В.А.Чудинов

Кредо Рассказова. «Санскрит, а также старославянский и древнерусский языки - ни в коем случае не были праязыками своих узусов, из которых путём ветвления рождались новые языки. Нет, все происходило прямо наоборот. В жизни продолжительно сосуществовали какие-то народы с весьма, может быть, непохожими языковыми способностями и языками. И вот реальные потребности общения в общей контактной зоне заставляли людей с той или иной степенью сознательности формировать общий язык».

Ну что ж, такая модель имеет право на существование. Наиболее ярким ее проявлением можно считать создание так называемого Hochdeutsch как наддиалектного койне в Германии в конце XIX века. Но тогда а) все немцы стремились к созданию единого языка, б) общепризнанной столицы Германии еще не существовало и в) политики не имели отношения к этой практической работе, которую проделали театральные деятели. Однако если мы посмотрим на современную Украину, то мы увидим, что там языковая ситуация существенно иная, и если пункт а) там и существует, то пункты б) и в) там иные. А именно, в Киеве изобретается некий новый украинский язык, и высокие темпы его внедрения усиленно стимулируются политиками. Так что украинский новояз вовсе не является суржиком, игнорируя язык жителей Восточной Украины. Поэтому тут модель Рассказова не работает. А чтобы реконструировать историю языка той или иной страны, нужно очень хорошо владеть ее языковой ситуацией, а не быть только сильным теоретически.

Рассказов совершает обычную путаницу, опирающуюся на неверную терминологию. Средневековое государство Руси Славян по недоброму умыслу историков назвали Древней Русью, тем самым начисто закрыв дорогу (в теоретическом смысле) к его более древней истории. Отсюда лингвисты назвали язык средневековой Руси Славян «древнерусским», и именно это понимание Рассказов приписывает мне. Я же рассматриваю язык разных Русей - Макоши, Мары, Рода и Яра как древний, тогда как средневековый язык - как почти вчерашний. С моей точки зрения и старославянский (средневековый болгарский, к тому же искусственный), и древнерусский (язык книжности Руси Славян, и не исключен, что тоже искусственный), вовсе не являются древними! Это - своеобразные суржики некоторых мест и веков, которые хотя и имеют более широкий узус, нежели диалекты, но в принципе от них мало отличаются. Если угодно, это социолект духовной элиты соответствующих государств, но не широких народных масс. И в таком понимании Рассказов совершенно прав: такие языки вовсе не являлись праязыками. Но я-то говорю совсем о другом!

Примеры образования креольских языков по Рассказову. «Документированно стихийные процессы контаминации языков хорошо просматриваются на примере образования романских языков в зонах контакта латинского языка с разными «аборигенскими» языками Европы. Чем дальше был язык от латинского по своим лингво-психофизическим характеристикам, тем большая мутация латинского языка произошла по видимости и тем интенсивнее и дольше проходят изменения. Так скрещение латинского с галльскими и др. диалектами, очень далекими от латинского, породило французский язык, а скрещение этого же латинского языка  с местными близкородственными диалектами Апеннинского полуострова дало итальянский язык. Совершенно очевидно, что результаты одного и того же типового суперстрирующего влияния, которое оказывал латинский язык, принципиально отличаются именно из-за разницы субстратов, подвергшихся этому влиянию. (Тут уместно заметить, что термин "субстрат" мною употребляется не так, как очень часто его используют лингвисты, мысля под ним лишь влияние языка автохтонов на язык пришельцев, но в более традиционном философском смысле основы, материи языка: субстрат - это местная составляющая, та часть языка автохтонов, которая сохраняется при наложении на него суперстрата и в новом языковом образовании). Однако из-за того, что зональные скрещивания, КОНВЕРГЕНЦИИ ЯЗЫКОВ наблюдаются только по историческому превращению официально-книжного языка (по ДИВЕРГЕНЦИИ ПИСЬМА, исходно латыни), возникает впечатление, что это просто изменяется латинский, а не два (три, четыре) языка изменяются в своем взаимодействии в новый».

Здесь я тоже соглашусь с Рассказовым, кроме одного пункта - на мой взгляд, процессы контаминации языков совершенно не документированы. Именно поэтому и идёт речь о дивергенции латыни, что какие-то отдельные случайные записи по ней чуть-чуть сохранилось. А вот по другим языкам - нет.

Выпад против компаративистики. «Как ни странно, это впечатление, вполне нормальное на заре индоевропеистики у А. Мейе («Сходство языков итальянского и испанского происходит оттого, что они - две современные формы латинского языка; французский язык, хотя и менее на них похожий, все-таки не что иное, как латинский язык, только еще более изменившийся»), проскакивает и в словах Зализняка («Хорошо известно, что романские языки: французский, итальянский, испанский, румынский - происходят от латыни»). Он все еще в этой ситуации говорит о внутреннем развитии латинского языка, рождающем другие языки (в полном соответствии с общей идеей дробления, "дивергенции" праязыка). Тогда как на деле происходят смешения, "конвергенции" разных языков, закономерности в которых (фонетические, морфологические и пр.) наблюдаются только в силу прежней территориальной близкородственности субстратов и однотипности суперстрата. Такой иллюзии - органичного превращения-развития латинского языка самого по себе - никогда бы не возникло, если на протяжении всего периода мы бы наблюдали, во-первых, изолированное «развитие» отдельно латинского и отдельно того же галльского (и мы бы увидели, что они никак не развиваются, а просто становятся «мёртвыми»), а во-вторых, имели бы записи живой речи латино-галльцев наряду с образцами «варваризирующейся» латыни (и мы бы увидели что латино-пищущие «развиваются» иначе, чем автохтоно-пищущие). Впрочем, может всё это и есть, и только мне неизвестно. Появился же наряду с древнерусским наддиалектным древненовгородский диалект, позволивший далеко не компаративистские выводы».

Тут у Рассказова промелькнуло нечто странное, хотя, возможно, это и оговорка: все-таки Мейе - это не Бопп, и его никак нельзя считать «зарёй компаративистики». Столь же странно и утверждение о том, что мы увидели бы, что латинский язык становится мертвым... Как это можно увидеть? Русский язык XVIII века нам уже труден для понимания, и в известном смысле он умер, однако никто и никогда не предлагал нам снять шляпу и проводить в последний путь какое-то литературное произведение этого века как покойника, а затем поздравить другое произведение как написанное на совершенно другом, но так же русском языке.

Как в философии анализ предшествует синтезу, так и в языкознании сначала были выявлены явления дивергенции, и только затем - конвергенции. Что же касается определенных лакун в наличии записей на кельтских языках (в том числе и на галльском), то, скорее всего, причиной тут были с одной стороны политика насильственной романизации, а с другой - политика изъятия всего нелатинского наследия в последующие века. Так что сама сохранность или не сохранность текстов - это не чистая эмпирика, а определенная языковая политика, которая привела к компаративистской модели дивергирующего развития языков. Ведь и берестяные грамоты не подшивались к архивным документам - их все нашли в земле, поскольку они были выброшены! Иными словами, модель развития русской культуры была нам в определенном смысле спущена русскими императорами, а археологи просто разгребли авгиевы конюшни! Но во времена императоров никто даже подумать не мог о том, что появится археология, которая сможет достать когда-то уничтоженное!

Так что компаративисты своими методами только подтвердили ту картину развития социума, которую заботливо подготовили для них императоры. А археологи по чистому недоразумению объявили о находках того, о чём историки прежних веков сознательно умалчивали. Арциховский просто «возник» в нужное время и очень рисковал. Полагаю, что не только 1937 году, но даже в начале 40-х он бы плохо кончил. Б.А. Рыбаков в то время объявил о том, что все надписи неведомыми знаками, найденные археологами, являются вовсе не русской письменностью, а некими «знаками собственности». В конце 40-х, когда зализывались раны войны, было не до археологии, но уже в начале 50-х победивший Советский Союз стал культивировать мысль о том, что он и в древности был силён, прежде всего, духом. Вот тут и пригодилась найденная берестяная грамота. И ход был выбран Арциховским поистине гениальный: якобы первую берестяную грамоту нашел не он, профессиональный археолог, а некая не разбирающаяся в науке колхозница. И тогда, если бы последовал гнев Иосифа Виссарионовича, то всё-таки соломка была подстелена: что взять с тёмной крестьянки? Ну, ошиблась баба, не было никаких переписок между нашими предками на бересте! Это ей так показалось! Однако никакого гнева не последовало, напротив, общественность приняла первую грамоту как достижения советской археологии, и тогда нахождение грамот превратилось в самоцель. Так что рисковал Арциховский, а некий научный урожай снял Зализняк. И, с одной стороны, он за это исследование стал академиком, но с другой, сильно подпилил сук, на котором сидит всё сравнительное языкознание.

Иллюзия праязыка. «Я не ставлю здесь цели опровержения компаративистики. Важно было лишь объяснить, что иллюзия праязыка возникла совсем не случайно, а на основе точного знания, захватывающего только видимость событий. Говорят, что реконструкция праязыка позволяет обнаружить так называемое генетическое родство современных языков. На самом деле это операционное родство, сообщающее только о том, что языки были когда-то в территориальном контакте. Чем больше родственных черт, тем продолжительнее был контакт. Понятие праязыка является операционной фикцией, позволяющей построить типологию современных языков на основе предположения, что все языки развиваются в одной и той же типовой языковой ситуации порождения одного языка другим».

Итак, Рассказов убоялся своей смелости спорить с компаративистикой, и дал задний ход. Но это - тоже видимость. Он осмелился оспорить самый важный постулат этой науки, принеся вежливое извинение. В этом смысле наши с ним взгляды совпадают. Но он боится примкнуть ко мне, ибо не хотел бы накликать на себя всех тех «сумасшедших теней», которых кукловоды купили против меня. И поэтому якобы критикует науку «только по одному пункту». Он полагает, что если он вытащит основной кирпич из фундамента, то здание науки не рухнет. Блажен, кто верует!

«На самом деле языки стихийно-сознательно рождаются-создаются людьми в какой-то конкретной житейско-производственной ситуации в наличных обстоятельствах существующих в их обиходе к этому моменту языков для решения определённых неязыковых задач. Это и есть в общем виде структура любой языковой ситуации творения языка (и письма), а также чтения-восприятия любого текста и высказывания. Обязательно нужно понимать, в каких природно-социальных условиях, в каком месте, какие люди столкнулись своими делами и языками, тут же взвешенными (сознательно или подсознательно) на их сопоставительную ценность для дела, общения, понимания, удобства, способностей и т.д. И лишь когда поймешь структуру такого устойчивого контакта (структуру языковой ситуации), тогда увидишь, какой именно язык эта языковая ситуация порождала».

Ну, вот мы и доехали до языковой ситуации! Теперь осталось только понять, что языковые ситуации средневековья и палеолита - принципиально разные, и тогда Рассказов окажется просто одним из сторонников Чудинова.

«Это правило для лингвистов, изучающих развитие языков. В данном случае для Зализняка. И мы видели, что, несмотря на какие-то компаративистские установки, он следует этому правилу в конкретной работе самым блестящим образом. Но возможен и обратный ход. По структуре рассматриваемого языка можно понять, какая языковая ситуация могла бы его породить. Например, французский язык сохраняет в себе ситуацию стихийного многократного скрещения на протяжении длительного времени латинского и галльского языков на периферии империи в целях взаимного приспособления диффузных местных способностей и рационалистических имперских задач. А тот же древнерусский наддиалектный язык является разовым сознательным конструированием официально-книжного койне, приспосабливающим прежнее, более общее старославянское литературное койне к общим языковым особенностям диалектов восточнославянской зоны».

Иными словами, с точки зрения Рассказова, Зализняк, несмотря на некие компаративистские пережитки, вовсе не компаративист. То есть, оказывается в одном лагере со мной. Браво, Юрий!