В.А.Чудинов

Разумеется, не был и капиталистическим. Никакого найма работника кроме как на государственную работу в СССР не разрешалось; в 60-е годы были закрыты даже такие традиционные производства, как артели по изготовлению валенок, ибо артель являлась организацией «частников». Еще раньше, в 50-е годы исчез социальный институт домашних работниц, поскольку их приходилось нанимать для удовлетворения потребностей частного лица. Так что частного капитализма у нас не было.

Но, может быть, у нас существовал государственный капитализм, когда предприятие только считалось государственным, а работало ради прибыли? Тоже нет, поскольку, хотя рентабельность приветствовалась, но за счет рентабельных предприятий существовали также планово-убыточные предприятия, так что в целом отрасль едва сводила концы с концами. А погоня за прибылью скорее пресекалась, поскольку в удачливом директоре завода видели не хорошего предпринимателя, а удачливого дельца, который, в отличие от всех, «гребет деньги лопатой». Так что его терпели лишь до тех пор, пока он мог давать щедрые взятки, и его повышенная предприимчивость шла на пользу не лично ему, а жирующему чиновничьему аппарату. Удачные государственные предприятия процветали не благодаря, а вопреки идеологии.

Но что же тогда остается? Только один выход, квалифицировать Советский Союз как государство «азиатского способа производства».

Журнальная полемика по поводу азиатского способа производства. В 70-е годы по ряду теоретических журналов, издаваемых под эгидой ЦК КПСС, прокатилась полемика по поводу весьма неразработанного теоретического положения Маркса относительно азиатского способа производства. В ходе полемики стало ясно, что не только Древний Египет, но большинство стран Азии, в том числе Китай и Индия в древности следовало отнести к азиатскому способу производства. Так что Маркс как бы получил оправдание по поводу введения данного термина.

Но стран оказалось неожиданно слишком много. Как выяснилось, помимо Азии в точно таком же положении находилась и Африка, и Южная Америка, и Северная Америка до прихода туда европейских колонизаторов. Иными словами, «азиатский» способ производства неожиданно оказался «мировым». Но что еще хуже, в результате дискуссий из нынешних стран только СССР был ближе всего к данному способу производства по всем экономическим и политическим показателям. Поэтому данную дискуссию, развивавшуюся в нежелательном направлении, быстро свернули. Она не подтвердила правоту Маркса, а показала, что типичным для истории был как раз данный «особый» способ производства, а совсем не формации, основанные на экономике. Иными словами, только несколько последних столетий, возможно пару-тройку тысячелетий существуют так называемые «антагонистические формации» с классами (социальными слоями), интересы которых не просто различны, но противоположны вплоть до социального взрыва (социальной революции), все прежние общества могли обходиться без этого. Так что теория Маркса описывала как раз исключения, а не правило.

Но каково же было правило, которое позволило людям существовать не тысячелетия, а миллионы лет без саморазрушения? В XIX веке, во времена Маркса, на этот вопрос было ответить еще нельзя. Так называемая первобытная «коммунистическая» формация была исследована не в каком-то реально существовавшем государстве, а лишь на основе легенд и преданий американских индейцев, живших на протяжении десятилетий в резервациях США. Труд Моргана, положенный в основу рассуждений Карла Маркса, совершенно нельзя назвать историческим - это просто филологические разыскания, некая вторичная мифология, идеализирующая некоторые стороны того «азиатского способа производства», который существовал на американском континенте до прихода сюда европейцев. Иными словами, «первобытный коммунизм» Моргана (и Маркса) - это очищенный от подробностей, приподнятый для противопоставления тяжелой жизни в резервации взгляд индейцев на свое недавнее свободное прошлое. Индейцы не были ни социологами, ни историками. Они сохранили только народную молву.

Таким образом, после прошедшей дискуссии стало ясно, что одна и та же древняя формация, существовавшая до рабовладельческого общества, отразилась в построениях Маркса дважды: как в прямом виде - в качестве очень неудобной для «политической экономии» концепции «азиатского способа производства», и в кривом зеркале народной памяти социально стесненных потомков некогда свободного народа, в виде учения о первобытнообщинной формации, которая якобы и является маяком и желанной мечтой социального развития всех стран мира, но на новой ступени экономического развития. Для этого предлагался простейший путь - устранение экономически наиболее сильных классов. Якобы если средства производства перейдут в руки рабочих, в обществе всё можно будет изменить в их пользу. О том, что рабочий, придя во власть, станет номенклатурным работником, то есть, представителем нового эксплуататорского класса, теория ничего не сообщала. Реально же был совершен переход от экономики эффективной к экономике неэффективной, а пропаганда марксизма-ленинизма явилась своеобразным средством социальной демагогии, которая некоторое время прикрывала реальные социальные процессы. А когда разрыв между теорией и практикой стал очевидным, никакой марксизм-ленинизм уже не смог спасти данный социальный строй от крушения.

Вместе с тем, журнальная полемика показала, что по мере построения якобы коммунизма, наша социальная действительность всё в большей степени приближается именно к худшему варианту «азиатского способа производства», к восточной деспотии. Со всё большим влиянием государства и со все меньшей опорой на культуру.

Достижения «доисторической» археологии. Историю общества принято делить на две части: собственно историю, когда существовали письменные источники, из которых мы можем черпать исторические сведения, и историю «доисторическую», когда таких источников не было, и археологи вынуждены дополнять найденные в раскопах предметы своими предположениями. А находки часто допускают самые различные интерпретации, так что более или менее непротиворечивой картины не получается. Поэтому обширная археологическая литература остается по большей части невостребованной со стороны историков. В лучшем случае в каких-нибудь учебниках истории воспроизводятся обломки какого-то найденного археологами предмета, что, вообще говоря, ничего не иллюстрирует, но все-таки позволяет нарушить монотонный шрифт общих рассуждений о том или ином историческом периоде.

Уже для эпохи бронзы, к которой принадлежала так называемая крито-микенская культура, археологи сделали сенсационное заявление: открытый в городе Кноссе на Крите древний дворец больше напоминал храм. В более отдаленных эпохах дворцов не было вовсе, зато храмов - великое множество. Похоже, что политикой ведали жрецы, и образ их деятельности мало отличался от того, что было известно по Древнему Египту. Однако подобные открытия допускали различную трактовку, так что на этой социальной стороне вопроса археологи внимания не заостряли. Все-таки это была эпоха первых государств, и, понятно, где-то среди них могли существовать и общества, основанные на религии.

А до эпохи бронзы существовал каменный век, где по определению, не было никаких государств. Не было и письменности, так что подтвердить или опровергнуть это положение с опорой на письменные источники невозможно. И подобные взгляды устроили всех: и археологов, ибо их атрибуцию древних предметов, а через них и древних обществ, не было возможности проверить, и историков-востоковедов, которые получили особый статус исследователей первых форм и государств, и письменности, и социологов, которые отталкивались от первобытнообщинного строя каменного века как от логически вполне обоснованной данности. Получалось, что в эпоху бронзы шумеры, египтяне и ряд других народов по число внутренним, но неясно каким причинам, объединились в государства, а переход к государственному строю повлек за собой необходимость в создании письменности. Пусть эти причины не вполне ясны, но зато выстраивается вполне логичная цепочка, которую Ф. Энгельс обозначил словами: дикость, варварство, цивилизация. Стало быть, самые древние народы являются самыми дикими.