В.А.Чудинов

Анализируются гипотезы о происхождении глаголицы: Исаака Тейлора, 1880 (из греческого курсива VI-VII вв.), краинца И. Гайтлера, 1883 (из албанского письма г. Эльбассана), В.Ф. Миллера, 1884 (из букв Авесты и преимущественно кирилловских), архимандрита Леонида (Кавелина), 1891 (изобретение диакона Феодосия, хорвата, в 879 г.), Д.Ф. Беляева (поддержка гипотезы И. Тейлора), В.Н. Щепкина, 1918 (поддержка гипотезы Шафарика об изобретении глаголицы Кириллом). Рассматривается толкование названий славянских букв Д.И. Прозоровским и критикуется гипотеза греческого курсива за динамическую неэквивалентность греческих и славянских букв; вместе с тем, подчеркивается уместность именно последней гипотезы как наиболее соответствующей взглядам на заимствование православия из Византии и кириллицы из греческого уставного письма. Тем самым и у кириллицы, и у глаголицы оказался бы единый греческий источник [1, с. 401].

Отмечается топтание на месте в проблеме истолкования письма, опубликованного Френом. Д.И. Прозоровский допускал, что это «условные знаки, памятки, данные, может быть, должником кредитору», В.П. Голубовский полагал, что «разобрать в этих образцах что-либо определенное очень трудно: араб не мог не исковеркать чуждые для него письмена» [1, с. 402]. Тем самым, истолкование Френом данных знаков как синайских поддержки не получило; вместе с тем никаких других попыток дешифровок надписи эль Недима проведено не было. Сейчас нам ясна ошибочность этого утверждения, ибо эту надпись пытались прочитать и Магнусен, и Шёгрен, и Гедеонов..

Сообщается о второй выдающейся публикации памятника слогового письма, произведенной археологом В.А. Городцовым, который в 1897 г. в селе Алеканово Муроминского района Рязанской области нашел глиняный сосуд со знаками, а год спустя - еще два черепка в том же месте с одиночными знаками. При этом в 1897 г. приводится трактовка этих знаков археологом В.И. Сизовым, который предположил, что они относятся к родовым клеймам. Однако через год В.А. Городцов изменил эту разделявшуюся им точку зрения: «Смысл знаков остается по-прежнему загадочным, но уже является более вероятности иметь в них памятники доисторической письменности, чем клейма или родовые знаки, как можно было предположить при первом знакомстве с ними на погребальном сосуде...» [1, с. 407].

Четыре года спустя была опубликована первая попытка дешифровки знаков алекановского сосуда, принадлежащая профессору из Кракова Яну Лечеевскому: УМЕРШЕМУ МАЛЬЧИКУ СТАВИЛ Я НЕСЧАСТНЫЙ. Позже, в 1940 г. Ю.А.Рыбаков охарактеризовал эту дешифровку как комическую, заметив, что более анекдотический пример дешифровок принадлежит только Генриху Ванкелю, но другого текста [1, с. 409].

Третьей выдающейся публикацией мы считаем статью украинских археологов И.А. Линниченко и В.В. Хвойко крохотного сосуда трипольской культуры со знаками в селе Триполье под Киевом в 1901 году. Мнение археологов таково: «Сказать что-либо о характере букв очень трудно, однако мы позволим себе обратить внимание ученых, которых эта находка заинтересует, на сходство некоторых букв надписи с буквами изданных академиком Радловым среднеазиатских надписей» [1, с. 410]. Что касается других найденных ими знаках на обломках других сосудов, то они встречаются «чаще всего по одному на сосуде, реже по 2-3; причем знаки всегда разные... На первый взгляд, эти знаки очень напоминают иероглифы» [1, с. 410]. Тем самым, некоторая письменность была обнаружена в Триполье, и ее характер предполагался как буквенным, так и иероглифическим.

Четвертой выдающейся публикацией можно считать посмертную монографию археолога Д.Я. Самоквасова в 1916 г., где был опубликован рисунок на ребре барана и сопровождающие его знаки, обнаруженные в одном из северянских курганов под Черниговом. «Знаки состоят из прямых резов, по всей вероятности представляют собой русское письмо десятого столетия, на которое имеются указания в источниках», прокомментировал находку ее автор [1, с. 412]. Как видно из третьей главы нынешней монографии, хотя принцип периодизации публикаций по слоговой письменности был сохранен, однако конкретные выдающиеся публикации были дополнены по их числу, так что сейчас их список выглядит несколько иначе.

В кратком резюме нами делается вывод о наличии несколько конкурирующих программ исследования. Прежде всего, это Православная программа: «впервые ее изложил Храбр и во многих ее пунктах она долго культивировалась в России. Суть ее сводится к тому, что вся история славянства делится на две части: языческую и христианскую. В языческой части процветало невежество, не было письменности, а примитивнейшие знаки типа черт и резов служили лишь для мистических подсчетов и гаданий. Затем как бы по образцу сотворения мира раздался возглас «Да будет свет!», появились два святых брата и привнесли свет христианства в заблудшие души славянских язычников, совершив сразу два дела: создав христианскую азбуку и переведя на славянский язык священное писание. Так что азбука возникла сразу во всем ее совершенстве в кратчайшие сроки, и эта азбука, разумеется, называлась по имени ее создателя кириллицей. Все остальные азбуки не заслуживают пристального внимания; даже если они есть, они являются либо плохими подражаниями кириллицы, либо фальсифицированы. Их могли создать какие-нибудь далматинские монахи или прильвицкие ювелиры» [1, с. 414]. Выдержанной и монолитной Православной программе противостоит очень рыхлая, лоскутная и формалистичная Восточная программа: «глаголица, а отчасти и кириллица являются заимствованием из какого-то восточного источника: из арамейского, еврейского, синайского, армянского, грузинского, албанского или какого-либо другого. Основой для таких построений является внешнее сходство знаков, подкрепляемое иногда сходством их чтения; как правило, цифровые значения и названия при этом не рассматриваются, поскольку могут весьма значительно различаться. Исследователи, работающие в рамках такой программы, считают заимствование алфавита как бы обычным импортом, вовсе не предполагая создание нового вида письма актом глубочайшего воздействия культуры одного этноса на культуру другого. Поэтому для данной программы постоянно остается без ответа вопрос «зачем?»... Зачем весьма крупная европейская общность, славяне, будут на много веков уподоблять свою культуру культуре отдаленных или малочисленных народов. Зачем считать славян такими малокультурными, что они были готовы воспринять письменность от кого угодно, лишь бы выбиться из мрака невежества?» [1, с. 415]. Существует и Эволюционная программа, «предусматривающая медленную трансформацию используемого вида письма до тех пор, пока под влиянием внешних для языка факторов, как правило, имеющих религиозно-политический характер, не осуществится транскрипция - переписывание одного типа письма с помощью другого. С этих позиций кириллица - просто самый последний по времени вид славянского письма, удачно решивший ряд накопившихся к тому времени фонетических и орфографических проблем; до нее существовала глаголица, возникшая в другую эпоху, при другом соотношении религий, языков и письменностей славян с их соседями; а до глаголицы - еще более ранняя письменность. Эта программа выглядит наиболее перспективной в научном плане» [1, с. 415-416]. Ее антиподом выступает достаточно фантастическая Праславянская программа, которая предполагает, что «смена письма у славян идет под влиянием чисто внутренних факторов, и не славяне заимствуют от более развитых народов форму и значение их письменных знаков, а наоборот, эти народы воспроизводят у себя славянские формы письма. Однако, остается неясным вопрос о том, под влиянием каких факторов производится смена одной письменности другой у самих славян и в связи с чем их письменная культура заимствуется соседями. И уж совсем странной выглядит ситуация, когда оказывается, что славяне якобы наградили латинским письмом древних италиков, не оставив его у себя; раньше они подарили грекам греческий алфавит, а позже германцев одарили рунами, и тоже ничего себе не оставили» [1, с. 416]. Глава заканчивается так: «Разумеется, исследователям определенных профессий ближе своя программа: филологам-востоковедам - Восточная, романтикам-эпиграфистам - Праславянская, священнослужителям - Православная, лингвистам - Эволюционная. Девятнадцатый век дал возможность проявить себя всем программам и тем самым создал прочный фундамент, который не смогли поколебать исследования нынешнего, двадцатого века» [1, с. 416]. Список литературы к главе насчитывает 342 наименования.

Четвертая глава «Эпиграфические находки». В ХХ веке основными текстами, вновь открываемыми археологами, становятся вещевые надписи, тогда как находки новых рукописей крайне редки. «Из-за неразвитости эпиграфического анализа многие надписи не получили соответствующей атрибуции именно как надписи, будучи зачислены в разряд орнамента, что в свою очередь задерживало развитие эпиграфики... В качестве примера можно привести киевские клады, найденные в 1837-1846 гг., где щитки перстней содержат любопытные несимметричные узоры» [1, с. 435]. При этом дается мнение академика Б.А. Рыбакова об отличии эпиграфики от палеографии: если палеография исследует лишь форму начертания, не вникая в содержание написанного, то эпиграфика исследует надписи как палеографически, так и исторически, что приближает ее к источниковедению. Из этого нами делается вывод: «Филологи перестали держать руку на пульсе новых находок письменных памятников, откликаясь теперь лишь на самые выдающиеся, далеко выходящие по значимости за рамки чисто исторических проблем. Повседневная работа по анализу и интерпретации письменных документов перешла теперь к археологам, к их особому отряду - эпиграфистам» [1, с. 436]. Этот подход ХХ века нами также делится на отдельные периоды.

Первый период: загадочные знаки как идеограммы. Отмечается, что в начале ХХ века в науке господствовало мнение Любомира Нидерле о том, что «вообще неправдоподобно, чтобы славянский народ до принятия христианства знал подлинную письменность и пользовался ею» [1, с. 438]. Поэтому разрабатывалась только кирилловская палеография; приводятся примеры находок пряслиц прошлого и нынешнего века. Вместе с тем, крупные лингвисты уже были не согласны с отнесением всех неизвестных видов письменности, находимых в СССР, к руническим. Так, И.И. Мещанинов находит сходство крымских знаков с адыгейскими тамгами, тогда как в 1875 г. археолог П. Бурачков их полагал сходными с рунами.