В.А.Чудинов

В этом направлении перед нами стояло несколько задач: показать поиски лингвистами докирилловской письменности, что привело их к слоговым текстам; определить характер нового вида письменности; попытаться дешифровать те или иные виды слогового письма; создать общие контуры истории дешифровки и дать оценку основным фигурам дешифровщиков; выявить основной смысл и возможные оттенки понятия «дешифровка»; сопоставить различные методики дешифровки и дать им оценку. Однако рассмотрение двух первых проблем потребовало затронуть такое большое количество публикаций ХVIII-XIX вв., ныне практически неизвестных широкому кругу читателей, что результаты этого исследования вылились в нашу первую монографию по слоговому письму.

Монография о поисках докирилловского письма. Это исследование вылилось в самостоятельную работу только из-за объема материала [1]; задумано же оно было в рамках основной монографии о дешифровке славянской слоговой письменности. При этом, поскольку каждый раздел монографии может быть приравнен к большой статье, в данном автореферате его пересказ будет выделен отдельным подзаголовком.

Монография состояла из предисловия, четырех глав, введения и заключения, списка литературы и таблиц рисунков. Рукопись была выполнена на листах формата А4 на пишущей машинке со стандартным размером шрифта и напечатана через 2 интервала. В предисловии раскрывался основной замысел монографии и всей серии книг под девизом «Славяне: письмо и имя», заключающийся в многоаспектном исследовании как слогового письма, так и русского корнеслова. Во введении, «Закрытая книга славянской культуры», была предпринята попытка ответить на вопрос: почему профессиональные эпиграфисты и археологи до сих пор не предприняли серьезных попыток дешифровать эту письменность и дать прокомментированные чтения важнейших документов, написанных этим письмом? И на более серьезный вопрос: почему вообще никто из них не заявил о существовании слогового письма и как можно в упор не замечать наличие нечитаемых знаков, если речь идет не о десятках нечитаемых надписей, но о сотнях и тысячах?

Анализируются попытки некоторых исследователей прокомментировать некирилловский характер надписей. Так, археолог Б.А. Колчин принял подобные надписи за «бортные знамена», его коллега Е.А. Рыбина опознала в них «хоф- и хаусмарки» типа тех, которые были собраны в Ревельском архиве, В.Л. Янин признает их «неразборчивыми», А.В. Арциховский считает «бесцельными росчерками» или «пробой орудия письма», Т.Н. Никольская констатирует, что «надпись не читается», М.А. Тиханова, которая тоже не может прочитать надписи (в том числе и как рунические), относит их к готским, Г.Ф. Турчанинов допускает наличие «славянской слоговой тайнописи». И такое положение считается нормальным. Напротив, исследователи, попытавшиеся как-то продвинуться в понимании этих нечитаемых знаков, тут же подвергаются сильнейшей критике.

Эта сторона дела более печальна. Так, В.А.Истрин, критикуя И.А. Фигуровского, бьет, что называется, с плеча, назвав «попытку воспроизведения протоглаголического алфавита, сделанную в 50-60-х годах И.А. Фигуровским» «образцом пренебрежения как закономерностями развития письма, так и особенностями славяно-русского языка». О Н.А. Константинове и Н.В. Энговатове тот же исследователь отозвался так: «Появление некоторых из рассмотренных выше работ, пытавшихся воссоздать и расшифровать дохристианскую русскую письменность, вызвало возмущение специалистов-филологов». О «протоглаголической» таблице болгарского академика Ивана Гошева А. Медынцева и К. Попконстантинов говорят как об «очередном теоретическом предположении, не подкрепленном никаким фактическим материалом. Напротив, пересмотр эпиграфического материала из Круглой церкви явно показывает бездоказательность гипотезы Ив. Гошева». Особенно сильной «проработке» подвергся молодой исследователь Н.В. Энговатов, обличению которого посвятили специальную статью В.Л. Янин и Б.А. Рыбаков. «Уже первые два доклада вызвали серьезную критику построений молодого исследователя, которому были указаны методические пороки в нумизматической и археологической частях его работы, предложены возражения по существу его концепции и, в частности, отвергнуты предложенные им чтения текстов, выполнявшие в схеме его построений важную роль контрольного средства». Короче говоря, разгром был по всем фронтам, вплоть до отрицания самой концепции; к сожалению, не выдержав такого противодействия, этот интересный исследователь покончил с собой, застрелившись из охотничьего ружья. Досталось и тем, кто его поддерживал: «Объявив исследования Н.В. Энговатова крупнейшим открытием нашего времени, Н.Д. Мец не заметила, что методика этого «открытия» находится в противоречии с современными методами исследования, с существующим состоянием материала, с самим принципом последовательного историзма, лежащим в основе советской науки, и возвращают нумизматическую мысль к тому состоянию, в котором она находилась в ХIХ-начале ХХ века». В 1963 г. Б.А. Рыбаков сетует на то, что «романтика славянской архаики привлекает к этому вопросу большое количество дилетантов и фальсификаторов, постоянно наводняющих литературу своими "открытиями"». К их числу помимо Энговатова он причисляет Н.А.Константинова, «Джорджа» (т.е. Г.В.) Вернадского и автора «прапольской азбуки». Впрочем, у Н.А. Константинова критиками были также В.С. Драчук, В.А. Истрин, П.Н. Третьяков, Г. Гумбах.

Б.А. Рыбаков, разумеется, критиковал не только Энговатова или Константинова; он не соглашался и с дешифровками Г. Ванкеля и Я. Лечеевского. До него И.И. Мещанинов подверг критике взгляды археолога П. Бурачкова, а И.В. Ягич вообще разнес в пух и прах взгляд о существовании у западных славян рунической письменности, назвав данный подход «мифологическими бреднями». Приводятся и другие критические отзывы (кстати, они позволяют предсказать реакцию наших современников и на наши исследования: там, где наши выводы окажутся, при всей их безупречности, расходящимися с официальной наукой, мы будем названы дилетантом, а там, где в наших построениях можно будет усомниться, мы станем фальсификатором, а наши суждения - фальсификатом. При меньшем уважении к нам наши оппоненты нас будут называть просто лжецом).

Во введении ключом к пониманию ситуации считается концепция «нормальной науки» Т. Куна, согласно которой «ученые в русле нормальной науки не ставят себе цели создания новых теорий, обычно к тому же они нетерпимы к созданию таких теорий другими». Рассматривая ситуацию с точки зрения концепции «научных революций» Т. Куна, мы приходим к такому ответу на поставленные в начале раздела вопросы: «Сейчас наука о славянском письме находится в предкризисной фазе, когда аномалии уже обнаружились и накоплены в достаточном количестве, но их объем еще не превзошел критическую массу, за которой следует взрыв. А данная монография оказывается зародышем новой парадигмы со всеми вытекающими отсюда приятными и неприятными последствиями. И последствия эти касаются не только славяноведения, но и общих теорий, как письма, так и языка» [1, с. 37].

Введение завершается 58-ю ссылками на использованную литературу.

Первая глава, «Славянская грамматография». Ее назначение состоит в исследовании чисто графических компонент русского письма и других видов письменности. По нашему мнению, грамматография как раздел грамматологии, должна изучать письменные знаки со стороны их строения и начертания, не связывая это строение с какой-либо звуковой или визуальной семантикой.

В первом разделе, «Понятие алфавита» уточняется само понятие алфавита, рассматриваются его широкое и узкое значение, связь этого понятия с понятием буквы, и приводится собственное понимание: «упорядоченная система графем (письменных знаков), предназначенная для передачи минимально выделяемых в речи данного народа и в данную эпоху абстрактных звуков, и выражающая мировоззренческие и эстетические идеалы данного этноса своими начертаниями» [1, с. 48].

Под основным алфавитообразующим (грамматогенетическим) признаком понимается способ производства буквенных знаков [1, с. 49], предполагающий наличие разных дуктов, связанных с разным способом нанесения знаков, и разных стилей (шрифтов) внутри одного дукта. Рассматриваются различные способы нанесения знаков на материал письма, где выделяется два царства: знаки, наносимые преимущественно перпендикулярно поверхности письма, и знаки, наносимые преимущественно параллельно поверхности письма [1, с. 53]. Анализируются виды знаков первого царства (оттиски пальцев и рук, лепные палочки и шнуры, плетенки, рамки; печати, дающие оттиски в виде прямых, кривых и окружностей; штамповка, в том числе и клинопись; зарубки топором; насечки) и второго царства (высеченные знаки, процарапанные знаки-граффито, письменные и давленные знаки, знаки, нанесенные кистью). Каждый вид знаков иллюстрируется примерами письменности.

Сравнение разных видов письма приводит нас к выводу о том, что глаголица не является продуктом естественной эволюции кириллицы, но имеет искусственное происхождение [1, с.67], и этот вывод подкрепляется ссылками на мнения других исследователей. С этих позиций рассматривается гипотеза И.А.Фигуровского о протоглаголическом алфавите, который с наших позиций должен был бы выглядеть иначе, и обсуждается гипотеза Н.А.Константинова о происхождении глаголицы из причерноморских знаков.

В разделе «Знакообразовательные свойства алфавита» обсуждается понятие графа и вводится понятие «графического атома» или «грата». Граф подразделяется на графическую основу и окантовку, которые состоят из гратов [1, с.71]. Вводится понятие графических аффиксов, которые подразделяются на знакообразующие и формообразующие, а также на внутренние, внешние и диакритические. Вводится также понятие графического гнезда как совокупности однокоренных графем, например, Ь-Ъ-Ы-ЪI, Ш-Щ, Н-И-Й, Е-Ё и т.д. [1, с. 74].

Производится сравнение разных алфавитов по количеству гратов в графеме. Показано, что больше всего одногратовых букв содержит латинский алфавит, тогда как в глаголице они отсутствуют вовсе. И наоборот: в глаголице имеются 6- и даже 7-гратовые буквы, чего нет в латинском алфавите. Вводится шкала сложности алфавитов по среднему числу гратов в графе, и проводятся вычисления по ряду алфавитов. Выясняется, что самым простым по написанию оказывается латинский алфавит. «Что же касается кириллицы, то она, уступая латинскому алфавиту, все же попадает в один класс сложности с греческим и финикийским алфавитами и превосходит в этом отношении рунический футарк. Глаголица же оказывается в 1,4 раза сложнее кириллицы и резко выпадает из класса естественных алфавитов» [1, с.78].

Рассматривается графический аналог слога. Отмечается сильная асимметрия букв кириллицы, маркирующая письмо слева направо, и отсутствие такой маркированности в глаголице. Производится и более точный подсчет этой асимметрии для других алфавитов. Обсуждаются понятия инициали, медиали и финали знака, понятие его пестроты, которое уточняется до цифрового коэффициента.

Анализируются семейства графических атомов, где под семейством понимаются граты, размещенные во всех возможных положениях. По аналогии с физикой элементарных частиц рассматриваются различные получающиеся при этом мультиплеты, симметричные конструкции. На этом основании предлагается гипотетический минимальный алфавит из 2 гласных (из 1 грата) и 8 согласных (из 2 гратов): I О Г S Т V Х L Ф Q [12, с. 90]. Он может быть пополнен до медиального алфавита включением 12 графем из 3 гратов: А И N F Z П Н К и т.д. Эти алфавиты названы идеальными [12, с. 92].

Показано, что для латинского и греческого алфавитов база, т.е. репертуар гратов может составить всего 5 разных гратов, для семейства рунических футарков он больше, для кириллицы составляет 11 и для глаголицы 17 разных гратов [12, с. 95].