В.А.Чудинов

Появляются общие теории развития письменности, например, «стадиальная теория» академика Н.Я. Марра, которая слегка рассматривается в нашей работе, как и брошюра его ученика И.И. Мещанинова «К вопросу о стадиальности в письме и языке». В таблице Мещанинова возникновение письма в виде «диффузного знака» связывается со средним палеолитом, образную пиктограмму он относит к верхнему палеолиту, идеограмму - к неолиту, слоговые знаки - к периоду металла, а алфавиты - к феодализму [1, с. 443]. На наш современный взгляд, все эти свершения, которые здесь обозначены слишком глобально и схематично (ибо в Европе они протекали раньше, чем в Азии), следовало бы сдвинуть к более раннему периоду, т.е. алфавиты - к металлу, слоговые знаки - к неолиту или даже мезолиту, тогда как логограммы, часто совпадающие со слоговыми знаками - к верхнему палеолиту. Критикуем мы схему Мещанинова и в другом отношении: «Хотя схема получилась логически безупречной, в нее все же трудно поверить:... можно предполагать наличие параллелизмов в развитии жестов, звуков и письма, однако полагать, что люди научились писать раньше, чем говорить, кажется весьма рискованным делом» [1, с. 444].

Анализируется также статья Н. Дурново 1929 г., где этот исследователь пришел к выводу о том, что глаголица возникла на основе западно-македонских говоров и являлась скорописью, тогда как кириллица предназначалась для высекания на камне. На наш современный взгляд, Западная Македония - это почти середина между Хорватией и Болгарией, двух центров существования глаголицы, так что Н. Дурново просто подтвердил наиболее вероятное предположение. В монографии мы также констатируем, что версия этого исследователя «показала несостоятельность исходной гипотезы И. Тейлора именно в силу абсурдности получаемых из нее следствий» [1, с. 448]. Приводятся также взгляды В.А. Истрина, С. Кульбакина и Н.К. Никольского.

Анализируется и весьма важная статья Б.А.Рыбакова 1940 г., «Знаки собственности в княжеском хозяйстве Киевской Руси», где наряду с «системами знаков, напоминающих письмо» он рассматривал тамги, счетные знаки и клейма мастеров, отдавая предпочтение именно этим трем группам знаков. На наш взгляд «сейчас, с позиций конца ХХ века его призыв в начале 40-х годов ориентироваться преимущественно на идеографическое значение открываемых археологами новых знаков следует считать неверным - вероятно, археология выиграла бы значительно больше, если бы последовала «романтическим» традициям» [1, с. 450].

Второй период: признание нового типа письма и открытие нового писчего материала. Отмечается, что в конце сороковых годов чувство патриотизма, окрепшее за годы войны, и острое чувство братства всех славян привели к повышенному интересу широких масс к вопросам истории и культуры России и, в частности, ее письменности.

Обсуждается статья Б.М. Эпштейна 1947 г. «К вопросу о времени происхождения русской письменности». Мы отмечаем, что «данный исследователь сделал большое дело, собрав сразу несколько образцов текстов и побудив своих читателей к дальнейшему поиску новых образцов и возможному чтению уже имеющихся» [1, с. 451]. К сожалению, во время написания монографии мы не обратили внимание на то, что Б.М. Эпштейн был первым, кто четко указал на слоговой характер этой письменности.

Приводятся некоторые замечания относительно работ Б.А. Рыбакова «Ремесло древней Руси» 1948 г. и П.Я. Черных «Происхождение русского литературного языка и письма» 1950 г. Отмечается, что последний исследователь «исходит не из вновь обнаруженных фактов, а из новой установки, касающейся не славянства вообще, а руссов в частности, и эта установка требует нахождения собственной письменности, что явно противоречит основной установке ХIХ века» [1, с. 453], и показывается, что П.Я. Черных критикует предшествующую историографию русского письма. «Работы Б.М. Эпштейна и П.Я. Черных знаменовали собой новое, нетрадиционное понимание истории славянской письменности, где уже совершенно ясно было заявлено, что глаголица старше кириллицы, а письмо типа эль Недима или Алекановской надписи есть еще более древнее (правда, оно еще не было прочитано и априорно считалось буквенным). Тем самым возник теоретический фундамент для дальнейшего продвижения в этом направлении» [1, с. 457], звучало наше резюме.

Другим прорывом, хотя и в области кирилловской палеографии, мы посчитали открытие нового писчего материала, бересты (1951 год). «Открытие берестяных грамот внесло большой вклад и в развитие исследований по древнейшему русскому письму, - был наш комментарий, - поскольку в общем массиве содержались надписи, выполненные частично или полностью слоговым шрифтом. А поскольку в славянском характере берестяных грамот невозможно усомниться, именно они и составили основу для дешифровки слогового русского письма.

Таким образом, в начале пятидесятых годов сложились как теоретические, так и практические (в виде найденных текстов) предпосылки для дешифровки слоговой письменности» [1, с. 460].

Излагаются наши мнения по поводу работы Э. Георгиева «Славянская письменность до Кирилла и Мефодия», а также по поводу гипотезы А.С. Львова о происхождении глаголицы из прямых линий и треугольников, что приводит его к выведению глаголицы из клинописи.

Рассматривается серия статей Н.А. Константинова, особенно его статья «Черноморские загадочные знаки и глаголица», 1957 г. Этот исследователь выводит глаголицу из кипрских слоговых знаков, что порождает массу вопросов. Весьма удивительным оказывается демонстрируемое им сходство между тем же кипрским письмом и знаками на русских резных календарях. Это сходство мы прокомментировали так: «...евразийские силлабарии восходят, вероятно, к единой первооснове... глаголица больше похожа не то, что на кипрские слоги или причерноморские знаки, а на знаки слогового письма вообще, в любом его исполнении. Вероятно, эту мысль и хотел выразить Н.А. Константинов, но общее рассуждение он для большей наглядности пояснил конкретным примером, и именно этот пример, а не принцип и вызвал основной огонь критики» [1, с. 468]. Тем не менее, ошибочный источник славянского письма в виде аркадо-кипрского силлабария этот исследователь отстаивает и в статье 1963 года «Начало расшифровки загадочных знаков Приднепровья», хотя ему и удалось «прочитать» 7 надписей: ТИУНЪ, ТИОУНЪ, ПОТАПЪ, ПЕОНЪ, МИНОДОРА, ПОСИДОНЬ, ФЕОГНОСТЪ. Взвесив положительные и отрицательные стороны результатов Н.А. Константинова, в том числе и по отзывам его критиков, мы пришли к выводу, что его подлинная роль еще не выявлена, ибо он «показал, что в древности славян окружали не столько алфавитные, сколько слоговые разновидности письма, и что на развитие славянской графики Руси влияние оказали два вида письма: более древнее кипро-аркадское и более молодое скифо-сарматское» [1, с. 473].

Анализируется деятельность эпиграфиста Н.В. Энговатова, выдвинувшего гипотезу о том, что буквы глаголицы образованы в качестве лигатур из более простых протоглаголических знаков, которые, по его мнению, можно было найти на русских монетах ХI века. К сожалению, обе эти идеи, и насчет протоглаголицы, и насчет знаков на монетах, были подвергнуты жестокой и незаслуженной критике со стороны других исследователей. Кроме того, «Н.В. Энговатову просто не повезло: если бы вместо киевских монет ХI века он бы стал изучать тверские монеты ХIV века, он нашел бы то, что искал, протоглаголическое письмо слогового характера» [1, с. 476].

Приводятся также попытки создания протоглаголического алфавита И.А. Фигуровским, упоминаются работы А.А. Формозова и болгарского академика Ивана Гошева.

Третий период: повседневная эпиграфическая работа. Приводятся описания древнейших кирилловских надписей Х века: болгарского царя Симеона в Македонии 993 года, Варошской надписи 996 года, надписи 943 г. из Мирча-Вода в Румынии, надписи 893 года из Круглой церкви в Преславе и некоторых других. Перечисляются глаголические и рунообразные надписи, обнаруженные в послевоенные годы, и мнение Г.Ф. Турчанинова по поводу одной из них, которую он принял за славянскую слоговую тайнопись [1, с. 483].

Рассматривается трактовка некоторых знаков на сосудах Черняховской культуры А.В. Бодянским и взгляд на эволюцию письменности А.А. Формозова. Обсуждаются книга В.А. Истрина «1100 лет славянской азбуки» и статья И. Дж. Гельба «Западносемитские силлабарии». Из этого рассмотрения нами делается такой вывод: «можно усмотреть две зоны, западную и восточную, которые приблизительно совпадают с разделением Римской империи на Западную и Восточную и с более поздним разделением этой территории на два вида алфавитного письма, латинское и греческо-кирилловское. Получается, что некоторое психическое и культурное разделение европейцев на западных и восточных сложилось уже во втором тысячелетии до н.э. А из этого, в частности, вытекает, что все попытки выводить алфавитное письмо базировались, главным образом, на западносемитской слоговой системе, что не для всех случаев справедливо. Но поскольку другие источники алфавита были неизвестны, приходилось делать натяжки, чтобы в основе рассматриваемых знаков лежала финикийская или какая-то иная западносемитская система письма» [1, с. 498].

Приводится наша гипотеза о том, что алфавит возник как «ремонт» неполноценного силлабария посредством добавления знаков для гласных к силлабографам с неясным гласным, ибо алфавит «должен был представляться его авторам как простое возвращение, возрождение, ренессанс слогового письма. Но в таком случае в «ремонте» нуждались только такие знаковые системы, в которых стерлось определенное качество гласного звука, то есть слоговое письмо второго типа... Слоговое письмо первого типа не эволюционирует в алфавит, а сменяется алфавитом в подражание эволюции слогового письма второго типа» [1, с. 499].

Обсуждается книга И. Фридриха «История письма» и работы Е.А. Рыбиной по так называемым «знакам собственности». На основе рассмотренного материала делается такой вывод: «Таким образом, к началу 80-х годов благодаря исследованиям археологов, эпиграфистов и историков письма сложилась новая ситуация, сильно отличающаяся от положения в конце 40-х-начала 50-х годов: с одной стороны, накопилось весьма много опубликованного, но нечитаемого материала явно славянских памятников письма, исчисляемого по меньшей мере несколькими десятками надписей; с другой стороны, попытка углубленного изучения «знаков собственности» не привела к аналогии с «бортными знаками», т.е. не повела к в сторону пиктографии, но обосновала аналогию с хаусмарками, что должно было закончиться признанием в их основе собственно славянского письма; наконец, с третьей стороны, выяснилось, что теоретическая схема возникновения письма из идеографии и иероглифики, справедливая в общечеловеческом масштабе (с рядом поправок), плохо работает на материалах эпохи бронзы, железа и более поздней истории, а слоговое письмо, отвергаемое для славян как неадекватное развитой фонетике на самом деле играло в Европе более значительную роль, чем казалось прежде» [1, с. 503].

Четвертый период: дешифровка слогового письма и чтение текстов. Этот раздел посвящен рассмотрению работ Г.С. Гриневича: интервью с ним О. Плахотной «Праславяне на Крите?» («Литературная газета», 1964); отзыва на его работы Л. Гусевой; статьи в журнале «Русская мысль» 1991 г. и монографии 1993 года. Сам Г.С. Гриневич считал, что ему удалось полностью дешифровать славянское слоговое письмо. Нами отмечается, что уже знакомство с интервью внушает сомнения: «говорится только о трех текстах и одном слове на шахматной фигурке - не слишком ли это мало для дешифровки? Ведь для 87 установленных знаков требуется куда больше слов! Да и в сходство знаков на Алекановском горшке с зайцем, рысью или человеком верилось с трудом» [1, с. 506].

При рассмотрении статьи сомнения усиливаются: «К сожалению, статья тоже оказалась выпущенной не таким образом, чтобы привлечь внимание ученых. Прежде всего, удивлял выбор журнала... «Русская мысль» Русского физического общества, учрежденный в городе Реутов Московской области... Статья по эпиграфике в физическом журнале? Невольно закрадывалась мысль о том, что публикация статьи не по его профилю была произведена, в частности, с целью обойти профессиональных рецензентов. Другим досадным фактором являлось отсутствие библиографии... Слева от статьи было опубликовано весьма претенциозное обращение от издателя: Р у с с к а я м ы с л ь - явление мирового порядка, уходящее своими корнями в седую старину доисторических времен» [1, с. 507]. Вместе с тем отмечается, что наличие большого числа иллюстраций и доступность прочитанного на них текста вызывало положительные эмоции.

Описывается наш проверочный эксперимент, состоявший в чтении надписей на пряслицах из статьи Л.А. Голубевой «Культура средневековой Руси». Силлабарий Г.С. Гриневича сработал, надписи на ряде пряслиц были прочитаны, что усилило положительное общее впечатление от статьи. Вместе с тем, вызывали скептицизм все попытки Г.С. Гриневича читать критские и этрусские надписи.