисунки. С другой стороны, очень многие рисунки без понимания надписей абсолютно непонятны. Поэтому, опираясь на данный пример как на некий прецедент, хотелось бы расширить само понимание эпиграфики: эпиграфика есть вспомогательная историческая дисциплина, исследующая как надписи, связанные с особенностями материала, инструмента и технологии их нанесения, так и сам исторический источник, его фоновую поверхность, а также различные символы, орнаменты и рисунки этой поверхности. В палеографии отсутствует подобное многообразие материалов, инструментов нанесения букв и символов, технологий, а также многообразие фоновой поверхности исторического источника. Иными словами, хотя на эпиграфической поверхности мы находим меньше букв, зато она сама много разнообразнее, чем однородный бумажный или пергаментный носитель. А иногда надпись оказывается весьма важным, но не главным составным элементом эпиграфической композиции, куда входят и фоновые царапины и поры, и неоднородность материала, и некоторые символы и орнамент и, в своих высших проявлениях, рисунок.

«Любая небольшая статья Б.А. Рыбакова, узкая «специальная» тема, в интерпретации ученого с широким кругозором становится одним из кусочков мозаики, из которой слагается подлинное видение прошлого, во всем богатстве красок и оттенков», - заканчивает исследовательница (МЕД, с. 22). Честно говоря, более теплого отзыва о Рыбакове как эпиграфисте было бы трудно себе представить.