В.А.Чудинов

«Так что у Чудинова мы тоже находим признаки целостного сознания, но пограничного, захватывающего не то, что знает филология, а то, что она не знает, и поэтому, конечно, дилетантского, с точки зрения понимания предмета. Зато традиционная филология тут же, на этом частном оселке проявляет себя еще более дилетантски, вообще в упор не видя предмета. Самое важное в слоговом письме, по Чудинову, то, 1) что знаки не имели единственного начертания (варианты знака употреблялись в разных фонетических позициях), а также одного условного значения, но только типовое, инвариантное (якобы слог обозначался знаком наиболее четко звучащего в слоге звука, чаще всего согласного, а гласный призвук мог быть разным в зависимости от фонетической позиции) и 2) что порядок записи был изобразительно-ребусным, лигатурным, а порядок чтения был медленным искусством вычитывания значений - произвольным поиском желательного читателю смысла. Что ж, вполне можно допустить именно такую систему письма, когда у людей ещё не было четкого различения отдельных звуков в потоке речи, когда еще не сложились правила единообразного слышания-начертания (орфографии) и правила удобного единообразного размещения знаков на носителе, а также не был выбран единообразный носитель для длинных сообщений и даже не было потребности в длинных сообщениях. Значит, дело не в том, что такой системы письма не могло быть в принципе. Проблема состоит только в полном уяснении условий для правильного чтения и дешифровки возможных надписей в такой системе письма. Такой проблемы почти не стоит перед Зализняком в его собственных работах, т.к. он в любых своих разысканиях имеет дело с современным типом письма, в котором фонетико-буквенные соответствия, включая вариативность, строго оговорены, являются общеизвестными и в целом за всю историю менялись только намеренно. Допущение других значений алфавита (других условий дешифровки) сразу же обессмысливает не только любой текст этого письма, но и исключает возможность написания-чтения. И если кто-то вдруг такие чтения делает всерьез (читая, например, Рим как мир наоборот), тот как раз и является дилетантом. Таким образом, сама знаковая система является аксиоматическим воплощением условий её генерации, что должно пониматься без всякого дополнительного обсуждения. Однако такая проблема перед традиционной филологией всё же стоит. (Она постоянно стоит и перед Зализняком, но она касается не письма, не просто прочитывания слов текста, а правильного прочитывания, соответствующего авторскому замыслу. Поскольку эта сфера достаточно тонкая, и никем не оспаривается возможность разночтений, нет смысла показывать примеры - они у меня есть в другом месте - того, что Зализняк в этом отношении совсем не бог, хотя и лучший из многих профессиональных любителей слова). Существует достаточно много текстов (не придуманных Чудиновым), которые традиционным способом не читаются. (Но если и сейчас есть тексты, которые непонятно, по какой системе читать, то в древние времена до узаконивания буквенного письма, все тексты были такими; ни араб, ни грек ещё не имели четких правил.) Если они действительно принадлежат другой системе письма, то традиционный эпиграфист, применяя к ним традиционные условия дешифровки, поступает вполне дилетантски. И чем же он в таком случае отличается от Чудинова? Наоборот, он поступает еще более любительски, не желая даже обсуждать, не то, что менять условия чтения и признавать ошибки».

И тут речь идёт о рунице, против которой Зализняк не говорил ничего. Но если говорить о рунице, то да, действительно, эпиграфисты, занимающиеся кириллицей, подходят к ее чтению дилетантски, в этом Рассказов прав.

Придумывание задач. «На самом деле всё это нормальная ситуация познания: внешне говоря, знание находится в границах известных и систематизированных фактов, незнание - за этими границами, а научное сознание непрерывно челночно охватывает обе сферы в стремлении их связать каким-то исчерпывающим системным способом. Конечно, кто-то из критиков Чудинова этого не знает. Но я не думаю, что эту ситуацию познания и структуру сознания не понимает кто-то из наших академиков (Чудинов напрасно настаивает, что Зализняк проявляет методологический дилетантизм). Выходит, проблема не в общей методологии. Совершенно очевидно по характеристикам слогового письма, что оно не может быть таким же информативно-точным, как современное или даже древнерусское письмо. Для того, чтобы всерьез читать тексты такого письма, необходимо решить две конкретных проблемы. Нужно точно установить традицию буквенно-фонетических соответствий любой той эпохи, к которой относится источник с надписью (для каждой эпохи нужно найти свой ключ-силлабарий), и нужно понять традицию искусства записи-чтения в эту же эпоху на каждом носителе отдельно. Чудинов утверждает, что реконструировал это письмо на основе анализа «стандартных текстов на монетах и берестяных грамотах» ХI-ХIV вв. н.э. Если это и так, то открытые им значения знаков могут соответствовать только той эпохе. Вполне логично было бы думать, что его силлабарий может быть ключом только для очень небольшого пространственного и временного узуса. Тем более, что в это время на Руси, по словам самого академика, повсеместно распространялось кириллическое письмо, вытесняя руницу. Тем не менее, Чудинов делает разгаданный им силлабарий единственным ключом дешифровок для всех эпох и мест, а свое искусство разгадывания - единственным способом прочтения. Стоит при этом обратить внимание, что на первых порах у него не было такого вселенского охвата. Он предпочитал читать надписи только указанной эпохи, лишь постепенно залезая все дальше и дальше в древность и во весь космос. Что ж удивляться, что он доходит по дальним тропинкам далеких планет до маниакально-шизофренических заявлений».

Здесь уже проявляется дилетантизм самого Рассказова, который также не занимался методологией науки, хотя берется говорить с ее общих позиций. Любой тип письма действует на достаточно большом промежутке времени, исчисляемом тысячелетием, а не тремя веками. Так, почти три века назад Петр Великий произвел реформу графики русского письма, и хотя шрифт несколько изменился, он всё равно сохранил топологию каждой буквы кириллицы, и люди, научившиеся читать русский гражданский шрифт, спокойно читают церковные книги, начертанные кириллицей. Никому в голову не приходит полагать, будто бы тысячу лет назад мы писали иначе, и что каждый дукт кириллицы есть особый алфавит, которые следует дешифровывать снова и снова. А то, что я осторожно продвигался от одной эпохи к другой, как раз и говорит в пользу того, что мною возможность применения рун Рода к другому временному диапазону тщательно отслеживалась. И придуманная Рассказовым проблема, во-первых, решалась (но решалась автоматически, поскольку на самом деле такой проблемы нет), а во-вторых, никогда и не стояла ни в случае кириллицы, ни в случае руницы. Так что эта задача высосана им из пальца просто в силу незнакомства с законами развития графической системы языка.

Но опять-таки, здесь Рассказов перескакивает с темы руницы (слогового письма или рун Макоши), которую он обсуждал до этого, на тему протокириллицы (буквенного письма или рун Рода), которой писали гораздо шире, чем руницей. И опять напомню, что Зализняк критиковал меня, прежде всего, за чтение этрусского буквенного письма. Ну, а утверждение Рассказова о том, что я делаю маниакально-шизофренические заявления, выдает не просто грубияна, но человека, который не умеет вести научную полемику. Насколько я понял, поискав данную фамилию в интернете, Рассказов до этого писал стихи. Очевидно, полемизировать ему не доводилось, потому он пока еще не научился.

Рассказов как философ языка. «Это ясно видимое непонимание конкретно-исторической ситуативной (просто человеческой!) значимости любого письма и способов его чтения выглядит самым откровенным дилетантизмом Чудинова. Однако было бы наивно думать, что это только его личное недомыслие. Любой лингвист, кто всерьёз занялся бы чтением по принципам слогового письма, повторил бы путь Чудинова. Все современные лингвисты работают в заданном пространстве устойчивых семиотических систем - таких, где знак и значение устойчиво, условно, конвенционально связаны друг с другом. Все исходят из аксиомы, что любой знак - это произвольно изобретенное начертание с произвольно назначенным значением. Хотя серьезная наука (Потебня, Лосев, Бахтин) давным-давно показала, что существуют не только знаковые формы сохранения смысла, но и другие - ценность, имя, миф и т.д., которые, конечно, можно воспринимать структурно в качестве знака и при этом уже не видеть иной, незнаковой реальности. Как раз поэтому современная филология, да и вообще наука, будучи по структуре знако-определяющим сознанием (детали см. в моих «Основах философии языка, изложенных в примечаниях» - http://www.proza.ru/2009/09/17/465), во всех сферах словесности и действительности видит только знаковые системы. В том числе - воспринимает только такие системы письменности, которые являются знаковыми системами (или воспринимает любую письменность лишь настолько, насколько она является знаковой). Тут и заключается главная причина, почему лингвистика считает невозможным существование письменности до появления развитого семиотического сознания. Все знают только современный тип письма (и языка), во всех исторических явлениях видят только современную структуру. Зализняк нисколько не лукавил, когда указывал на невозможность араба или грека, которые не знают, как читать свои и чужие тексты: он всерьез и, увы, дилетантски не допускает другой ситуации осмысления начертания. Как видим, проблема и у Чудинова, и у Зализняка - в приложении общей методологии к конкретике, в недопущении неизвестной структуры письменности как для известных, так и неизвестных фактов. Вот это и есть второе, тождественное основание их теорий».

Как видим, по Рассказову, существует «серьёзная наука» (Потебня, Лосев, Бахтин и, разумеется, сам Рассказов, хотя он в своей философии дальше примечаний не пошел), и «наука несерьёзная» (семиотика, современная филология, Зализняк и Чудинов). Понятно, что до сих пор никому не известный философ языка Юрий Рассказов находится выше всей современной филологии, и, естественно, выше и Зализняка, и Чудинова, поскольку допускает неизвестную структуру письменности как для известных, так и для неизвестных фактов. Остаётся только снять перед ним шляпу, хотя ни нового диалекта русского языка, ни нового типа русской письменности он не обнаружил. Ему не до того - он, в отличие от нас, смертных, создает «серьёзную науку».

Путаница как следствие непонимания. «Чудинов до сих пор полностью разделяет господствующую семиотическую точку зрения на природу смысла и сознания. В начале он был вполне традиционен, распространяя условия восприятия буквенно-фонетического письма на слоговое. Т.е. полагал, что слоговые знаки имеют ясно определенное, ограниченное условное значение и поэтому старался читать только те надписи, которые относились к эпохе его силлабария.  Почему же он все-таки от чтения только русских надписей быстро перешел к чтению надписей всего обозримого космоса?
На первый взгляд кажется, что это от неразумия, дилетантизма, болезни. Он ведь изобрел такую знаковую систему, в которой связи начертания и значения не только вариативны, но еще и произвольно вариативны. Это-де и позволяет ему насильственно препарировать любую надпись, находя в ней только желательные себе значения.
Однако любое слоговое письмо нельзя прочитать, если не препарировать его, не добавить отсебятины. Так, например, при чтении неадаптированных текстов на современном иврите каждый читатель мысленно восполняет пробелы гласных. Тот, кто не знает местной традиции, не знает, что и как вставлять между написанных знаков, тот, конечно, прочитает текст неправильно».

Весь пассаж Рассказова основан на недоразумении. Руницы в космосе я на сегодня не обнаружил. Речь идёт всё о той же кириллице, на которой написаны Новгородские грамоты, и которой пишем мы, грешные. Иными словами, речь идёт о письме буквенном, которое Рассказов почему-то считает слоговым, так что он их категорически не различает. Уж как назвать такое состояние поэта-философа, я ума не приложу. Это уже и отсебятиной считать нельзя, это - элементарное непонимание самых простых вещей. Человек берется судить о том, чего он просто никак не понимает.