В.А.Чудинов

Третья статья. Поскольку заметка небольшая, я могу привести ее целиком, снабдив небольшим комментарием. «У славянской письменности известно три названия: кириллица, глаголица и буквица. Каждое из них отражает какое-то свойство письма: имя его изобретателя или редактора, предназначение, материал, то есть “письмо Кирилла”, “письмо, передающее устную речь”, и “письмо на буке, древесное письмо”. Каждый из принципов, заложенных в названии, весьма важен для общей теории письма, так что если их развить последовательно, можно говорить, например, о климентице, иеронимице, фенизице или этице, поскольку разные исследователи связывали составление глаголицы с именами Климента, Иеронима, Фенизия или Этика; можно различать глаголицу и писаницу, понимая под последней фиксацию именно традиционной и архаичной письменной речи; наконец, можно предположить существование бумажицы, берестяницы, керамицы и костицы с металлицей в отличие от буквицы. В определенных условиях каждое из этих названий могло бы стать именем собственным для конкретного вида славянского письма, однако нам важно другое: их достатлочно общий характер, делающий их именами нарицательными, а не собственными. Это общее положение следует иметь в виду при обращении к названию слогового письма» (с. 1). Это начало необходимо для того, чтобы чуть позже прейти к характеристике руницы по ее названию.

«В истории дешифровки славянского слогового письма исследователи неоднократно сравнивали его с германскими рунами и в отличие от них называли его “славянскими рунами”. Так, в монографии профессора Краковского университета “Руны и славянские рунические памятники Ян Лечеевский (Leciejewski 1906) в разделе на с. 196 так и назвал “Разбор славянских рун”. Петербургский академик Ватрослав Ягич очень болезненно воспринимал такое словосочетание, поскольку полагал, что никаких славянских рун нет, а мнимые отличия в начертании некоторых знаков между “славянскими” и “германскими” основаны на недоразумении: на плохом воспроизведении рунических знаков на прильвицких фигурках славянского храма Ретры в издании Арнкиля, и первым стал говорить об этом отличии и, следовательно, о существовании “славянских рун” Вильгельм Гримм; а поскольку авторитет братьев Гримм в среде лингвистов был очень высок, ошибка закрепилась. Действительно, с современных позиций различие между славянским слоговым письмом и германскими рунами очень велико и сводится не только и не столько к разному начертанию знаков, сколько к разным типам обозначения звуков: руническое письмо есть письмо буквенное, где каждый знак обозначает фонему (го не алфавитное, ибо последовательность рунических знаков не АЛЬФА-БЕТА... а “футарк”, то есть Ф, У, Т^Х, А, Р и К...), тогда как славянское есть письмо силлабическое, обозначающее открытые слоги (БА, БЕ и т.д.). Поэтому называть славянское письмо собственным именем германских знаков, “руны”, нет никаких оснований. В этом смысле В. Ягич абсолютно прав» (ЧУ3, с. 1-2). Тут мне было важно показать сложившееся в лингвистике словоупотребление: слово “руны” закрепилось за германским шрифтом, словосочетание “славянские руны” — за теми же германскими рунами, бывшими в употреблении славян, проживавших некогда на своей территории, затем занятой германскими племенами, и тем самым оказавшимися, никуда не перемещаясь, на территории современной Германии.

«И все же он не прав в отношении надписей из храма Ретра и надписей на камешках из Прильвица, ибо в ряде случаев, как нам кажется, речь идет о рунической транскрипции слоговых надписей подобно тому, как мы часто посылаем за границу телеграммы с русским текстом, написанным латиницей. Славяне, живущие в германском окружении, старались писать шрифтом, понятным германским племенам; но смысл текста был германцам, разумеется, непонятен — кроме имен собственных. Возможно, этим и объясняется начертание одних имен собственных на фигурках из Ретры. Однако эта тема требует специального исследования, и мы на ней остановились только для того, чтобы показать сложный случай взаимного пересечения рун и славянского слогового письма» (там же, с. 2). Действительно, позже я занялся этой темой специально, написав по ней целую брошюру (ЧУР). В ней данное мое предположение подтвердилось.

«Очевидно, что для выяснения названия слогового письма славян следует обратиться к соответствующим надписям. Таковых я обнаружил 4 на примерно тысячу проанализированных» (ЧУ3). Хочу обратить внимание читателя, что за неполный год, с мая 1994 до февраля 1995 мне удалось достать и прочитать еще примерно 500 надписей. «Надпись № 1, рис. 1, представляет собой 5 знаков, нанесенных на можжевеловый стержень, найденный в 1955 году в Новгороде в слоях XI-XII веков. Первоиздатель полагает, что данный стержень был метрологическим инструментом, локтем, а знаки на нем принимал за знаки собственности, напоминающие таковые суздальских князей, хотя полной аналогии им не отмечается (Орлов 1957, с. 166, рис. 3)» (ЧУ3, с. 2-3). Хочу отметить, что для чтения этих пяти изображений мне в полной мере пригодились мои опыты в чтении, как орнамента, так и княжеских знаков. Более того, мой вывод оказался иным по сравнению с выводом археолога, и это — первый документально засвидетельствованный случай, когда моя атрибуция археологического памятника разошлась с признанной. Для меня это было важно как определенный этап научного роста, хотя с точки зрения академической науки моя атрибуция могла быть аттестована как “дилетантская”, тогда как археологическая — как “научная”. Для меня же все было как раз наоборот, меня удивила беспомощность археолога, который не в состоянии прочитать надпись на предмете, которую он, несомненно, видит, и даже пытается как-то трактовать. «На мой взгляд, данные знаки представляют собой лигатуры слогового письма, часть из которых дешифруется как РУНЕВЬ, в другая — как РУНЕВЬ КОЛЪ. Тем самым надписи помогают произвести атрибуцию предмета не как метрологического, а скорее как жреческого, гадательного, как кола, покрытого рунами. Тем самым знаки слогового письма понимались в Новгороде как РУНЫ, рис. 2, что и подтверждается данной надписью. То, что знаки напоминают молодые побеги древесных ветвей с листочками — стилизация под растительный орнамент; в нашей современной прессе заголовки тоже часто имеют стилизованный вид» (там же, с. 3). Добавлю, что можжевеловый стержень XI-XII веков был найден в 1955 году. Длина каждого орнамента — около 2 см, рис. 245-1 (общий вид) и рис. 2-2 (орнаментальные надписи и их чтение).

Рис. 2. Слоговые надписи, содержащие слово РУНЫ

«Конечно, при желании можно полагать, что эта надпись мало что доказывает: во-первых, слоговые знаки не написаны в явном виде, а появляются в результате разложения монограммы эпиграфистом, то есть мною, что вносит элемент субъективизма; во-вторых, Новгород имел тесные торговые связи с немцами и мог иметь предметы, сделанные в подражание германским, так что под РУНАМИ могли пониматься знаки, напоминавшие германские руны; наконец, данные знаки можно принять просто за растительный орнамент в качестве декора палки» (ЧУ3, с. 3). Эту надпись я скопировал 26 июля 1994 года, сплошь просматривая журналы “Советская археология”, и она для меня была еще относительно свежей. С позиций упоминаемой в этой монографии классификации мы здесь имеем дело с “субъективно неявной” надписью, которая умышленно стилизовалась под какой-либо орнамент, поскольку была принадлежностью жрецов и имела сакральный характер, так что простой смертный не должен был понимать назначение можжевеловой палки. А такое хвойное растение как можжевельник, близкий родственник южного кипариса, естественно, считалось благородным, благовонным и вполне пригодным для сакральных целей. Так что “растительный орнамент” — это рассчитанный профанный облик сакральной надписи. В Германии этого периода господствовало христианство, тогда как в новгородской вольнице еще широко исповедовались языческие традиции, поэтому импортировать из Германии то, чего там уже не было, а именно — языческий инвентарь, было невозможно.

«Поэтому более доказательной является надпись № 2, на этот раз из Болгарии, из раскопок в селе Крива-река, рис. 3 (фрагмент надписи)» (ЧУ3, с. 3) — это фрагмент рис. 90, показанный на рис. 245-3, а чтения — на рис. 245-4. «Часть надписи выполнена кириллицей, другая часть — слоговыми знаками, объединенными лигатуры в меньшей степени, что уменьшает возможный произвол эпиграфиста. Первоиздатель читает только кирилловскую часть как ПСЯРУ, считая, что перед нами — дательный падеж от имени Псяр (ПЕТ, с. 47, рис. 3). На мой взгляд, тут написано ПС РУ-, а далее следуют по вертикали два слоговых знака, НА и МИ, разделенные горизонтальной чертой, а справа — два знака в виде двойных треугольника, ЛИ т ЛИ; это приводит к решению ПС РУНАМИ ЛИЛИ, то есть ПИСАЛА РУНАМИ ЛИЛИ, где ПС есть аорист от ПСАТИ. На мой взгляд — это типичная “детская” надпись, типа тех, что в наши дни дети пишут на заборах; Лили --- популярное и в наши дни болгарское женское имя. Для наших целей здесь важно то, что слово РУНЫ сочетается с глаголом ПИСАТЬ, так что сомнения быть не может: РУНАМИ именно ПИСАЛИ. Поскольку Лили писала рунами и в других местах данного памятника, она решила письменно же зафиксировать сам факт письма, но сначала стала это делать официальным шрифтом, кириллицей, однако, дойдя до слова РУНАМИ спохватилась, и написав по инерции слог РУ- кириллицей, перешла на “руны”. Кстати, из приведенного примера видно, что для слогового письма в ряде случаев более верным будет вертикальное расположение, в отличие от горизонтальной строки кириллицы. Надпись одного текста сразу двумя видами письма, кириллицей и слогами, показывает, что они сосуществовали одновременно, и что грамотные люди одинаково владели и тем, и другим» (ЧУ3, с .3-4). В данном случае надпись явная, разделенная на отдельные знаки и, более того, начинающаяся кирилловской строкой. Хотя Павлина Петрова не датирует эту надпись, однако она замечает: «Раннесредневековые болгарские граффити представляют собой сочетание упрощенных рисунков, своеобразных топографических символов и рисуночных знаков, и рун. Наличие действия в них бесспорно, но динамика выражена в них специфически — через позиционные характеристики персонажей. Петроглифы представляют реальные и исключительно важные события в жизни болгар в ареале раннесредневековых болгарских центров. Изложенные рассуждения позволяют рассматривать граффити с направленными характеристиками как локальную форму пиктографического письма с летописным содержанием действительных событий религиозной жизни болгар» (ПЕТ, с. 49-50). Отсюда можно заключить, что граффито принадлежит Х-XII векам, но его трактовка археологом опять-таки основана на неверном чтении. Радость девочки от того, что она может писать как буквами, так и рунами (а рунами, очевидно, уже писали немногие, поскольку они выходили из употребления), никак нельзя отнести к “летописному содержанию действительных событий религиозной жизни болгар”. Опять мы видим, что умение читать слоговые знаки славянского письма дает совершенно иную атрибуцию памятника. И опять я вынужден заострить внимание на том, что именно не я, “дилетант”, а “большая наука” производит фантастические чтения, изобретая каких-то Псяров и трактуя детскую шалость как “исключительно важное событие в жизни болгар”. Итак, РУНЫ в данном контексте Лили четко противопоставляет НЕ-РУНАМ, буквам кириллицы; как в это время называются буквы и как кириллица — мне до сих пор неизвестно.