В.А.Чудинов

За десять лет до революции Фонвизин выступает против просветительской философии, которая разрушает религию и тем самым уничтожает добродетель, ибо нравственность, вопреки мнению французских философов, без религии невозможна. Да и сами эти философы, Д'Аламберты и Дидероты, суть "шарлатаны", доказывающие на себе, каков "человек без религии и как порочно было бы без оной все человеческое общество" (Фонвизин, 2, 482).

Особенно был близок Шишкову основной вывод Фонвизина: перенимать у французов нечего "ни в рассуждении чистоты, ни в рассуждении благонравия, ни со стороны практического нравоучения" (Фонвизин, 2, 475, 482). Он пишет в "Рассуждении": "...надлежит с великой осторожностью вдаваться в чтение французских книг, дабы чистоту нравов своих в сем преисполненном опасностью море не преткнуть о камень..." (II, 9-10).

В 1813 году Шишков советует второстепенному литератору Якову Бардовскому, которому он хотел поручить описание французских зверств в Москве, "войти в историческое рассмотрение нравственности Гальского народа, где откроется широкое поле говорить о ядовитых книгах их, о развратных правилах, о неистовых делах, породивших чудовищную революцию и тысячи старых и новых Маратов и Робеспьеров" (Записки, 2, 325-326).

В то же время, с точки зрения Шишкова, плодоносная почва русской национальной культуры породила идеальное, замкнутое в себе гармоническое сообщество, называемое Россией. Шишков был уверен, что простой народ сохранил в своем быту и в своем сознании культуру своих предков и вместе с этой культурой свои исконные добродетели: "Мы видим в предках наших примеры многих добродетелей: они любили отечество свое, тверды были в вере, почитали царей и законы: свидетельствуют в том Гермогены, Филареты, Пожарские, Трубецкие, Палицыны, Минины, Долгорукие и множество других. Храбрость, твердость духа, терпеливое повиновение законной власти, любовь к ближнему, родственная связь, бескорыстие, верность, гостеприимство и иные многие достоинства их украшали" (II. 458-459)».

Могу только поблагодарить позицию Шишкова, благодаря которой революция в России случилась почти на 130 лет позже французской. А если бы русская культура пошла не за Карамзиным, а за Шишковым, то, возможно, ее вообще бы не было. Ибо революция сначала совершается в умах, и только потом - в социуме.

И вполне уместен был совет Якову Бардовскому. Возможно, если бы он его послушал, нам бы не приходилось потом ужасаться деяниям других Яковов - например, Свердлова или Блюмкина (первый отдал приказ о расстреле Николая Второго, второй убил немецкого посла Мирбаха и великого русского поэта Сергея Есенина). А ведь зверства наполеоновских войск в Москве до сих пор практически неизвестны русским школьникам. Как и зверства других западных якобы «цивилизованных» народов, например, немцев во время второй мировой войны или англичан во время Первой.

Гармоническое общество русское деревни, описываемое Шишковым и, вероятно, реально существовавшее, никогда не было исследовано ни русской социологией, ни русской философией, а потому высказывания Александра Семеновича в наши дни уже не опираются на ту почву, которая была вполне доступна в его дни.

Шишков протестовал против галломании, а не против назревших нововведений. Поэтому вывод Альтшуллера о том, что он, таким образом, становился в оппозицию к молодому царю Александру I и его окружению, молодым реформаторам, стремившимся устроить государственную систему по европейскому образцу, на мой взгляд, не вполне соответствует истине. Это - специальное нагнетание неприязни читателя ко взглядам Шишкова. Сейчас русское общественное мнение опять возвращается к осуждению  развратных правил, неистовых дел, породивших чудовищную революцию и тысячи старых и новых Маратов и Робеспьеров. В отличие от советского времени, революция в наши дни выглядит вовсе не привлекательной, весьма осуждаемой, вместе с ее лидерами - Лейбой Бронштейном (Львом Давыдовичем Троцким) и Владимиром Ильичем Бланком (Ульяновым-Лениным). И если в советское время этим лицам были посвящены многие исследования, то сейчас вполне обоснованно замалчиваются герои не только революции, но и терроризма. Никто не прославляет ни Гаврилу Принципа, убившего эрцгерцога Фердинанда в Сараево (что послужило началом Первой мировой войны), ни Богрова, убившего Столыпина, ни Игнатия Гриневицкого, народовольца, убившего Александра Второго. Совершенно верно, ибо это - преступники, а не герои. Заметим, что среди них нет ни русских, ни славян.

Вместе с тем, Гермогены, Филареты, Пожарские, Трубецкие, Палицыны, Минины, Долгорукие и множество других пока не привлекают внимание исследователей. В этом смысле призыв Шишкова как никогда актуален. Храбрость, твердость духа, терпеливое повиновение законной власти, любовь к ближнему, родственная связь, бескорыстие, верность, гостеприимство и иные многие достоинства никогда не могут быть преданы забвению, ибо в этом - суть русского национального характера.

Замечу, что из школьного курса литературы нынешний ученик ничего не узнаёт о том, что Фонвизин высмеивал современный ему французский быт. Ныне это считается не «политкорректным». Называть Россию, сохранившую высокие идеалы и блестящую нравственность в литературе «золотого периода», отсталой и «немытой» - вполне политкорректно, но сказать то же самое о Франции нельзя. Ибо интересы того же русского писателя Карамзина отстаивают далеко не русские.

Русская литература и русское общество. «И русская литература, по утверждению Шишкова, тоже была средоточием всех мыслимых добродетелей. Тому же Бардовскому он пишет: "...без всякого самохвальства, можно отдать справедливость, что в нашем народе не было никогда иных книг, кроме насаждающих благонравие, - иных нравов, кроме благочестивых, уважающих всегда человеколюбие, гостеприимство, родство, целомудрие, кротость и все християнские, нужные для общежития добродетели" (Записки, II. 326).

Однако нынешнее современное русское общество, считает Шишков, утратило прежнюю идилличность. Распалось целостное единство древней русской культуры и исчезла полная социальной гармонии прекрасная утопия, где не было антагонизма между знатными и простыми, богатыми и бедными, а главное, между образованными на современный манер дворянами и хранящими заветы старины простолюдинами. Именно к дворянам и обращается Шишков с горькими упреками: "Мы не для того обрили бороды, чтобы презирать тех, которые ходили прежде или ходят еще и ныне с бородами; не для того надели короткое Немецкое платье, дабы гнушаться теми, у которых долгие зипуны. Мы выучились танцовать минуэты, но за что же насмехаться нам над сельскою пляскою бодрых и веселых юношей, питающих нас своими трудами" (II, 59). Шишков особо подчеркивает, что жизнь простого народа не переменилась за столетия: "Они так точно пляшут, как бывало плясали наши [курсив мой, - М. А.] деды и бабки. Должны ли мы, выучась петь Итальянские арии, возненавидеть подблюдные песни? Должны ли о святой неделе изломать все лубки для только, что в Париже не катают яйцами?" (II, 459).

Трагический распад этой утопии для Шишкова начался с отрыва образованного общества от исконного русского быта и русской культуры. В прошлом, с точки зрения Шишкова, такого разрыва не было. Вопрос об отрыве образованной части общества от народа занимал умы русской интеллигенции на протяжении всего ХIX века. Шишков, кажется, был одним из первых, кто поставил этот вопрос. Правда, еще Карамзин в повести "Наталья, боярская дочь" (1792) говорил о той же проблеме и тоже в исторической перспективе, противопоставляя национальное единство прошлого настоящему: "Кто из нас не любит тех времен, когда русские были русскими, когда они в собственное свое платье наряжались, ходили своею походкою, жили по своему обычаю" (14). Впрочем, у Карамзина вся эта древнерусская идиллия описана вполне иронически. Так же иронично, по-видимому, и приведенное выше рассуждение (15). Шишков это прекрасно понимал. Недаром он считал "Наталью, боярскую дочь" произведением вполне безнравственным, не столько из-за иронии по отношению к русской старине, но, видимо, из-за некоторых двусмысленных сцен и самого сюжета, построенного на нарушении родительской воли ("я бы вырвал ее из рук дочери моей, естьлиб она читать ее стала...") (16).

Спустя два десятилетия, уже накануне восстания декабристов, размышления Шишкова вполне сохраняли свою актуальность для фрондирующей дворянской интеллигенции. Так, А. С. Грибоедов писал в "Горе от ума":

Хоть у китайцев бы нам несколько занять

Премудрого у них незнанья иноземцев.

Чтоб умный, бодрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев.