В.А.Чудинов

Экскурсия в жилые дома. Запрет на фотографирование распространялся только на приезжих; одному из своих это не только не запрещалось, но даже вменялось в обязанности. Правда, фотоаппаратом у него была «мыльница», а с нее хорошие снимки получить трудно. Так что этот запрет в отношении некоторых был снят.

К моему удивлению, снятым оказался и другой запрет: хотя в сторону селения нам ходить было нельзя, Малена предложила нам осмотреть некоторые здания. А поскольку мой маленький спутник крепко держался за мою ладонь своими пальчиками, мы пошли с ним вместе, и немного задержались, поскольку он меня сначала повел не к тому дому, а потом вдруг отпустил мою руку и пошел туда самостоятельно. Я сначала решил, что он отбился, но, увидев, что в доме его ждут, перестал волноваться и помахал ему рукой.

Я догнал небольшую группку экскурсантов на пороге здания. Нас провели в просторную мастерскую, где висели на стенах многие столярные и слесарные инструменты, и объяснили, что мастерская общая. Так что просторной она являлась только для одного человека, а не для коллектива. Затем мы посетили коллективную трапезную со складными столами и массой встроенных шкафов и ниш; здесь собирались в прохладные дни на коллективный обед. А на обратном пути нам объясняли, что вчетвером вполне удобно жить в маленькой комнатке, и даже показали такую комнатку. Мне, выросшему в коммунальном раю, и до смерти мамы и дедушки не имевшего не только отдельной комнаты, но даже своего угла, рассуждения о прелестях скученной жизни и складной мебели, создающей уют подводной лодки, казались весьма сомнительными. Мне, когда я был юношей, даже девушку привести было некуда. Еще Михаил Булгаков заметил, что квартирный вопрос испортил москвичей. Любыми путями уйти из коммунального рая и получить хотя бы маленькую, но отдельную комнату, а еще лучше – квартиру, было почти недостижимой мечтой поколения моих родителей. А теперь мне читают лекции о славных компактных предметах мебели, позволяющих обходиться минимумом жилой площади. И это – при жизни на опушке леса, где можно расширять свое жилье вдоль и поперек настолько, насколько захочешь! Здесь можно было бы возводить деревянные хоромы! Странно все это, очень странно! Меня, например, малые размеры помещения просто давят, не позволяя сосредоточиться на исполнении своих домашних функций. У меня уже в юности было настолько много книг, что только для них нужна была большая поверхность стены. А шкафы для белья, для посуды и прочего – куда их ставить? Или их просто нет? Но тогда это – спартанская обстановка выживания, а не счастливой жизни.

Я упомянул книги. Здесь нам их тоже показали, около сотни, и в основном по проблемам славянской мифологии. Но они лежали в стопках и в очень свежем виде – их, скорее всего, никто не листал. Так что они являлись просто витриной. А вот учебников я тут не видел. Каким же образом учат детей? Ведь для каждого класса школы их требуется не менее десятка, а к тому же существует внеклассное чтение. Где они? Где справочники по сельскому хозяйству, агротехнике, строительству, столярным и слесарным работам? Где уютные столы и кресла для их чтения?

Не заметил я ни телевизора, ни компьютера. А многие современные читальни оборудованы ноутбуками, подключенными к Интернету. Вероятно, их просто нет. Да что там телевизор или ноутбук! Судя по выгребному туалету, в селении нет простейшей инфраструктуры – водоснабжения (тем более горячего) и канализации. Правда, есть электричество. Словом, по сравнению с этим селением мой кооператив, представляющий собой садоводческое товарищество, можно считать просто верхом комфорта, ибо там имеется водопровод.

Никто не обмолвился словом о том, что имеется хотя бы простейшая школа селения. Следовательно, каждая мать учит своего ребенка сама. Допускаю, что курс начальной школы так одолеть можно. Но чтобы одна женщина могла одинаково хорошо разбираться в деепричастных оборотах, гетерозиготных аллелях, арксинусах и котангенсах, звездных величинах и светимостях, однонормальных и молярных концентрациях – в это я никогда не поверю. Общего высшего образования никто и нигде не получал, его не существует в природе. Следовательно, образование тут будет очень неполным и весьма низкого уровня.

Размышления. Разве не хотелось бы всем нам уехать из пыльного и экологически грязного города в сельскую местность, где мы бы работали на лоне природы, где проживали бы рядом с нами наши чада и домочадцы, где мы бы отдавали детям не только наши общие знания о мире, но и нашу веру, учили бы их не хуже, чем в средней школе? А главное, разве не хотелось бы нам, подобно нашим далеким предкам, верить в наших древних богов, отправлять ритуалы по ведическому обычаю и в трудах праведных вкушать хлеб наш насущный? И жить честно и праведно, и звать в гости наших друзей, и показывать им нашу простую и скромную сельскую жизнь? Конечно, хотелось бы.

И вот, оказывается, все это уже существует на деле, и мы принимаем участие в празднике наряду с жителями родового селения, и радуемся Солнцу, а через него богам, Роду и Рожаницам. И поем им песни, и пьем в их честь хмельную сурью, и веселимся, и возлагаем за всё земные поклоны.

Нам стремились показать идеологию родового селения, из которой было весьма несложно вывести его социологию. А социология, если опустить все особенности идеологии, весьма проста: сельскохозяйственная коммуна. К такой стремились ранние христиане, ее воспевали социалисты-утописты, ее на практике воплотил в жизнь Роберт Оуэн. Берутся горожане-единомышленники, которым надоел городской быт и которые стремятся быть поближе к матушке-земле, они покупают большой участок земли где-то далеко от обжитых мест, огораживаются и приступают к самостоятельной жизни на лоне природы. Живут они совместными интересами, много трудятся, не чураются никакой работы, по возможности стараются обходиться собственными, сделанными ими самими изделиями и покупать в городе как можно меньше. Однако что-то покупают, для чего что-то приходится продавать. Детей воспитывают сами в духе той идеологии, которую сами же и создали. – Идиллия!

К сожалению, ни одна подобная коммуна долго не просуществовала. Конечно, было бы замечательно возродить натуральное хозяйство: все делать самим от начала и до конца – прясть пряжу и ткать полотна, дубить кожу, заготавливать лесоматериалы, выплавлять сталь и ковать гвозди. Но это требует развития такого количества различных ремесел, что небольшому коллективу это просто не под силу. Но даже один вид ремесла для достижения приемлемого результата должен состоять из профессионалов – металлургов, кузнецов, ткачей, прядильщиков, скорняков и т.д. Где их взять в наши дни, когда все ремесла уже несколько веков назад исчезли, уступив место фабрикам и заводам с их сложным оборудованием? А те, что остались, должны были бы заниматься в коммуне только своей прямой деятельностью – ни времени, ни квалификации на прочие работы у них бы не оставалось. Но тогда оставшиеся члены коммуны должны были бы их кормить, поить, одевать и обувать; иными словами, снабжать своими высокопрофессиональными изделиями. Это уже не натуральное хозяйство, а далеко зашедшее разделение труда. Такое может существовать, но лишь при очень точно выверенной сбалансированности. И все равно, даже если бы из города приехал колесник или каретник, он был бы в состоянии даже за длительный срок сделать лишь телегу или, возможно, карету, но не современный автомобиль, состоящий из нескольких тысяч деталей. Все равно одному человеку не угнаться за коллективом автозавода, который к тому же меняет каждый года модель изделия, совершенствуя его каждый раз в каком-то направлении. Иными словами, ни одно высокопрофессиональное изделие в рамках натурального хозяйства создать нельзя.

Но, однако, его можно купить. Например, автомобиль. Однако на автомобиль нужны деньги, а для зарабатывания денег необходимо выйти в город на рынок со своей продукций, но этого мало, необходимо иметь конкурентоспособную продукцию в больших партиях. Промышленную продукцию родовое селение не потянет, но уже и в сельском хозяйстве конкуренция очень сильна. Существуют цветоводческие хозяйства, выпускающие огромные массы цветов с весьма низкой себестоимостью, поскольку используются гигантские оранжереи со своим тепличным хозяйством – горячей водой, удобрениями, специальными приспособлениями для возделывания и т.д. Короче говоря, в наши дни в конкурентной борьбе побеждают только такие сельскохозяйственные предприятия, которые используют индустриальные методы. Иными словами, условием процветания хозяйства в экономическом смысле в наши дни является не изготовление всего понемножку плохого качества в одном коллективе (на этом развалилась экономика СССР), а достижение высших показателей только в одном виде продукции. Но тогда это уже не сельскохозяйственная коммуна, а производственный коллектив предприятия. И акценты тогда смещаются: не слабое подсобное хозяйство вокруг коммуны единоверцев, а, напротив, производственный коллектив вокруг мощного производства. Но тогда на первом плане будут проблемы высокого качества продукции, ее конкурентоспособность, рынки сбыта, источники сырья, поиск профессионалов на ответственные участки труда, а вовсе не проблемы веры в Рода или Солнце.

Мне могут возразить, что раньше, например, существовали монастыри, которые вовсе не занимались материальным производством, но жили, судя по толщине монахов, совсем не бедно. На это я отвечу, что они предоставляли специфические и неспецифические услуги, которые очень неплохо оплачивались. К специфическим духовным услугам я отношу коллективные моления за те или иные заблудшие души, например, знатных дворян, бояр, а то и самого царя, а также различные венчания и отпевания, в том числе и тайные. За всё это монахи получали щедрые вознаграждения. Но существовали и неспецифические услуги, как-то: медицинское обслуживание, укрывание беглецов, содержание опальных лиц под присмотром, принудительное пострижение в монахи и т.д. Кроме того, было и чисто материальное производство, например, изготовление церковного вина, переписывание книг и производство церковной утвари. Так что монастырь мог не только сводить концы с концами, но и богатеть.

К сожалению, все это неприменимо к родовому селению. Молитвы за спасение конкретной души в русском ведизме отсутствуют по причине отсутствия мотива спасения. Остальные ритуалы обычными людьми не востребованы, да они и практически не известны в деталях. Поэтому желающих совершить свадьбу или похороны по образцу наших древних предков просто нет, и, следовательно, денежного вознаграждения за их совершение ожидать не приходится. Невозможны и неспецифические функции: родовое селение, хотя в редких случаях и может исцелить от смертельного недуга, но это скорее исключение, чем правило, так что такой статьи дохода в нем нет. Не может селение в силу непризнанности в глазах общественности, в том числе и милиции, совершать укрывательство беглецов, содержание опальных лиц под присмотром и выполнять прочие функции. Единственное, что возможно – это изготовление медовухи разных сортов, создание духовных книг, производство некоторой утвари, игрушек, религиозных знаков и особого покроя одежды, головных уборов, обуви, кружев и т.д. Иными словами, кустарное производство.