В.А.Чудинов

1. Как видим, Х.М. Френ дает свой перевод не с арабского языка и не из труда эль-Недима, а из работы Халафа, написанной, вероятнее всего, по-английски. Тем самым, из эль-Недима приводится только текст, набранный курсивом. Все остальное – это комментарии самого Х.М. Френа.

2. После того, как эль-Недим однозначно атрибутировал и текст, и вид письменности как русские, странно видеть выражение Х.М. Френа о том, что «мы можем допустить» их русскую принадлежность. В данном случае мы имеем факт, а не предположение; но именно это и не устраивает Х.М. Френа.

3. Довольно странно видеть у знатока славянской письменности немецкую фамилию. Еще более странно читать об атрибуции знаков данной письменности как букв; впрочем, вплоть до середины XIX века слоговая письменность считалась уделом только азиатов, но никак не европейцев. Поэтому если немец не обнаружил в русской по определению письменности эдь-Недима привычных начертаний кириллицы или глаголицы, он поспешил заявить об отсутствии в ней славянских черт. Славянский исследователь поступил бы менее опрометчиво и сказал бы, что если данная письменность – русская, то она содержит совершенно новую для исследователей графику.

4. Понятно, что немец вспоминает именно немецкую письменность как прототип русской, а варягов толкует как германцев. В действительности варяги, жители Вагрии, говорили на русском языке и писали протокириллицей и руницей, а вовсе не германскими рунами, и уже поэтому они их не могли принести с собой на Русь. Так что и Х.М. Френ, и Г. фон Кёппен излагают здесь фрагменты норманнской теории.

5. Скандинавам не надо было справляться с русскими на Руси, поскольку до прихода в Скандинавию германцев она была русской. И варяги были русскими, а не скандинавами. А скандинавов, то есть, германцев, поселившихся в Скандинавии, как и представителей других этносов, на Руси было очень мало, и никакого своего языка на Русь они не принесли.

6. К заблуждениям насчет скандинавского языка и германских рун у варягов Х.М. Френ добавляет и незнание славянской филологической литературы. На самом деле он цитирует не неведомого русского хрониста XIV века, а сочинение болгарского монаха Х века Храбра. И это вовсе не летопись, а чисто филологическое сочинение «О письменех». И переводятся эти слова не «читали и считали», а «считали и гадали»; иными словами, черты и резы не были письменностью, но лишь знаками для гаданий.

7. Из контекста видно, что под «рунами» ученые германского происхождения имели в виду только северные руны, то есть, германские, руны Одина. Хотя текст эль-Недима тоже состоял из рун, но других – рун славянской руницы, рун Макоши, слоговых знаков. Такого письма они действительно не знали.

8. Допустить европейское происхождение вновь обнаруженного письма эпиграфисты первой половины XIX века не захотели, и потому обратились к Ближнему востоку как возможной прародине данного шрифта. Наиболее загадочным в то время было синайское письмо. Именно на него и было обращено внимание.

9. На самом деле сходства нет ни в одном начертании знака. К тому же, синайское письмо к тому времени не было дешифрованным, так что, возможно, после его дешифровки могло оказаться, что подобные набор знаков совершенно непроизносим.

10. Русская руница всегда записывается слева направо, так что направление синайского письма является еще одной чертой несходства между ним и письмом эль-Недима.

11. Как выяснилось из моих работ, старейшими руническими надписями оказалось как раз не синайской письмо, а руница, насчитывающая несколько сотен тысяч лет своей истории на территории Северной Америки и Евразии.

12. Знаки древнееврейских детей в качестве основы древней русской письменности – это уже явлная насмешка над русской культурой. Однако вплоть до XIX века русская культура считалась молодой, а еврейская – древней, тогда как в действительности все было наоборот. Так что тогда эта насмешка не замечалась.

13. Заметим, что анализируемую надпись «выдает за русскую» не араб эль-Недим, а человек, который ее написал для русского князя на Кавказе. Иными словами, в те времена существовало русское присутствие на Кавказе, а также русская письменность руница. В этом нет ни малейшего сомнения. Но, как обычно, исследователь перекладывает ошибку с больной головы на здоровую. Желая прослыть человеком компетентным, Х.М. Френ хочет смягчить шок, который он получил, узнав, что у русских существовало самобытное письмо – и он тут же придумывает, что данное письмо якобы имеет местное ближневосточное, а точнее, синайское происхождение.

14. Тут, вероятно, речь идет о тюркских рунах, которые действительно родственны русским рунам руницы. Но лишь как потомки русской руницы, а не как ее предки.

15. То, что Клапрот предположил происхождение северных (германских) рун от тюркских еще в XIX веке, делает ему честь. Ибо в действительности так и было.

16. Прелестная логика: если Х.М. Френ не может удовлетворительно объяснить происхождение рун эль-Недима, то, следовательно, «придавать значение этому образцу древнерусского письма» с его точки зрения не стоит.

17. Х.М. Френ показывает, что и де Саси сомневается в подлинности этого образца русского письма. Если нельзя замолчать подлинность протографа, то, по крайней мере, можно опорочить подлинность копий.

18. Итак, Х.М. Френ нашел «точку опоры» в своих сомнениях: протограф надписи эль-Недима, возможно, и верен, а копии – нет.

19. Последняя фраза тоже неизбежна: если бы надпись эль-Недима была бы признана Х.М. Френом за фальсификат, было бы непонятным, зачем он вводит ее в научный оборот. Так что сомнения в подлинности копии приводятся этим исследователем лишь для оправдания его бессилия в подведении данного типа письма под существующие образцы. Признать в надписи эль-Недима самобытное русское письмо ему не позволяет презумпция зависимости русской культуры от германской, а показанная им связь этой надписи с синайскими письменами слишком натянута, и ему самому это вполне очевидно. Вот он и придумывает себе оправдание: дескать, о сходстве с синайским письмом в полной мере говорить нельзя исключительно в силу плохой прориси знаков в копии с надписи эль-Недима.