В.А.Чудинов

Пять лет на книжном рынке

В.А. Чудинов

Иногда меня спрашивают, каким образом мне удалось за пять лет написать 10 книг, причем так, что уже готовятся повторные издания части из них. Ведь я пишу не детективы и не романы о любви, а сугубо научные произведения, которые обычно оседают на полках магазинов и с годами образуют неликвиды. А у меня за два года расходятся любые тиражи от одного до семи тысяч экземпляров. На это я обычно отвечаю, что у меня была хорошая школа работы в НИИ, так что науку, причем академическую, я прекрасно знаю изнутри.

Что такое НИИ. В должности младшего научного сотрудника мне пришлось проработать в четырёх НИИ - в Радиотехническом институте АН СССР (РАИАН) и Всесоюзном институте научно-технической информации АН СССР (ВИНИТИ) на штатных должностях и во Всесоюзном научном институте государственной патентной экспертизы АН СССР (ВНИИГПЭ) и Институте информации по общественным наукам АН СССР (ИНИОН) - на внештатных должностях. И хотя в каждом из них была своя обстановка, но нечто объединяло их все: предельно жёсткие требования к научной достоверности получаемых результатов, хорошее знание литературы по избранной узкой специальности, причем в достаточно приличном объёме - иностранной; отличное владение русским языком и научной терминологией в научной продукции и, наконец, чёткое структурирование научной работы и отделение основных научных достижений от прочих второстепенных. Это, так сказать, положительный опыт. Но имелся и отрицательный. В НИИ было развито предельное чинопочитание, а человек без степени был просто рабом своего остепененного начальника, так что все свои научные достижения следовало безропотно отдавать своему научному руководителю. Хотя и здесь существовала определенная справедливость: уже заведующий лабораторией (как правило, кандидат наук) имел право писать нечто от себя, а также приписывать к своим достижениям работы своих сотрудников, тогда как начальник отдела (как правило, доктор наук) уже получал полное право на вписывание своей фамилии во все труды своих сотрудников (в РАИАН мне рассказали как анекдот реальный случай о неком очень важном изобретении, где в заявку на регистрацию были вписаны все начальники. Но поскольку фамилий оказалось 11, а по нормативам число соавторов не должно было превышать 10 человек, одну фамилию вычеркнули, разумеется, того сотрудника, который занимал самую низкую должность в научной табели о рангах. Ею и оказалась фамилия самого изобретателя). Так что, перепрыгнув планку младшего научного сотрудника и став старшим, ученый превращался из «раба» в «рабовладельца». И, поскольку такое положение вещей складывалось десятилетиями, никто особенно не возражал. Но, с другой стороны, взгляды даже обычного доктора наук подчиненные не имели права не только критиковать, но даже и обсуждать, тогда как труды директора НИИ (чаще всего, академика АН СССР) едва ли не обожествлялись. Зато труды «рабов» можно было править до бесконечности, а принимать экзамен у аспирантов по специальности - до пяти раз в течение года, приводя их к концу восьмого часа испытаний до состояния полной прострации и физического изнеможения. Это поощрялось, поскольку считалось проявлением научной требовательности.

Понятно, что в таких условиях любое малейшее уклонение от заученных канонов считалось в НИИ невежеством, в лучшем случае дилетантизмом, причем совершенно неважно, о какой конкретно науке идет речь. А отход от трудов академиков - совершеннейшим кощунством. Правда, имелось одно исключение: коррективы в науке могли вносить зарубежные ученые на международных конференциях. Но попасть туда простым смертным было невозможно, ибо сам выезд за границу обставлялся так, будто бы научный сотрудник посылался в качестве разведчика прямёхонько в СС или Гестапо. И хотя публикации в зарубежных журналах приветствовались (это сразу обозначало вхождение некую научную элиту), но только через все советские инстанции.

Публикации в НИИ. Понятно, что само понятие «публикации» в НИИ имело свои особенности. Так, за всё время работы в РАИАН я «опубликовал» 10 научных отчетов. А поскольку они были не просто секретными, а и «совершенно секретными», то вся «публика», которая имела право их читать, состояла из меня, заведующего лабораторией Ю.Н. Антонова и заведующего отделом Г.С. Конторова. Но последний был занят по горло и у него времени на чтение моих отчетов не было. Так что реально вся «публика» состояла из двух человек. А тираж издания составлял аж один экземпляр, то есть, мою собственную тетрадь. Причем тетрадь специально прошитую и с перенумерованными страницами, чтобы я ни в коем случае не вырвал даже часть листа. А иначе - суд с обвинением в разглашении государственной тайны. Иными словами, я не имел права не только на собственные мысли, записанный в данную тетрадь, а также на результаты собственных исследований, я не имел права даже нигде указывать названия своих статей. И даже тетрадь я имел право брать в первом отделе только под расписку и на время. А на работе находиться с 8 часов утра и до 5 часов вечера каждый день, кроме воскресенья, с часовым перерывом на обед, но только в здании НИИ, ибо охрана меня не имела права выпустить за двери даже в другую столовую. Словом, за самые скромные деньги зарплаты я попал в совершенно тюремный режим. И после двух лет такой работы я ушел в ВИНИТИ.

Здесь режим был много мягче: работа с 10 утра до 6 вечера, перерыв на обед не учитывался, ибо люди могли обедать прямо на рабочем месте, а могли и отсутствовать пару часов, уходя в какую-нибудь далекую, но дешевую столовую; можно было уйти и вечером с работы пораньше минут на 10. Что ценно, так это существование одного библиотечного дня в неделю, причем по выбору самого сотрудника. А зарплата - та же самая, иногда даже платили небольшие премиальные. Но за месяц я должен был сделать не менее 30 рефератов, то есть, небольших аннотаций статей или книг, размером от 1 абзаца до 2-3 страниц. Реально я делал больше, оформив свою жену и получая за нее сдельно за те рефераты, которые я успевал сделать на работе параллельно со своими. И еще за пару лет работы я успел подготовить и защитить диссертацию по методологии науки, обучаясь в аспирантуре МВТУ на кафедре философии.

Здесь под публикациями действительно понимались небольшие статьи, помещенные в реферативном журнале (РЖ) «Физика». Правда, авторство обозначалось инициалами, В.Ч., когда я писал от своего имени и Г.С. - когда писал от имени жены. Полагаю, что я смог написать не менее 3-4 сотен таких рефератов, пересказывая статьи и книги на русском, английском, немецком, болгарском, чешском и украинском языках. Это действительно была великолепная школа лаконичного, научного и содержательного изложения чужих мыслей. И главная критика шла не от коллег по цеху, а от потребителей этой научной продукции, так что уровень рефератов в те годы (конец 60-х-начало 70-х) был весьма высок.

Очень мне пригодился и опыт работы во ВНИИГПЭ, где мне приходилось не только отсеивать неверные по содержанию или по форме заявки на изобретения, но и выдавать авторские свидетельства (первое исчислялось несколькими десятками, второе составляло менее десятка). Здесь за три дня, отведенные на обработку заявки, требовалось понять суть заявления, обработать несколько десятков иностранных патентов и отечественных авторских свидетельств по данной тематике и написать отрицательный или положительный отзыв. Обе работы, в ВИНИТИ и во ВНИИГПЭ приучали к предельной концентрации внимания, к умению через едва заметные мелочи выявить главные особенности заявки или статьи, и к опыту лаконичного изложения полученного результата принятым в данной отрасли знания научным языком.

Поэтому, когда я стал прирабатывать в ИНИОНЕ, где мне давали на дом иностранные книги, и где я мог неплохо зарабатывать, публикуя рефераты в несколько страниц, да еще под своей полной подписью, то есть, В.А. Чудинов, я почувствовал себя королем. Разумеется, часть из рефератов с добавлением своих положительных и отрицательных оценок я переделывал в рецензии и сдавал в журнал издательства «Прогресс» под названием «Новые книги за рубежом по общественным наукам». Так я смог стать автором порядка 130 рефератов и около десятка рецензий. Они-то (но только отслеженные, с указанием номера и страниц журнала, а таких оказалось лишь примерно половина из общего числа) и стали моими первыми публикациями в списке научных работ. Опять-таки, на каждую свою рецензию, то есть, на выражение своего мнения, я должен был публиковать краткое описание не менее десятка чужих работ. Это мне очень напомнило копирование картин великих художников эпохи Возрождения их учениками, которые позже сами становились мастерами. Это - отличная школа мастерства.

Крупные формы. Нельзя сказать, что я не стремился издавать статьи или монографии. Однако в то время это было сделать много сложнее, чем сейчас.

Статьи я смог издавать в разного рода сборниках; основными из них стали сборники Московского общества испытателей природы (МОИП) при МГУ, где я сначала был одним из авторов, а позже, в качестве ученого секретаря группы философских проблем физики - составителем и редактором. Кроме того, сборники издавали и кафедры вузов, где я позже работал, и организаторы конференций, в которых я принимал участие, например, в Институте истории естествознания и техники АН СССР (ИИЕТ). Так что с ежегодным изданием 1-2 статей, что требовалось от доцента, я успешно справлялся.

Но издание монографии, что составляло основу для защиты докторской диссертации, в советское время представляло большие труды. Полагаю, что как-нибудь я отдельно опишу те мытарства и унижения, которые мне пришлось вынести, чтобы опубликовать в 1986 году в издательстве «Наука» монографию «Атомистические концепции в современном естествознании: методологический анализ» (с грифом «Академия наук СССР, Институт философии») на 175 страницах в бумажном переплете (тираж - 2100 экземпляров). На то, чтобы готовый текст вышел в качестве книги, мне пришлось потратить пять лет - ровно столько, сколько в наши дни я потратил на издание 10 книг. И при этом данной книге предшествовало депонирование в ВИНИТИ двух предварительных монографий, так что реально текст будущей книги существовал за 7 лет до её издания.

А вот издать монографии в тех вузах, где я работал (МВТУ, УДН, Московский полиграфический институт), несмотря на наличие у них редакционно-издательских отделов, оказалось невозможным. Хотя у меня дома имелось не менее пяти частично или полностью готовых к изданию рукописей на различные другие темы.

Изменения в издательской политике. Всё изменилось после 1991 года, когда исчез государственный монополизм на издательскую деятельность. Правда, это почувствовалось не сразу, ибо первые года два в условиях гиперинфляции приходилось вести элементарную борьбу за существование. Позже приоткрылась щёлочка: где-то с 1996 года появилась возможность печатать статьи за собственные деньги, что сразу мне позволило публиковать до 30 маленьких заметок в одном сборнике, и издаваться в нескольких сборниках. А к рубежу веков уже стало возможным публиковать и монографии за свой счет. Этим я тоже воспользовался, опубликовав в 2000 году сразу две первые монографии по славянской письменности. Но это был как бы узаконенный самиздат, тогда как мне казалось, что разрабатываемая мною тема и уровень ее исследования достойны гораздо большего.

Действительно, журнальный формат, мелкий шрифт и бумажный переплет меня не устраивали. Пора было переходить к изданию книг нормального формата, с красивой твердой обложкой и с рисунками в тексте, а не в приложении. Мой труд от начала и до конца должен был контролироваться полиграфистами-специалистами, а не личной мной. Иными словами, пора было переходить от вложения собственных средств и личной подмене всех издательских работников (чего я по понятным причинам, сделать профессионально никак не мог), к созданию только текста, отдав всё остальное в руки издателей. И продавать свой духовный продукт, вместо того, чтобы за него еще и приплачивать самому. Короче говоря, мне предстояло выйти на рынок книжной продукции со своим именем в качестве бренда. Но для этого нужно было убедить хотя бы одного издателя в том, что вложенные им в издание моей книги средства не только окупятся, но и принесут прибыль. Мне предстояло стать менеджером для самого себя. И я стал им.

Первая монография. Первая монография, изданная в издательстве «Вече» под названием «Загадки славянской письменности», явилась на моем счету, вероятно, шестой опубликованной книгой (2 монографии по методологии науки депонированы, одна издана, и еще две по славянской письменности изданы в журнальном варианте), а если считать три неопубликованных подготовительных варианта, то и девятой. Так что к этому моменту материал, который пошел на ее подготовку, успел и отлежаться, и приобрести разные варианты изложения, и быть по отдельным статьям частично доведенным до читателей. Короче говоря, когда я пришел в издательство «Вече», я уже был подготовленным автором не только в плане написания малых форм, но и далеко не новичком в составлении монографий. Конечно, это мне придавало моральные силы и давало возможность не упрашивать издателя, я вести с ним переговоры на равных.

На мое решение обратиться именно в данное издательство повлияло одно совершенно частное обстоятельство: здание издательства находилось от меня в 20 минутах ходьбы пешком, и когда мне пошел шестидесятый год, я решил, что мне пора уже предпринять решительные действия. Разговор с главным редактором Дмитриевым у меня получился с первого раза весьма продуктивным в плане принципиального решения, хотя по частностям нам пришлось встретиться еще пару раз; и если определенную роль сыграли и демонстрация журнальных вариантов моих монографий, и мое совершившееся избрание в Комиссию по истории культуры Древней и Средневековой Руси, то главное, всё же, состояло в ином, в том, что отличало это издательство от государственных (а я прошел и «Науку», и «Мысль», и «Политиздат», и «Прогресс», и «Высшую школу», и нигде не встретил сочувствия): заинтересованность в коммерческом успехе. Частное издательство жило за счет выпуска книг, и чем больше по числу наименований оно их выпускало, тем выше была его прибыль. А в государственном издательстве никакой связи между числом наименований и зарплатой сотрудников не было, и все сотрудники жили мыслью о том, чтобы всеми способами издавать как можно меньше продукции. Поэтому они издавали только тех авторов, кому они по разным причинам не могли отказать.

Конечно, не нужно представлять дело так, будто мне совершенно не пришлось уговаривать моего собеседника; ему было важно понять, насколько я готов создать книгу (сначала я принес только заявку, а саму книгу - только через несколько месяцев), и, кроме того, насколько она вписывается в задуманную им серию «Тайны земли Русской». И мне пришлось выискивать убедительные аргументы. Но главное, что они действовали, чего никогда не было в государственных издательствах.