В.А.Чудинов

Действительность, однако, обманула все мои ожидания - в книге, разумеется, были и новые подходы, и новые дешифровки, и новые интерпретации - но какие! Основную массу составили попытки чтения неславянского текста по-славянски. Я не люблю уродства во всех его проявлениях, а тут никак иначе данную эпиграфическую деятельность не назовешь. И всё это напрасно убитое время (немалое!) и все потраченные впустую средства (в конце концов разорившие издателя Г.С. Гриневича В.Г. Родионова) были принесены в жертву идее-фикс: доказать, что германцы, критяне, пеласги, этруски, даже дравидские племена Индии времени Мохенджо-Даро и Хараппы пользовались славянским слоговым письмом и писали по-русски. Даже если славянская принадлежность какого-то из названных племен и возможна, то это следовало бы весьма аргументированно доказывать, а не обрушивать на читателя груды бессвязных подстрочников типа А ВЕТИ ЖЕГА И ЕЕЕСИ.

Перелом в моем отношении к творчеству Г.С. Гриневича произошел где-то в марте 1993 года, когда мне стало ясно, что речь идет не об обычных мелких недоработках, присущих каждому эпиграфисту, а о в корне неверной методике, которая в конце концов привела к помещению "в одну кучу" со славянскими массы неславянских надписей (хотя и найденных на славянских территориях) и, соответственно, к составлению некого общего силлабария по сразу нескольким видам письма, как слогового, так и буквенного и даже пиктографического. Научная ценность такого "ключа" к дешифровкам близка к нулю, и если для некоторых надписей он еще может пригодиться, то в подавляющем большинстве случаев он вообще не отпирает ни какие "замки". В этих случаях возникает тоскливое чувство беспомощности: вроде бы эпиграфист снабдил тебя необходимыми инструментами, а ты читать надписи не в состоянии. Таким образом, несмотря почти на десятилетний срок деятельности, Г.С. Гриневич как был, так и остался дилетантом. Именно это подтолкнуло меня на создание своей монографии, которую я хотел сделать к лету 1993 года, и в общих чертах сделал.

Монография - это великолепная возможность показать авторскую эрудицию, не только создав впечатляющий список использованной литературы, но и дав авторскую оценку его предшественникам. Понимая ошибки других исследователей, создаешь базу для того, чтобы не повторять их самому. Что же показал список литературы в монографии Г.С. Гриневича? А его просто не было! Точнее, он появился лишь спустя полгода, когда вышел второй завод книги и ее объем изменился с 321 до 325 страниц. Первый тираж в 1000 экземпляров был отпечатан  в Москве, в ЦНИИЭП Жилища, второй в 10 тысяч экземпляров - в Орехово-Зуево. В этом втором тираже библиография насчитывала 71 работу - для сравнения могу сказать, что в моей данной монографии только ссылки на труды моих предшественников в первой, исторической части заняли более 500 позиций. Семь десятков ссылок - это уровень не очень хорошей дипломной работы. Да и что за ссылки привел Геннадий Станиславович! Например: "4. М.И. Артамонов. Надписи на баклажках Новочеркасского музея и на камнях Маяцкого городища. САХIХ, 1954" (с. 321). Что такое САХIХ? Обычный читатель вряд ли догадается: СА - это журнал "Советская археология", ХIХ - его номер. Или, например, "17. Б.Д. Гринченко. Словарь украиньской мови" Киев, 1907". Вряд ли, конечно, словарь украинского языка послужил основой дешифровок Г.С. Гриневича; но это могла быть вспомогательная литература. Возникает вопрос: на каком языке это написано? Слово "мова" в русском языке отсутствует. Но в украинском языке нет слова "украиньской", а есть слово "українськой" (2 орфографические ошибки в одном слове - это много), точно так же как нет слова Киев, а есть слово Київ. Так что получается, что словарь написан неизвестно на каком языке. Или "71. Л.И. Суровецкий. О рунах у славян. Перевод с польского. Б.м. 1822". Но эта работа Лаврентия Суровецкого называется "Нечто о рунических письменах" и помещена в журнале "Северный архив" (Суровецкий 1822). У ряда книг не проставлен год издания (позиции 34, 41, 43, 63, 77). И подобных досадных недочетов очень много. Из 71 работы 10 занимают словари, и еще порядка пяти - книги по истории языка и народов, а подавляющее число книг - по дешифровкам неславянских видов письма. Возникает впечатление, что с библиографией славянских чтений у данного исследователя - большие сложности. Иными словами, работ предшественников Г.С. Гриневич просто не знает, а, возможно, и не хочет знать (последнее предположение, как я позже понял, и было правильным).

Впрочем, исключения есть. Один пункт на 2,5 странички, видимо, глава, называется "Две попытки". «Первая из попыток воссоздания докирилловского письма была предпринята на основе так называемых "причерноморских знаков". ... Это была плодотворная гипотеза, но она рассыпалась под ударами многочисленных оппонентов, которые были уверены, что большинство причерноморских знаков представляют собой родовые, племенные или личные (в том числе царские) знаки, знаки собственности, клейма мастеров и магические культовые знаки. Остается только сожалеть, что эта гипотеза оказалась столь незащищенной, слабой в том смысле, что она базировалась лишь на графическом сходстве различных систем письма, а одно это обстоятельство не может служить доказательством. Доказательством правильности расшифровки той или иной системы знаков следует считать только прочтение связных текстов, переданных этими знаками. Среди памятников причерноморской письменности таковых не нашлось» (Гриневич 1993, с. 34-35). Согласившись с общим выводом, отмечу, что Н.А. Константинов сам оставил данную гипотезу без всяких оппонентов, а чтение связных текстов - не "черноморских", а "приднепровских знаков"  у него имелось (Константинов 1963), да только эта работа осталась неизвестной Гриневичу. Автором другой попытки был признан Н.В. Энговатов, ошибку которого Г.С. Гриневич усматривал в буквенном чтении (но в большинстве случаев тексты у него и были написаны буквами!). В библиографии присутствует лишь одна ссылка на работы Н.А. Константинова (Константинов 1951) и ни одной - на Н.В. Энговатова. Никакие другие попытки Г.С. Гриневичу известны не были, и потому он не рассмотрел НИ ОДНОЙ (!!) чужой дешифровки. Уже на этой стадии знакомства с монографией Г.С. Гриневича мне стало совершенно ясно, что мы имеем дело не с профессионалом, а с обычным дилетантом. Не зная общего уровня работ в исследуемой области, не понимая, какие методы хороши, а какие плохи, не делая выводов из неудач предшественников, невозможно получить высокий уровень конечного результата. Так оно и получилось - монография не улучшила качества чтения, повторив результаты статьи 1991 года.

Единственное, что немного изменилось, так это обоснование фантазий дешифровщика. Скажем, если раньше на глиняной иконке было прочитано слово КАВЕДИЕ, то теперь оно поясняется ссылками на словарь И.И. Срезневского (вот для чего потребовались словари - чтобы узаконить неверные чтения!) как КАМЕННОЕ ИЗВАЯНИЕ (КАВЕДЬ). Но ведь иконка - не скульптура, да и сделана она из глины, а не из камня, о каком же КАМЕННОМ ИЗВАЯНИИ может идти речь? Но Г.С. Гриневича такая степень близости (КАВЕДЬ = КАВЕДИЕ, ГЛИНЯННАЯ ИКОНКА = КАМЕННОЕ ИЗАЯНИЕ) вполне устраивает.

Словом, по всем признакам передо мной находилась не монография (с обзором литературы, конкретным анализом работ предшественников, отделением дешифровки письменности от конкретных чтений текстов, обсуждением полученных данных в плане общей истории письменности), а популярная книжка о том, что вроде бы у славян какое-то докирилловское письмо было, но никто его прочитать до Г.С. Гриневича не мог, поскольку исходили из ложных гипотез, а вот он захотел - и все прочитал, ставя рекорды скорости и тем посрамляя маститых ученых. И притом не было приведено ни одной верной собственной дешифровки, славянский силлабарий представлял собой братскую могилу самых разных знаков, в том числе и неписьменных (и туда затесались даже такие перлы как ЗАЕЦ (!) и САБАКА (!) - Гриневичу в числе словарей явно не хватало еще бы сослаться и на орфографический, ибо приведенных слов в русском языке нет!), а львиную долю всех дешифровок составляли славянские фантазии на эгейскую, германскую и протоиндийскую темы. Для пущей экзотики не доставало еще иероглифов майя и письма кохау ронго-ронго.  Короче говоря, мне стало ясно, что монография на данную тему еще не появилась, и я возобновил свои усилия.

Статья Г.С. Беляковой. К осени 1993 года я уже был основательно знаком по публикациям с людьми, которые изучали праславянскую письменность. Среди них была и Галина Сергеевна Белякова, чья статья 1991 года мне попалась на глаза в журнале со странным названием "Волхв. Журнал венедов" (Белякова 1991). А в 1993 году в "Русской мысли" была опубликована статья Г.С. Беляковой (Белякова 1993), где излагалось практически все, что было известно и мне по поводу докирилловского письма славян, и, хотя и в несколько ином виде, присутствовало в моей монографии. Но у меня имелась критика Г.С. Гриневича, а что касается статьи Галины Сергеевны, то там говорилось: «и только сегодня, наконец, появилась книга Геннадия Станиславовича Гриневича - огромный труд по систематизации, упорядочению и дешифровке знаков славянской письменности, серьезная заявка для действительной возможности ее понимания» (там же, с. 114). Говоря откровенно, популярную работу Г.С. Гриневича нельзя назвать ни "огромным трудом", ни "серьезной заявкой". Мне показалось странным, что "Русская мысль" взяло курс на откровенное расхваливание труда Г.С. Гриневича. Было бы серьезнее наряду с похвалами опубликовать и некоторую разумную его критику. Однако, позже я понял, что издатель В.Г. Родионов, поначалу задумав издавать журнал чисто физической науки, вдруг осознал, что он не найдет такого широкого числа подписчиков и покупателей, как журнал эпиграфический, и по сути дела стал обслуживать интересы только Геннадия Станиславовича в расчете на то, что тот будет давать свой материал в каждый номер журнала. Но в этом он просчитался. Этот исследователь не только не умел фонтанировать, но и вообще писал с трудом и довольно скучно; первый материал был живым только потому, что побывал в редакции журнала «Техника молодежи», где его хотя и не опубликовали, зато сделали доступным и интересным. Так что критика Гриневича могла обидеть этого «корифея русской мысли», что совершенно не входило в планы Родионова. Но именно на этой критике и строилась моя первая монография, которая, однако, не ограничивалась критикой, а давала новые чтения.

Подготовительные материалы. Эти материалы показывают, что тяжелее всего мне давалась первая глава. Сначала я ее назвал «Славянские алфавиты», и ринулся в бой давать обзор существующих точек зрения на кириллицу и глаголицу. В те времена у меня компьютера не было, как и у многих моих ровесников (они только начали внедряться в издательства), так что писал я от руки и рисунки тоже делал от руки.

Рис. 2. Попытка написать заголовок хорватской глаголицей

Глаголица как шрифт мне понравилась, особенно в ее угловатом, хорватском варианте, и я решил, что если мне представится такая возможность, я непременно в своих курсах буду обучать студентов глаголице (такая возможность мне представилась спустя 4 года, когда в Академии славянской культуры начал вести курс славянской палеографии).

Были и попытки представить себе происхождение глаголицы в общих чертах, для чего я некоторые вертикальные буквы положил горизонтально, к каким-то прибавил черточки - в целом это была просто проба, не более того, рис. 3.

Рис. 3. Попытка представить раннюю форму глаголицы

В конце очерка об алфавитах я прихожу к интересному выводу: «выбор народом знаков письменности не является чисто языковым актом, ибо затрагивает массу идеологических, религиозных, политических, эстетических проблем; новая письменность должна соответствовать традициям общественной психологии данного этноса. Тем более - создание нового алфавита - здесь перед автором те же проблемы выступают в обостренной форме. Далеко не любая авторская работа будет впоследствии принята народом и получит широкое распространение. Поэтому, как при характеристике религий, очевидно, следует выделять мировые и региональные системы письменности. К мировым, видимо, следует относить те, которые не только широко применяются или применялись в прошлом, но и те, которые положили начало многим национальным вариантам, например, китайская иероглифика, индийское письмо деванагари. Разумеется, сюда надо отнести латинский алфавит и кириллицу». Однако такой вариант начала требовал продолжить предложенную мной типологию и начать более или менее подробно излагать региональные системы письма, а это, однако, не входило в мою задачу и представляло совсем другую проблему.