В.А.Чудинов

Топоним «Богит». «Праславянские имена богов остаются по-прежнему актуальной темой. С апеллативом *bogъ связана, вероятно, праславянская производная форма *bogytъ, что-то вроде 'место, посвященное богу', образованная с суффиксом -ytъ от *bogь; засвидетельствовано прежде всего как названии горы Богит, в непосредственной близости от места, где был найден знаменитый збручский идол; см. об этом и о раскопках И. П. Русановой там же [Рыбаков 1987: 250, 251, 767]. Остается сказать, что, например, А. Вайян ничего не знает об этом архаичном производном на -yt- (ср. [Vaillant 1974: 700]). В свое время оно ускользнуло и от нашего внимания, я имею в виду гнездо *bogъ в нашем Этимологическом словаре славянских языков».

Здесь я выделил первое предложение, поскольку оно для меня имеет большое значение. Итак, имена русских богов, которые я читаю на древнейших камнях, относятся к актуальной теме исторического языкознания. И только дремучее невежество моих оппонентов (а также проплаченный заказ) позволяет видеть в этом некие «чудачества» Чудинова. А Трубачёв весьма сожалеет о недостаточной проработке таких слов.

В моей книге «Священные камни и языческие храмы древних славян» я подробно исследовал материал И.П. Русановой, а также памятники на польской горе Богит.

Перун. «Несмотря на то, что выше мы констатировали нарицательное употребление слова *реrunъ 'гром' от праславянского до современности, что, так сказать, ослабляет безусловно божественную природу обозначаемого именем *Perunъ и ставит его под вопрос, все же многое говорит также в пользу еще праславянской народной веры в этого бога. В пользу этого говорит, например, и своеобразная табуизация имени этого бога с помощью народных вариантов вроде paron, parom, а также taron и др., которые тем самым вряд ли имеют что-нибудь общее с анатолийскими именами бога грома, как, например, хеттск. Tarhun-, и совершенно излишне, например, далее, принимать для западнославянского диалектного taron кельтское происхождение, (ср. [Николаев, Страхов 1985. С. 149 и след.]). Одной этой табуизации достаточно, чтобы удостоверить божественный статус Перуна. Попытки уравнять заимствованного Сварога с исконным Перуном, а Велеса, так сказать, лишить божеского сана (и то и другое в вышеназванной книге Л. Мошинского) выглядят все-таки недостаточно обоснованными».

Могу подтвердить «праславянское» существование бога Перуна теми надписями с именем этого бога, которые я прочитал и руницей, и рунами Рода. Согласен и с тем, что славянские имена странно выводить из кельтских языков.

Вывод автора. «В общем и целом я чувствую себя, к сожалению, обязанным высказать скорее отрицательное мнение о книге Мошинского. Хороший замысел автора - представить дохристианскую религию славян в свете славянского языкознания - остался по большей части неосуществленным, и об этом стоит пожалеть, если мы серьезно думаем раскрыть религию и идеологию праславян и прежде всего - ее своеобразие. Будучи поставлены перед дилеммой - внешнее сравнение (в данном случае - метод Дюмезиля) или внутренняя реконструкция, - мы выберем, естественно, последнее».

Как видим, перед нами находится критическая рецензия О.Н. Трубачёва на книгу польского автора. Она весьма сдержана. Ее можно считать в определенном смысле образцом научного стиля. Мы здесь не увидим ни одного из тех слов (типа «глупость», «бред», «шизофрения», «паранойя» «Мошиновщина», и т.д.), которые позволяют себе «чудинологи», что лишний раз выставляет их как сетевых хулиганов.

Обсуждение. Негативное отношение поляков к России знакомо, однако о том, что поляки невысоко ценят и славянскую историю - в широких научных кругах практически неизвестно. В своё время я был этому несказанно удивлен, познакомившись с работами Хенрика Ловмянского. Однако и Лешек Мошиньский продолжает в том же духе. Суть польской позиции заключается в том, что, проанализировав широкий круг источников (и русских, и многих славянских стран) за XIX-ХХ века, касающихся славянского ведизма, они отказывают дохристианской славянской религии даже в статусе многобожия (политеизма), низводя ее до уровня полидоксии (лоскутных многих учений, не состыкованных друг с другом). Они не учитывают того, что в XIX веке ряд славянских стран находился в оккупации (в составе Османской империи) или входил в иноязычную страну (например, в Австро-Венгрию с немецким языком), так что проблемы славянской истории в этих странах поднимать было сложно. И уж тем более сложно было затрагивать в христианских странах вопросы дохристианских верований. Даже в России исследования А.Н. Афанасьева  «Языческие воззрения славян на природу» были исправлены цензурой на «Поэтические», а вышедшая из печати работа была подвергнута критике за излишний мифологизм. Поэтому серьёзных работ по славянскому ведизму тогда быть не могло.

Но и в ХХ веке, когда СССР встал на путь атеизма, а ряд славянских стран входил в его орбиту, исследование славянского ведизма не считалось особенно актуальным. Так что польские коллеги, формально отразив состояние дел по исследованию данной проблемы, пришли к логически правильным, но неверным по сути выводам. Ибо в основе многих работ названного периода лежали два источника: сведения древних «писателей» и религиозные проповеди против язычников. По правде, и то, и другое явилось кривым зеркалом. Не исследовались взгляды староверов (напротив, на староверов устраивали гонения), не анализировался древний графический материал в виде гравюр или миниатюр летописей, не привлекались надписи на сакральных камнях и скалах, не изучались геоглифы - короче говоря, целый пласт артефактов и преданий остался в стороне. Иными словами, исследования авторов недавнего прошлого были заведомо неполными. Что и привело польских обозревателей к ложным выводам.

Позиция О.Н. Трубачёва тут оказалась не только более патриотичной, но и более научной. Опираясь на этимологический метод, он показывает, что ряд выводов Мошиньского неверен. Кроме того, он переводит в разряд дохристианской лексики ряд слов, которые до того считались христианскими.

Разумеется, читать данную статью сложно, поскольку постоянно приводятся примеры на разных языках, соседствующие со ссылками на соответствующие литературные источники, и это затрудняет восприятие основной мысли рецензента. Но таков научный стиль. Я предпочитаю стиль научно-популярный, поскольку ориентируюсь не на узкий круг коллег, а на гораздо более широкий круг читателей. Хотя даже в научном стиле Трубачёв ухитрился высказать критические замечания в адрес мифов от науки, которые иногда выходят из-под пера академических исследователей.

Вместе с тем, весьма интересной явилась резюмирующая часть статьи, показывающая негативную оценку Трубачевым работы Лешека Мошиньского. Здесь мы не найдём ни оскорблений, ни угроз в адрес научного оппонента, ни даже резких замечаний. Критика проведена  очень корректно. Но таков стиль настоящего учёного, академика РАН, а не сетевого хулигана.

Заключение. Анализ одной из работ О.Н. Трубачёва показал, что по основным положениям наши позиции совпадают. Однако некоторые мои положения Олегу Николаевичу известны не были, хотя кое-какие мои работы он прочитал.