В.А.Чудинов

Однако во времена Шишкова наибольшая древность мыслилась только как христианская, а потому - ветхозаветная. Ведизм понимался как язычество, как старая вера, за которую следовало строгое наказание.

Другая безусловная ценность для Шишкова - это народный дух, который как раз и воплощён в слове. К сожалению, в наши дни лингвистика дошла до парадоксального утверждения, будто бы народная этимология - это «вонючая похлёбка, которой ее проводники, например, Михаил Задорнов, кормят народ» (Виктор Маркович Живов, заместитель директора Института русского языка РАН). Примеры из народной этимологии в роли анекдотов переполняют научные трактаты, как если бы народное отношение к слову передавало только поиск истоков незнакомой лексемы, а не кусочек народной философии!

В уважении к слову Шишкова я никакой мистики не улавливаю. Я усматриваю здесь нормальную человеческую реакцию на публично произнесённое, написанное и напечатанное слово. Некая «мистичность» является сегодняшней аберрацией, вызванной вседозволенностью прессы и интернета, которые своей несдержанностью мне напоминают капризы невоспитанного ребенка.

Что касается священного ужаса перед словом именно большевиков, то я полагаю, что Марк Альтшуллер тут перегибает палку. Разрушительного действия слова не то, что боится, но не поощряет любой государственный строй, как на Западе, так и на Востоке, как в наши дни, так и много столетий назад. Здесь Альтшуллер действует в духе диссидентов, основная задача которых состояла в накачивании России несвойственными ей западными ценностями и во введении ее в состояние хаоса. Управляемый хаос - великолепная среда для подчинения России Западу.

Полностью соглашаюсь с тем, что язык есть наиболее полное выражение народной ментальности. К сожалению, эта тема за последние двести лет не привлекла внимание исследователей, хотя по ней можно было бы написать не одно философское сочинение. Утрата уважения к родному языку, тяга школьников и студентов к англомании в нашем веке (на смену галломании XIX века) неизбежно отражаются на всём остальном отношении к отечественному и к своей Родине. Когда Борис Гаспаров клеймит этот подход как «квинтэссенцию романтических представлений о языке как воплощении духа народа», он, передавая известную частицу правды, всё же недооценивает великое творческое начало романтизма, без которого не было бы поворота к исследованию истоков собственного народного духа. Ведь как это прекрасно - соединять в себе с одной стороны, патриотический консерватизм, а с другой - романтическое отношение к истории! Так что Альтшуллер, сам того не желая, приподнимает личность Шишкова.

Когда Шишков ратует за возвращение к церковно-славянскому языку, то он тем самым выражает идею возврата к истокам. В его время более древнего русского языка никто не знал. Так что если бы Шишков ведал, что по-русски говорили еще в эпоху палеолита, он бы призывал изучать именно это, самое древнее состояние русского языка.

Изложение позиции Карамзина. «Главными противниками Шишкова были Н. М. Карамзин и его талантливые друзья и последователи: В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, П. А. Вяземский, В. Л. Пушкин и др.

В 1792 году в шестой части "Московского журнала", выходившего тиражом около 300 экземпляров, была напечатана повесть издателя Н. М. Карамзина "Бедная Лиза". В ней рассказывалось о печальной судьбе влюбленной крестьянской девушки. "И крестьянки любить умеют", - говорил Карамзин, воспитывая у читателей не только человеколюбие, но и демократические внесословные ценности. Повесть была написана языком ясным и доступным, синтаксис ее был прост и прозрачен. Даже современному читателю язык Карамзина почти не кажется устаревшим. Карамзин и настаивал на том, что писать нужно так, как говорят в образованном обществе, прислушиваться к мнению "светских женщин": "надобно выражать приятно некоторые, даже обыкновенные мысли", "слушать вокруг себя разговоры, чтобы совершеннее узнать язык"(7).

При этом Карамзин далеко не чуждался иностранных слов, сознательно использовал фразеологические обороты и выражения, свойственные французскому языку. И самое главное: по своим убеждениям (при всех оговорках) он был западником, считал, что для России естественен и необходим европейский путь развития.

У Карамзина появилась масса подражателей и последователей. Сентиментальное направление покорило литературу, распространяясь на все жанры, в том числе на эпос и трагедию. Героем дня стал автор, который "пишет так, как говорит, кого читают дамы" (Батюшков).

Против этих идей и настроений и выступил Шишков, как нельзя более ко времени и вполне злободневно. Прежде всего, он резонно возразил Карамзину. Величественный язык литературы не может и не должен быть языком, каким говорят все равно где, на улице и в гостиной: "Милые дамы, или по нашему грубому языку женщины, барыни, барышни, редко бывают сочинительницами, и так пусть их говорят, как хотят. Расинов язык не тот, которым все говорят, иначе всякий был бы Расин" (II, 128-129, 134)(8)».

Будучи на стороне Карамзина, Альтшуллер применяет ловкий приём: всех передовых писателей он зачисляет в стан Карамзина, да ещё и снабжает их эпитетом «талантливые». Тем самым у читателя невольно возникает впечатление о том, что у Шишкова последователей не было, а если и были, то «бесталанные», которых и упоминать-то не стоит.

Из всего творчества Н.М. Карамзина его повесть «Бедная Лиза» - наиболее слабое и подражательное произведение. Карамзин силён как романтик и довольно слаб как сентименталист. Странно, что именно эту повесть Альтшуллер выставляет в противовес Шишкову. Заметим, что Карамзин был первым русским писателем, которого стали переводить на иностранные языки. Но отнюдь не «Бедную Лизу», а «Письма русского путешественника», то произведение, которое не изучается даже на филологических факультетах университетов.

Понятно, что подражать слабому произведению существенно легче, чем сильному, а писать на языке улицы, языке толпы вполне можно без особых усилий. Деструктивное начало всегда проще конструктивного. Но создание человека разумного природа потратила миллионы лет, а разрушить его может даже бактерия, не имеющая клеточного ядра, или просто бродячая ДНК - вирус. Так что Шишков выступил не просто как патриот, но и как умный философ языка.

Суть наблюдений Шишкова.  «Для Шишкова западничество, "несерьезный" подход к священной стихии языка, легкомысленно-сентиментальное отношение к общественной жизни было неприемлемо. "Словесность", с его точки зрения, была серьезным общественным занятием, и основным предметом ее никак не должна быть частная жизнь маленького человека. А главное, он ратовал за литературу самобытную, презирал подражание французам, защищал исконные русские культурно-государственные устои, считал, что русская культура, русский язык значительно превосходят французские. Шишков отвергает всю французскую культуру с ее литературой и языком. Нация, уничтожившая монархический принцип, религию, осуществившая якобинский террор, не может дать миру никаких конструктивных идей. Из чужеземных книг можно почерпнуть лишь "невразумительное пустословие". Французы выдумывают новые понятия, в их языке с невинными табуретами и шезлонгами соседствуют созданные революцией зловещие декады и гильотины. Сам французский язык "беден, скуден", представляет собою "бесплодную, болотистую землю". Эта чужеземная культура "вламывается насильно" на русскую почву, искажая, затемняя и уничтожая самобытные национальные основы.