В.А.Чудинов

Другим "сомнительным" археологом был Карл Болсуновский, который нашел надпись на камне в Киеве, а затем исследовал княжеские знаки и предположил, что они читаются, представляя собой лигатуры из букв; кроме того, он полагал, что читаются исследованные им свинцовые пломбы из Дрогичина, а также некоторый орнаменты каменного века. И уж совсем никуда не годился археолог Викентий Хвойка, не только опубликовавший надпись на сосуде им же открытой трипольской культуры, но и осмелившийся заявить: «...Мы позволим себе обратить внимание ученых, которых эта находка заинтересует, на сходство некоторых букв надписи с буквами, изданными академиком Радловым среднеазиатских надписей» (ЛИН, с. 202). Как известно, академик Радлов смог прочитать орхоно-енисейское письмо тюркских рун. Хвойка не смог точно определить принадлежность знаков к славянской системе письма, поскольку силлабарий руницы тогда известен не был, но верно определил рунообразный характер надписи. Он держал в руках одну из древних славянских надписей. Казалось бы, вот человек, исследованиями которого следует гордиться! Между тем, коллега А.А. Медынцевой по Институту археологии, А.А. Формозов так отзывается об открытиях этого выдающегося ученого: «Возник соблазн видеть в этих остатках старины ступени развития древних народностей, сформировавшихся именно здесь и здесь же живущих и сейчас. Так смотрел на свои находки В. Хвойка в книге "Древние обитатели Среднего Поднепровья и их культура в доисторические времена" (Киев, 1913). Хвойка открыл палеолитическую стоянку на Кирилловской улице в Киеве, очень яркую культуру эпохи меди в Триполье, так называемые "поля погребений" - могильники начала первого тысячелетия н.э., где на определенном расстоянии друг от друга зарыты урны с прахом покойных, вел раскопки древнерусских культурных слоев в самом Киеве. И вот во всех этих памятниках Хвойка усматривал свидетельства о жизни славян на разных этапах их развития» (ФОР, с. 5). Этот патриотизм Викентия Хвойки и был объявлен научным криминалом. Почему? По самым общим (если не сказать из пальца высосанным) соображениям: «...Многотысячелетнее развитие народа на одной территории - редчайший случай. На протяжении веков и тысячелетий население перемещалось» (ФОР, с. 5-6). Странно читать эти строки: ведь даже территория современной Украины представляет собой гигантское пространство для многократных перемещений древних народов, а ареал распространения трипольской культуры включает в себя еще территорию современной Молдавии и Румынии. Хвойка же нигде не писал, что развитие славянской культуры ограничивалось пределами села Триполье, так что А.А. Формозов обвиняет его в том, чего тот не говорил. И приговор: «Когда в 1930-1940-х годах в советской науке господствовали идеи Н.Я. Марра, отрицавшего переселения народов, настаивавшего на обязательно местном (автохтонном) развитии общества, последователи этих идей писали книги, во многом напоминавшие сочинения дилетанта Хвойки. Пример тому "Восточнославянские племена" П.Н. Третьякова (первое издание М., 1948 год)» (ФОР, с. 5). Итак, человек, открывший новую славянскую культуру в эпоху бронзы объявлен дилетантом, а черный список пополнен еще и именем Петра Николаевича Третьякова. Хвойке следовало бы поставить памятник, а его объявляют марристом, хотя он писал за 30-40 лет до Марра. Собственно говоря, памятник Викентию Хвойке и стоит в селе Триполье, перед музеем трипольской культуры (скульптор - М. Горловый) (ВIД, с. 4), а сама культура объявлена трипольской цивилизацией, что ставит ее в один ряд с египетской цивилизацией той же эпохи. Полагаю, что "не дилетанту" А.А. Формозову аналогичный памятник никто не поставит.

Что же касается П.Н. Третьякова, то он писал: «В дореволюционные годы историю древней культуры восточнославянских племен по материалам археологии было возможно изучать лишь в рамках последних столетий первого тысячелетия н.э. ... Положение решительным образом изменилось за последние 50 лет, особенно в 50-70 гг. текущего столетия, когда трудами советских археологов-славистов был собран большой фактический материал, освещающий историю древних славян в пределах нашей страны на протяжении всего первого тысячелетия. В настоящее время в юго-западном и западном районах известны сотни остатков древней славянской жизни: мест поселений с жилищами-землянками, бескурганных могильников, содержавших захоронения остатков трупосожжений, кладов и городов-убежищ. Многие из них подверглись археологическим раскопкам, что позволило обрисовать различные стороны жизни и быта древних славян (их сельское хозяйство, начала различных ремесел, торговлю с соседями, военное дело, религию, погребальную обрядность) подойти к освещению вопросов социальной истории. Стало возможным проникнуть в глубину такого сложного явления, как этническая история, в частности, вплотную подойти к освещению процесса ассимиляции славянами других этнических групп, в первую очередь восточных балтов и финно-угров, что сыграло в начальной истории формирующейся Руси значительную роль» (ТРЕ, с. 5). Итак, признание существования славян, документированное археологическими памятниками, на протяжении всего первого тысячелетия н.э. - это, с точки зрения части археологов, к которой принадлежит и эпиграфист А.А. Медынцева, означает дилетантизм; тогда как отрицание очевидного, видимо, следует называть наукой. Иными словами, если ученый является патриотом своей Родины и может доказать это не только словом, но и реальными находками - он дилетант, а если он путает слова "грамотность" и "письменность" в заглавии собственной работы, не упоминает по причине незнания имен своих оппонентов, а если и упоминает, то с выдуманными инициалами, если такой человек оперирует устаревшими теоретическими положениями с единственной целью отрицать наличие письменности у славян, той письменности, число памятников которой перевалило за две тысячи и продолжает стремительно возрастать - такой невежда и обскурант должен по этой кривой логике называться "профессионалом". Если так, то я сочту за честь отказаться от этого сомнительного термина и встать в ряды И. Гошева, Д.Я. Самоквасова, К. Болсуновского, В.В. Хвойки и Н.Н. Третьякова, подлинных ученых-славистов.

Однако об этом "черном списке", равно как и об исследователях докирилловского славянского письма позже 1960 года А.А. Медынцева умалчивает. Есть ли в этом какой-либо резон? Полагаю, что да. И дело вовсе не в том, что эта исследовательница не знает эту проблему в деталях (при желании вникнуть в нее не составляет труда), и даже не в том, что она не хочет этого делать, например, не желая нарушать запрет на эти имена среди коллег или не желая их ненужной популяризации. Просто критика тех, кто занимался подобной проблематикой почти 45 лет назад и удобна, и выгодна: с одной стороны, если им было тогда лет по 30, сейчас пребывают уже в 75-летнем возрасте, скорее всего отошли от дел (а кого-то, возможно, уже и нет в живых) и вряд ли ответят на критику; с другой стороны, первые и неумелые шаги исследователей видны, и действительно не слишком понятны. Однако с тех пор, как правильно заметила А.А. Медынцева, неприятные ей и более молодые авторы идут по пути удревнения и расширения славянского письма значительно дальше предшественников, и тем самым начинают получать уже новые и интересные результаты, пройдя рубеж первых поисковых работ. А описание этих результатов скорее всего будет оценено непредубежденными читателями как раз в пользу исследователей докирилловского письма, так что сообщать их в деталях - значит вредить проводимой в рецензируемой монографии идее об отсутствии каких-либо значимых находок такого письма.

Так что ее итоговый вывод понятен: «Таким образом, проблема появления письменности на Руси становится трудно разрешимой из-за недостатка достоверных источников. Большие надежды, возлагавшиеся в 40-50-е годы на эпиграфические источники, так и не оправдались: гнёздовская надпись долгие годы оставалась единственной достоверной надписью Х века, найденной на территории Древней Руси, многие "загадочные" письмена и знаки теряли свою загадочность при систематическом изучении, не добавив ничего в решение этой проблемы, а другие до сих пор ждут своего исследования. При этих условиях место неоправдавшихся надежд заняло разочарование, и многие ученые сомневались уже не только в существовании оригинальной письменности, но и вообще в систематическом использовании какого-либо письма в то время» (МЕД, с. 237). Я бы сказал, что А.А. Медынцева в данном случае верно охарактеризовала настрой тех, кто всячески отторгал любое исследование докирилловской письменности: если отталкивать энтузиастов, то вокруг останется вакуум. И это - еще самое начало, ибо за разочарованием должен наступить этап отчаяния. Ведь охаивание плодотворных идей - не новость в нашей науке. Осмелюсь напомнить лишь два примера.