В.А.Чудинов

Я выделил одно из высказываний О.Н. Трубачёва полужирным шрифтом, а именно предложение «Эти мифы современной науки отдают чистой народной этимологией и напоминают мне похожий лингвистический анекдот». Я давно подозревал академическую науку в том, что в некоторых случаях она предлагает фантастические решения проблем происхождения слова, и называл это «кабинетной этимологией». Теперь я вычитываю похожую аттестацию польских лингвистов, где мнение М. Рудницкого названо «мифом современной науки» и «народной этимологией». Мои оппоненты отказывались в это верить. Пусть теперь убедятся, что академики РАН придерживались того же мнения.

Вместе с тем, я не могу согласиться и с фразой О.Н. Трубачёва «Один из богов у северо-западных славян носил имя Svętovitъ». Выше я уже показал, что Сятовитом или Святовидом назывался групповой скульптурный портрет, а не единый бог. Автор ссылается на общепринятое мнение, я же провёл специальное исследование данного вопроса. И потому весьма подходит к такому учетверённому богу не только понимание его имени как эпитета, но и толкование 'набухший, выросший, усилившийся', то есть, «выросший до четырёх тел». В таком случае мнение Трубачёва оправдано, и мы, следуя разным методам, пришли почти к одному выводу.

Я очень высоко ценю фразу Олега Николаевича «Одним словом, исследуя старую религиозную терминологию и через нее - более древнее состояние культуры, мы нередко рискуем модернизировать и подгонять под свой собственный (христианский) способ видения многое из исследуемого», хотя и написанную по поводу Лешека Мошинского, но имеющую гораздо более широкое значение. Однако наши методы исследования различны: Трубачёв был этимологом, и его интерес к русскому ведизму проявлялся в этимологическом изучении слов, доживших до эпохи христианства. И здесь, действительно, был велик риск совершить такого рода ошибки. Я же в первую очередь являюсь эпиграфистом, и читаю слова на камнях и других древнейших артефактах в том виде, в каком они были написаны. Однако и тут возможны ошибки (безошибочных методов в природе не существует). Поэтому я интересуюсь и этимологическим методом. Их сочетание, подобно тому, как склеивание собирательной и рассеивающей линзы почти уничтожает дифракции и дисторсии каждой из линз, поможет свести почти на нет ошибки каждого из методов.

Интересна и трактовка имени Даждьбога как пожелания 'дай Бог (тебе счастья)'. Но тогда это и не имя вообще, а формула приветствия. Верно и замечание насчёт того, что в ведизме было несколько богов, в отличие от христианства.

Кощунство. Опустив ряд положения, приведу еще одну цитату: «У нас нет желания ввязываться в дискуссию, отвечает ли праславянская духовная культура больше религии, а не мифологии. Для далекоидущих аналогий с мифологией классического типа как будто нет достаточных оснований. Но и здесь все же стоит предпочесть нигилизму дальнейшую работу по реконструкции. Эта дальнейшая работа могла бы выявить дополнительную информацию о местных божествах, а с другой стороны - дополнить наши сведения о так называемых главных божествах, не претендуя при этом на раскрытия целых, «мифов». Лучше оставаться при этом на лексико-семантическом уровне, опираясь, разумеется, на здравые этимологии. Возможности последних далеко еще не исчерпаны, бывает, что и результаты, полученные ранее, остаются порой втуне, как та этимология Куриловича: слав. *koščunъ (и родственное) как калька иранского astvant- 'преходящий, бренный', буквально 'костеобразный' (ср. [Этимологический словарь... 1984. С. 169]) и это - о человеческой душе! Выходит, что вcе это гнездо слов, столь весомое в плане христианских этических норм, - *koščunъ / *koščuna, *koščuniti, рус. кощýнство - следует считать дохристианским праславянским».

И это замечательно! Еще одно слово переведено лингвистикой  из христианства в арсенал русского ведизма. Что же касается ухода от дискуссии по поводу того, представлял ли русский ведизм мифологию или религию, то и он вполне оправдан, поскольку такое противопоставление имеет некий смысл для недавнего времени, но совершенно непригодно для древнейших времен, где религия была мифологией, а мифология - религией.

Заимствование из римской эпиграфики. «Что касается малоизвестных местных божеств, то я мог бы указать пока на два примера. Один из них, особенно веский в моих глазах ввиду его локализации на Среднем Дунае предположительно праславянского времени, - это имя из римской эпиграфики Dobrati(s), в надписи II-III вв. н. э. из Нижней Паннонии (Intercisa на Дунае), собственно, праслав. *dobrotь 'добро, доброта', в данном случае персонифицированное (надпись на барельефе с изображением конного божества), см. об этом у меня [Трубачев 1991: 100-101]».

Итак, славянские имена всё-таки встречались в римской эпиграфике! И в данном случае это утверждает не профессор Чудинов, а академик РАН Трубачёв! Так что мнение моих оппонентов, будто бы славянских названий в римской эпиграфике не было, ничем не обосновано.

Топоним «Дева». «Второй из двух моих примеров, возможно, не столь многозначителен, но тоже может быть отнесен к древности. Я имею в виду случаи потенциальной сакрализации праслав. *děva, притяжательное прилагательное *děvinь 'девичий, девственный', засвидетельствованные в топонимии. Это, как правило, обрывистые скалы, труднодоступные (и, возможно, культовые?) места, в их числе - знаменитый Девин в Словакии, при впадении Моравы в Дунай. В отличие от Л. Мошинского, Б. А. Рыбаков специально пишет о нем, о распространении святых гор с такими именами во всем славянским мире и о прочной связи древних ритуальных традиций с ними [Рыбаков 1981: 285]. В качестве параллели можно сослаться на синонимичное греч. Παρθένιου, например, в античном Крыму».

Я специально выделил полужирным шрифтом весьма важные положения Рыбакова о сакральных местах. В моих экспедициях я неоднократно посещал храмы на вершинах гор и могу подтвердить, что горы действительно являлись древними славянскими сакральными местами, храмами.