В.А.Чудинов

Приписывание белорусам скандинавских поселений. С удовольствием цитирует А.А. Бычков и надписи из книги Е.А. Мельниковой. Так, на странице 299 под рисунком мы читаем: «Рунические знаки из Белоруссии (Масковичи), вырезанные на костях животных (XII-XIII века). Рисунок из книги Е.А. Мельниковой «Скандинавские рунические надписи (М., 2001)» (БКР, с. 299). – Здесь мы сталкиваемся с фальсификацией, выполненной Е.А. Мельниковой, и с поддержкой этой фальсификации со стороны А.А. Бычкова, который при мне часто критиковал эпиграфические построения этой его коллеги по Институту отечественной истории РАН.

Конечно, книга Е.А. Мельниковой заслуживает специального рассмотрения, чем я и займусь в ближайшее время, пока же замечу, что она пестрит гораздо более глубокими ошибками, чем книга А.А. Бычкова. Самое главное – это то, что все без исключения надписи, признанные ею «руническими», то есть германскими рунами, на поверку оказались надписями славянской руницей, то есть славянским слоговым письмом. Иного и быть не могло, ибо слово «мАсковичи» по-белорусски есть слово «москвичИ» по-русски, то есть поселение принадлежало переселенцам или из Московии, или прямо из Москвы. Однако А.А. Бычкову это не ведомо, и он пишет в тексте своей книги: «Белорусские археологи нашли при работах на городище в Масковичах (Витебско-Полоцкое порубежье) более 120 предметов с руническими надписями XIII-XIV веков. Лишь одна надпись сделана латиницей, притом гласные буквы не писались вовсе. Остальные же надписи полностью рунические» (БКР, с. 298). Казалось бы, пропуск гласных букв должен был насторожить исследователей: так обычно пишут люди, привыкшие к слоговой письменности, и, следовательно, все остальные надписи были сделаны не германскими буквенными рунами, а славянской слоговой руницей. Однако ни Е.А. Мельникова, ни А.А. Бычков ведать не ведают о таковой, хотя я лично знакомил с ней обоих. Просто признание существования славянской руницы обессмысливает многие их построения.

Теперь есть смысл познакомиться с чтением конкретной надписи, которую привел А.А. Бычков на с. 299 своей книги. Последующее рассуждение я беру из моей статьи о Е.А. Мельниковой.

Костяное украшение. Е.А. Мельникова помещает весьма интересный рисунок — фрагмент тазовой кости свиньи (МЕЛ, рис. 51), который в ее более поздней работе имеет № 6.12. В данном случае исследуемый предмет является, безусловно, украшением, ибо с лицевой стороны (которую исследовательница посчитала стороной Б) нарисован человек на фоне солнца, а на обороте начертан некий небольшой текст. Впрочем, послушаем, что говорит о данном предмете исследовательница: «Длина — 8, 7 см, ширина — 3, 7 см. Найден в раскопе II пласт 5. Два, возможно, взаимосвязанных граффити нанесены на обе стороны кости: на одной (А) вырезана надпись, на другой (Б) — рисунок, изображающий полукруг с лучами (восходящее или заходящее солнце?) и слева от него повернутая спиной к полукругу, наклонившаяся назад фигура человека в остроконечном головном уборе (шлеме?). В левой руке человек держит круглый щит, правая рука поднята (?). Оба граффити выполнены одинаково: они процарапаны острым и тонким инструментом, поэтому резы тонки и неглубоки, иногда видны следы повторных рез с целью углубить линию. Трещиноватость поверхности кости препятствует различению процарапанных линий и случайных трещин» (там же, с. 229). Заметим, что, вообще говоря, тонкость линий или, напротив, их толщина в данном случае не принципиальна, поскольку как руны, так и знаки руницы читаются при любом начертании; однако это хороший прием для подведения читателя к мысли о том, что из-за тонкости линий руны могут быть выявлены эпиграфистом не вполне адекватно, и это не его вина. А уж жалобы на трещиноватость поверхности кости и вообще странны, как если бы эпиграфист был не в силах отличить процарапанный знак от трещины. Помня, что многие предыдущие тексты не были прочитаны, можно предположить, что и на этот раз финал будет тем же, но по “объективным” причинам.

Рис. 2. Чтение надписи Е.А. Мельниковой и мною

Продолжим, однако, прислушиваться к мнению специалиста по скандинавским рунам. На рисунке, заимствованном из последней работы исследовательницы (МЕЛ, с. 229), ею выявлено 6 знаков, хотя знаки 1 и 3 — явные лигатуры. Можно было бы сказать, что по сравнению с предыдущей надписью — это большой шаг вперед, поскольку 60% знаков ею все-таки обнаружено; однако на данном изображении А имеется еще два крестика на втором знаке и разветвление ножки на третьем, то есть еще три знака; эти же три знака повторяются на рисунке лицевой стороны Б и, кроме того, там имется еще 4 знака на фигуре мужчины. Следовательно, всего знаков не 6 и не 8, а 17 (но 3 из них повторяются). Поэтому, хотя прогресс по сравнению с предыдущим примером есть, он невелик — тут выявлено не 20, а 35% знаков. Естественно, что знаки на изображении мужчины уже относятся к числу неявных (и это демонстрирует относительность деления надписей на явные и неявные); но что действительно удивляет, так это неумение исследовательницы разлагать лигатуры. Принимая лигатуры за исходные руны, она пишет: «Графика знаков необычна, особенно для XII века» (МЕЛ, с. 2300). Казалось бы, вот тут бы и усомниться в собственной атрибуции данных знаков как германских рун, подумав об иной системе письменности — но нет. Погадав немного над чтением каждого знака и дав в качестве результата что-то вроде miahtuuio, что, разумеется, лишено всякого смысла, она приходит к выводу, что «для каждого из знаков может быть предложено несколько вариантов чтения. Это делает невозможным интерпретацию надписи в целом» (МЕЛ, с. 230). Итак, эпиграфистка при чтении надписи руническим способом получила бессмысленное слово, что говорит о неверности ее подхода. Однако я вполне могу прочитать надписи на обеих сторонах броши (А.А. Бычков публикует только одну – ту, которая внизу). Так, на лицевой стороне, над мужчиной, читается ТО ЛЕТО, а на его фигуре (сначала рука, повернутая на 90⁰ вправо, затем знак, образованный щитом, рукой и ногой, потом верхней рукой, наконец, верхней частью правой руки и туловищем) — КЪРАСЬНО, так что воин на фоне солнца — ТО ЛЕТО КРАСНОЕ. Так что украшение следовало носить этой, лицевой стороной наружу. А на внутренней стороне начертано три слова: НОСИ НЪ ТКАННИ (кирилловская буква N в качестве предпоследнего знака означает, что автор надписи хотел написать последнюю букву Н, так что заключительный слог НИ был бы выполнен кириллицей; однако он опять перешел на руницу и начертал вместо И слоговой знак НИ), то есть НОСИ НА ТКАНИ. Полагаю, что надпись ТО ЛЕТО КРАСНОЕ на лицевой стороне и ТО ЛЕТО на обороте было нанесено изготовителем, тогда как менее умелые знаки НОСИ НЪ ТКАННИ, видимо, были нацарапаны тем, кто сделан женщине подарок, например, любящим мужем. Так что перед нами — обычная женская брошка, которую даритель советовал носить не на вязаном платке или кофте, и не на изделиях из кожи, а, например, на рубахе или сарафане. Ничего скандинавского в этой надписи нет, равно как нет здесь и ни одного знака из скандинавского рунического футарка. Надпись сделана славянской руницей и обозначает русские слова.

Такой же вывод можно сделать и из чтения Е.А. Мельниковой всех других надписей. Поэтому слова А.А. Бычкова о том, что все надписи из Масковичей кроме одной латинской полностью рунические являются стопроцентной ложью. Русские из селения «Москвичи» писали, как им и подобает, по-русски, не ведая того, что доктор исторических наук Е.А. Мельникова через шесть веков попытается прочитать их обычные русские слова как исландские или шведские, но не сможет, и с упорством, достойным лучшего применения, будет, тем не менее, утверждать, что «все-таки они скандинавские».

Рис. 3. Мое чтение надписи на ребре из Масковичей

Что же касается единственной надписи латинскими буквами, то она в книге Е.А. Мельниковой отсутствует. Об этой надписи в другом месте своей книги А.А. Бычков пишет так: «Минский археолог Людмила Владимировна Дучиц на раскопках у села Масковичи (Витебско-Полоцкое порубежье) обнаружила более сотни костей с руническими знаками. По большей части это либо имя человека, либо часть алфавита, и лишь одна надпись читается как фраза КНЯЗЬ ТО, написанная к тому же алфавитом, состоящим из латинских букв с добавлением руны (ДУМ). Рядом нарисован князь со шлемом и мечом. Ясно, что это именно славянский текст» (БКР, с. 81). И ниже помещен рисунок.

Возникает законный вопрос: а что же означает эта, с позволения сказать, «фраза»? Если это указание на князя, то ее конструкция должна быть иной, ТО КНЯЗЬ. Но и в этом случае остается неясным, каково назначение данной надписи. Вотивное, то есть обращение к князю? Но тогда слово КНЯЗЬ должно стоять в форме звательного падежа, КНЯЖЕ. Владельческая? Но тогда каким-то образом должен быть назван предмет, которым владеет князь. Причем, судя по обломку ребра, предмет какой-то бытовой, не очень важный. И откуда вообще известно, что написано КНЯЗЬ ТО? Если читать буквенным образом, то надпись гласит КНСТ. Почему не КОНСТАНТИН, если обычно на данных предметах читаются имена собственные? Таким образом, А.А. Бычков, выступая как эпиграфист, предлагает совершенно неубедительное чтение, и не проводит, как полагается, анализ полученного текста.

Между тем, надпись и на самом деле здесь славянская, только не латинская, а рунично-кирилловская. Первое слово написано руницей, причем последний знак помещен высоко над строкой; это слово ЖЕРЕХЪ, название рыбы из семейства карповых. Это как раз и есть объект владения. Далее можно прочитать фигуру воина как совокупность знаков руницы; получается слово ВОЛОТА. Под этим словом в Белоруссии известны мифические великаны, которые могут даже поднимать скалы. В данном случае этим словом может называться некий крепкий и сильный мужчина. Затем идет то единственное замеченное исследователем слово, которое он совершенно верно прочитал как КНЯЗЬ; однако она начертано не латиницей, а кириллицей, где буква Н раньше изображалась как N, а конечный знак С, читаемый на рунице как СЕ или СЯ получил орнаментальный хвост. Заметим, что знак N тут следует читать не как букву, а как слог НА или НЯ. Я читаю это слово как КНАСЯ. И последнее слово состоит из знака в строке, косого креста, его правой наклонной стрелки, и перевернутого П, что можно прочитать как КОЗАКЪВА. Тем самым получается вполне осмысленная и законченная владельческая надпись: ЖЕРЕХ ВОЛОТА КНЯЗЯ КАЗАКОВ. Из нее мы узнаем, что в Масковичах проживал не скандинав, а славянский князь, который пришел не один, а с казаками; в его свите был крепкий мужчина, богатырь, который по-белорусски назывался «волот», и он наловил себе рыбы, а именно жереха. Ловил рыбу не только он, но и другие дружинники, казаки и домочадцы князя; чтобы отличить улов волота от улова других людей, и была написана данная бирка. Эта надпись не хуже и не лучше остальных и начертана той же самой руницей, что и все остальные; однако слово КНЯЗЯ, которое тоже писалось руницей, могло быть написано по-разному, то есть слог НЯ мог быть написан и через слоговой знак НЕ, и через НА, тогда как ЗЯ – и как ЗЕ, и как СЕ. Так что данное слово могло и не иметь сходства с латинскими буквами; однако в рассматриваемом конкретном случае имело. Но и в рассказе А.П. Чехова русское слово ЧЕПУХА в его курсивном варианте чепуха было прочитано гимназистом как неведомое латинское слово РЕНЮКСА, в чем и состоял комизм ситуации. Тем самым, различие в «руническом» и «латинском» написании текстов из Масковичей существует не объективно, а лишь в головах исследователей. И это понятно, ибо за «скандинавские руны» в Москве отвечает эпиграфист Е.А. Мельникова, за кириллицу – эпиграфист А.А. Медынская, за латинские надписи – пока никто, ибо их очень мало. Что же касается руницы, то она академической наукой не признана, и этим единственно правильным способом они читать отказываются. Отсюда понятно, почему данный текст в книгу Е.А. Мельниковой (МЕЛ) не вошел, и почему остальные тексты, прочитанные скандинависткой, упорно не имеют никакого смысла именно как тексты на любых германских языках.

Отметим, что А.А. Бычков в данном случае выступил как эпиграфист-латинист. Впрочем, не исключено, что прочитал данную надпись кто-то другой, а А.А. Бычков из скромности этого не отметил. С ним такое, как увидим, случается.